Здравствуй, Филипп Онкудимов!
Прохладным июньским днем 1929
года пароход "Астрахань"
отошел от причала владивостокского
порта и, выйдя из бухты Золотой Рог,
взял курс на северо-восток, к
проливу Лаперуза. Путь предстоял
далекий - мимо Курильских островов
на Камчатку, оттуда к устью реки
Анадырь, и еще дальше на север, до
самой кромки полярных льдов, к мысу
Дежнева.
Отчего не сиделось Ерошенко
дома? Что опять влекло его,
незрячего, в дальние края? Почему он
отправился теперь на Чукотку, в
один из самых холодных краев нашей
планеты? "Я, кажется, махну на
Колыму, а потом в Якутск", -
говорил Ерошенко своему товарищу,
слепому писателю Ф. Шоеву.
Собравшись на скорую руку, он тут же
уехал. "Охота к перемене мест"
была для Ерошенко естественной,
органичной: ощутить, вобрать в себя
новый, неведомый мир - значило для
него, слепого, то же, что для зрячего
- увидеть его.
Мысль об этом путешествии
зародилась у Ерошенко еще в
Обуховке, где он гостил, как обычно,
весной. Мать как-то пожаловалась
ему, что нет вестей от Александра -
как уехал на Чукотку, так словно в
воду канул. Жена брата, Галина,
услышав эти слова свекрови, прижала
к себе детей и заголосила по мужу,
как по покойнику.
Василий стал ее успокаивать,
сказал, что разыщет брата среди
чукчей, и вдруг замолчал,
покоренный самой этой идеей -
уехать на край света, на Чукотку. И
вот Ерошенко на палубе корабля,
идущего на Чукотку. Но поездка к
брату, стремление помочь слепым
чукчам - все это было лишь одной из
нескольких, но не единственной
причиной столь далекого
путешествия. О мотивах своего
решения сам писатель рассказал в
цикле очерков "Из жизни чукчей",
написанных в 30-х годах на эсперанто (10).
"Чем больше разбухают города-гиганты,
тем меньше становится в них человек,
- писал Ерошенко. - Наконец он
делается таким обыкновенным и
тривиальным, маленькой букашкой,
жизнью и смертью которой уже не
интересуется никто... Все иначе в
арктической тундре на северо-востоке
Азии. Несмотря на то, что чукчей
всего двенадцать тысяч и живут они
небольшими группами за сотни верст
друг от друга, на Чукотке умеют
ценить человека. Чукча
интересуется своим соседом,
близким или далеким, из своего
племени или из чужого. Всегда
готовый прийти на помощь, он
стремится узнать жизнь обитателей
тундры во всех подробностях и даже
гордится таким знанием.
Так, я еще был за сотни миль от
Чукотки, а там уже, казалось, знали
обо мне все. И о том, что я еду к ним
навестить своего брата, ветеринара
Чукотской культбазы, и о том, что
брат мой был тогда в тундре. И чукчи
сообщили ему о моем прибытии
быстрее, чем это смогли бы сделать
все радиостанции Севера. Чукчи с
энтузиазмом рассказывали Саше, что
я, слепой, обыграл в шахматы на
корабле всех зрячих, что я посетил
много стран, но стремлюсь в никому
не известную страну Эсперантиду;
что я знаю много языков и среди них
даже "американский", но больше
всего мне нравится международный
язык эсперанто; что я повидал много
народов, но больше всего полюбил их
- чукчей, луораветланов...".
По пути на Чукотку пароход
бросил якорь недалеко от Анадыря,
который в 1929 году был уже не малым
по северным масштабам городом с
населением в тысячу человек.
Расположен он в устье могучей реки,
от которой и получил свое название.
Ерошенко приехал туда в самую
страду: из океана в устье Анадыри на
нерест шла кета.
Стоял долгий полярный день - тот
самый, что год кормит. Ерошенко
решил познакомиться с жизнью в этих
краях. Вместе со своим новым
приятелем, анадырцем, он отправился
на лов кеты.
Ерошенко не случайно
остановился в Анадыре. Еще на
пароходе он узнал, что в этом
городке живет слепой юноша по имени
Филипп Онкудимов. И вот сейчас,
присматриваясь к жизни рыболовов,
Ерошенко хотел узнать, а может ли
вместе с ними работать незрячий. Он
расспрашивал рыбаков о Филиппе,
которого все на Анадыре хорошо
знали. Но, странное дело, никто не
считал Филиппа слепым. Конечно,
рыбаки замечали, что у Онкудимова
не все благополучно со зрением, и
сам он жаловался, что какая-то
пелена с каждым днем все плотнее
застилает ему глаза. Однако ни
родные, ни соседи не считали, что
это дает парню право уклоняться от
работы.
