Было страшно, но он всё-таки забрался.

«Теперь я великан», — подумал Володя.

Сидит на заборе, а его качает ветер. И холодно. И темнеет быстро.

Длинный человек не приходил.

Потом он показался в конце двора, и у Володи от радости даже сильнее забилось сердце.

Но Длинный человек прошёл мимо — медленно, понуро — и не заметил Володю.

Шёл себе и шёл.

А Володя-то думал, что он остановится, поднимет голову как можно выше и скажет:

«Дяденька, достань воробушка!»

А он не остановился. Будто Володя не стал великаном, а, наоборот, сделался маленьким или невидимкой.

Темнело, и падал крупными хлопьями снег. Володя даже сам себя почти не видел.

— Дяденька! Дядя Алёша! — испуганно позвал Володя.

Человек оглянулся, подошёл. Теперь-то уж он задрал голову вверх.

Володе сразу стало весело.

— Вот ты куда забрался! — сказал дядя Алёша.

— Я великан, — низким, страшным голосом сказал Володя. — Я думал, вы попросите: «Достань воробушка».

— Ты и в самом деле стал великаном, — таким же тихим, но ещё более страшным голосом ответил дядя Алёша. — Будь добр, достань воробушка. Мне очень нужно.

Володя пошарил в чёрной пустоте, где летали снежинки — большие, как бабочки или даже как птицы, — и протянул руку Длинному человеку.

— Спасибо! — сказал дядя Алёша и сделал два шага по тропинке.

— Ой, — тихонько крикнул вслед Володя. — Снимите меня, пожалуйста.

— Разве ты не великан? — спросил дядя Алёша. Он обеими руками взял Володю и поднял его над головой.

— Я не настоящий великан, — признался Володя.

Уже совсем стемнело.

— Закинуть тебя на луну? — спросил дядя Алёша.

— Там есть люди? — неуверенно спросил Володя.

— Может быть, и есть. Лунные человечки.

— Я хочу домой, — сказал Володя.

Дядя Алёша опустил его на тропинку, и они пошли рядом. Только теперь Володя вспомнил, зачем он подстерегал Длинного человека, и спросил его:

— Скажите, пожалуйста, сколько минут я живу? Мнё три года и один месяц, а сколько это минут, я не знаю.

Он объяснил, зачем ему обязательно нужно знать, сколько минут он живёт на свете.

— Хм, — сказал дядя Алёша. — Сейчас подсчитаем. Он наклонился, подобрал щепку и стал чертить на снегу цифры.

— Интересно, — сказал он и улыбнулся. — Ты живёшь два миллиона сто девяносто восемь тысяч четыреста минут. И ты бы успел разбить четыре миллиона триста девяносто шесть тысяч восемьсот чашек.

— Ой! — вскрикнул Володя и несколько раз, сперва вслух, а потом про себя, чтобы запомнить, повторил: — Четыре миллиона… тысяч… восемьсот! Это много?

— Очень много! Это была бы гора до самой луны. До свиданья, воробей!

— Почему я воробей? — спросил Володя.

— Во-первых, я тебя достал с забора. Во-вторых, ты подпрыгиваешь, когда ходишь. А в-третьих, я дяденька, который достаёт воробушков. Ведь так?

— До свиданья, дядя Алёша, — сказал Володя.

Estis timinde, sed li tamen sukcesis.

«Nun mi estas grandegulo», — pensis Volodja.

Li sidas sur la barilo, kaj ghin balancas vento. Kaj malvarmas. Kaj mallumighas rapide.

Longulo ne estis venanta.

Poste li montrighis en la fino de la korto, kaj che Volodja pro ghojo ech pli forte batighis la koro.

Sed Longulo trairis preter — malrapide, malgaje — kaj ne rimarkis Volodja.

Li iris kaj iris.

Sed Volodja tamen pensis, ke li haltos, levos la kapon kiel eble plej alte kaj diros:

«Ochjo, akiru pasereton!»

Sed li ne haltis. Kvazau Volodja ne farighis grandegulo, sed male malgranda au nevideblulo.

Malhelighis, kaj per grandaj flokoj falis negho. Volodja ech preskau ne vidis sin mem.

— Onchjo! Onklo Aljosha! — timigite vokis Volodja.

La homo turnis sin, aliris. Nun li do levegis la kapon supren.

Volodja tuj ekghojis.

— Jen kien vi grimpis! — diris onklo Aljosha.

— Mi estas grandegulo, — per basa timiga vocho diris Volodja. — Mi pensis, vi petos: «Akiru pasereton».

— Vi efektive farighis grandegulo, — per la sama mallauta sed ankorau pli timiga vocho respondis onklo Aljosha. — Estu bona, akiru pasereton. Mi tre bezonas.

Volodja serchetis en nigra malpleno, kie flugis negheroj — grandaj kiel papilioj au ech kiel birdoj — kaj etendis la manon al Longulo.

— Dankon! — diris onklo Aljosha kaj faris du pashojn sur la pado.

— Aj, — mallaute kriis post li Volodja. — Mallevu min. Bonvolu.

— Chu vi ne estas grandegulo? — demandis onklo Aljosha. Li per ambau manoj prenis Volodja kaj levis lin super la kapo.

— Mi ne estas vera grandegulo, — konfesis Volodja.

Jam tute malhelighis.

— Chu surjheti vin sur la lunon? — demandis onklo Aljosha.

— Chu tie ekzistas homoj? — necerte demandis Volodja.

— Eble ekzistas. Lunaj hometoj.

— Mi volas hejmen, — diris Volodja.

Onklo Aljosha mallevis lin sur la padon, kaj ili iris apude. Nur nun Volodja rememoris, por kio li insidis Longulon kaj demandis lin:

— Bonvolu diri, kiom da minutoj mi vivas? Mi aghas tri jarojn kaj unu monaton, sed kiom da minutoj tio estas, mi ne scias.

— Hm, — diris onklo Aljosha. — Nun ni kalkulos. Li klinighis, prenis ligneron kaj komencis desegni surneghe ciferojn.

— Interese, — diris li kaj ridetis. — Vi vivas du milionojn cent naudek ok milojn kvarcent minutojn. Kaj vi sukcesus rompi kvar milionojn tricent naudek ses milojn okcent tasojn.

— Aj, — krietis Volodja kaj kelkfoje, komence audeble, poste por si, ripetis por fiksmemori:

— Kvar milionoj… miloj… okcent! Chu tio estas multe?

— Tre multe! Tio estus monto ghis la luno mem. Ghis revido, pasero!

— Kial mi estas pasero? — demandis Volodja.

— Unue, mi akiris vin de la barilo. Due, vi saltetas dum irado. Trie, mi estas onchjo, kiu akiras paseretojn. Chu jes?

— Ghis revido, onklo Aljosha, — diris Volodja.