Но Филипп видел все хуже и хуже.
Наконец, он обратился за помощью к
русскому священнику. Тот дал ему
святой воды и масла из лампады,
висевшей перед главной иконой в
маленькой бедной церкви.
- Молись Христу, - посоветовал
священник, - богоматери и святым.
Целуй иконы.
И Филипп молился, веря в
чудесное исцеление. Но иконы вовсе
не собирались совершать чуда. Да и
сам священник едва ли ожидал от
икон чудес: они были такие старые и
прокопченные. И все-таки Филипп
продолжал надеяться: ведь он совсем
плохо видел.
- Если бы ты мог отправиться в
Россию! - вздыхал священник. - Тогда,
конечно, ты бы исцелился. Там есть
очень чудотворные иконы: они не
гниют, как наши, а покоятся в ризах,
украшенные золотом и каменьями...
Друзья-язычники посоветовали
Филиппу наказать иконы розгами. Но
он не стал этого делать: слишком уж
жалкими казались ему эти черные
доски. Тогда он пошел к шаману. Тот
бил в бубен и толковал о "келе" (11). Но не помог Филиппу ни
шаман с бубном, ни принесенный в
жертву олень. И тогда Филипп пошел
за помощью к русским. Они
посоветовали ему поехать в Россию:
там, во Владивостоке и еще дальше - в
Москве есть необыкновенные доктора,
которые лечат глаза, они-то ему
непременно помогут.
Но для поездки в Россию нужны
были деньги, много денег. И Филипп
решил их заработать.
Многочисленные родственники и
друзья охотно шли Филиппу
навстречу, уступая ему самые
выгодные для ловли места, приглашая
в прибыльные рыболовные артели. И
Филипп хорошо зарабатывал. Но все
его деньги, замечает Ерошенко, "как-то
сами собой просачивались сквозь
пальцы, просеивались сквозь
многочисленные карманы родичей".
К началу новой рыболовной кампании
Филипп всегда оставался без денег.
Его охотно приглашали в артель:
Филиппа уважали - работал он за
десятерых.
В 1929 году, когда Ерошенко
приехал в Анадырь, Филипп было
совсем уже собрался в Россию. Но тут
он узнал, что у них, на Анадыре,
появился слепой из Москвы. Это и
смутило и напугало незрячего чукчу.
Едва Ерошенко появился среди
рыбаков, как к нему подбежал какой-то
юноша. Это был Филипп.
" - Ты, мальце, из Москвы?
- Из Москвы.
- Из самой настоящей?
- Из самой настоящей.
- И слепой?
- Слепой.
- А правда ли говорят, что у вас там
есть доктор, который лецит только
глаза?
- Лечит всякому, но не всякому
вылечивает.
- А мне, мозет вылецить?
- Может и это случиться.
- А что делают слепые в Москве?
- Работают на фабриках, заводах,
в артелях. Он не понял: фабрики и
заводы были для него непонятные
слова. Он испугался и шепотом
спросил:
- А рыбу ловят?
- Некоторые ловят удочками.
- Удоцками не годится, надо
неводом в артели.
- Ну, прощай, мальце!
- Прощай".
Филиппа позвали работать...
Встретил он Ерошенко радостно, а
уходил грустный и подавленный. Обо
что-то споткнулся, что-то
перевернул. Весь день потом ему не
везло - он упустил сеть,
поскользнулся в лодке и упал в воду,
а когда сушился у костра, сел так
близко к огню, что у него загорелись
штаны. Сначала он рассердился, а
потом тихо заплакал. В этот день и
ему самому, и всем вокруг стало ясно,
что он слепой.
(10) Слепой педагог из
Кисловодска А. Масенко разыскал эти
произведения в журналах для
незрячих и вместе с А. Панковым
перепечатал на эсперанто. Очерк
"Филипп Онкудимов" был
напечатан по-русски в журнале "Жизнь
слепых" (1930, N 7 - 8).
(11) Келе - по чукотскому поверью,
легендарное злое существо,
обитающее у Ледовитого океана.