Chapitro dua

Mi farighas dischiplo de fabelisto

Majstro Ganzelius

— Chesu plorachi, — audighis de ie malsupre. — Pf-pf, jhus mi naghis el unu larmo, kaj jen min kovris la dua.

Mi tenis larmojn.

— Pf, tiel do estas pli bone…

Mi ne povis bone vidi la gnomon en herbo kaj, mi konfesas, ekstreme malghentile vokis lin: Hej, kie vi tie?

— Prefere nomu min ne «hej, vi», sed majstro Ganzelius, kiel tio kutimas, kaj ne unu milon da jaroj, inter chiuj feinoj, homoj kaj sorchistoj, kun kiuj mi subtenas konatecon.

— Pardonu min, majstro Ganzelius, — kun pento diris mi.

— Malfermu polmon, — ordonis majstro Ganzelius, nepacience auskultinte la pardonojn. — Ne, tenu ghin direkte.

Herbo movighis, kaj sur la polmon saltis la malgranda gnomo kun malhelaj okuloj kaj griza barbeto.

Sur shultroj li havis bluan mantelon. Sur leda zono pendis spado. En maldekstra mano li tenis rughan chapon kun kvasteto. Akraj shuoj kun fleksitaj pintoj lumis per verda lumo.

Li ofte, tutbruste enspiradis aeron kaj pro tio pligrandighis kaj pligrandighis, sed tiel, ke neniu traito de la vizagho estis shanghata. Salute klinighinte, Ganzelius svingis la mantelon kaj saltis al la bazo de la kverko. La lumantaj shuoj, kiel lampiroj, desegnis spuron en la mallumo.

— Do… signifas, vi estas malplena? — perplekse demandis mi.

— Mi estas aera homo, — respondis la gnomo. — En juneco, kiam mi estis forghisto kaj pezis dek pudojn kaj kvar funtojn plie, mi ankau iufoje estis prenanta tiel rare renkonteblajn aerajn homojn por la malplenaj, kiuj konsistigas la plimulton.

Li rigardis al mi de malsupre supren kvazau kun ia bedauro.

Nun mi komprenis, ke mi sentis tiun chi severan demandantan rigardon jam pli frue, kiam majstro Ganzelius preterflugis sur sia kolombo. La rigardo de homo, kiu altpreze pagis pro tio, kion instruis al li la vivo.

Patro iras kun filo kaj pensas pri tio, kiel gardi lin dum la longa vojo. Li kushigas en la manon de la infano monujon kun oro, au arghento, au kupro. Oro, arghento kaj kupro do per tio distingighas de sagheco, ke ghin oni povas fordoni al filo kaj amiko.

Ghi distingighas de sagheco kaj amo, kiu estas nek ora, nek arghenta, nek kupra, sed nur vera au falsa.

Chi tiun edifon de majstro Ganzelius, kiel ankau aliajn instruojn de li, mi audis kaj skribis en kajeron ne en tiu nokto, sed multe pli malfrue…

— Mi konis vian kompatindan panjon, kiam shi ankorau estis knabino, kaj certe ne povis permesi al sorchisto Turroputo persekuti vin.

— Turroputo?! Mi ne vidis Turroputon…

— Ne, vi vidis lin! Li transformighis jen en la maljunulinon, kun kiu vi renkontighis en la arbaro, jen en la Tajloran Majstron, jen en la Maestron. Li estas malica kaj forta sorchisto. Mi sola ne venkus lin kaj petis la Princinon helpi min. Okcentjara konateco permesas kalkuli pri malgrandaj komplezoj.

— Chu la princino estas okcentjara? — klamis mi mirinde kaj aflikte.

— Ni interkonatighis kun la Princino antau okcent jaroj, kiam shi festis sian ducentan naskightagon, — respondis majstro Ganzelius, — Turroputo invadis en la palacon, forportis la Princinon en kampon, rondirigis en glacia blizardo, kaj se shi ne ekvidus la fenestrojn de la forghistejo — feliche la laboro absorbis min ghisnokte, — kiu scias, kion okazus al shi… Ni varmigis la Princinon che la forghejforno, nur la koro de la kompatinda knabino restis duone frostita. Eble ghi ankorau degelos?! Dum homo vivas, oni ne povas perdi esperon. Kaj la Princino estas ankorau nur milcentjara.

Rigardinte al la okuloj kaj diveninte miajn pensojn, Ganzelius triste diris:

— La amatino, filchjo, estas nek ora, nek arghenta, nek kupra, nek bela au malbela, nek juna au maljuna, sed nur amata.

Глава вторая
Я СТАНОВЛЮСЬ УЧЕНИКОМ СКАЗОЧНИКА

Метр Ганзелиус

- Перестань реветь, - донеслось откуда-то снизу. - Пф-пф, только что выплыл из одной слезы, как меня накрыла вторая.

Я сдержал слезы.

- Пф, так-то лучше...

Я не мог разглядеть гнома среди травы и, сознаюсь, крайне невежливо окликнул его:

- Эй, где вы там?

- Лучше все-таки называть меня не "эй, вы", а метр Ганзелиус, как это принято, и не одну тысячу лет, среди всех фей, людей и волшебников, с которыми я поддерживаю знакомство.

- Простите, метр Ганзелиус, - с раскаянием сказал я.

- Раскрой ладонь, - приказал метр Ганзелиус, нетерпеливо выслушав извинения. - Нет, держи ее прямо.

Трава зашевелилась, и на ладонь вспрыгнул маленький гном с темными глазами и седой бородкой.

На плечах у него был синий плащ. На кожаном поясе висела шпага. В левой руке он держал красный колпак с кисточкой. Остроносые штиблеты с загнутыми носками светились зеленым светом.

Он часто, всей грудью вдыхал воздух и при этом увеличивался, увеличивался, но так, что не менялась ни одна черточка лица.

Поклонившись, Ганзелиус взмахнул плащом и спрыгнул к подножью дуба. Светящиеся штиблеты, как светляки, прочертили след в темноте.

- Значит... значит, вы пустой? - растерянно спросил я.

- Я - воздушный человек, - ответил гном. - В молодости, когда я был кузнецом и весил десять пудов да еще четыре фунта, мне тоже случалось путать пустых людей, которых множество, с людьми воздушными, так редко встречающимися.

Он смотрел на меня снизу вверх как бы с некоторым сожалением.

Теперь я понял, что чувствовал этот строгий спрашивающий взгляд и прежде, когда метр Ганзелиус пролетал мимо на своем голубе. Взгляд человека, дорого заплатившего за то, чему научила его жизнь.

Отец идет с сыном и думает, как оберечь его на долгом пути. Он кладет в руку ребенка кошелек с золотом, или с серебром, или с медью. Золото, серебро и медь тем и отличаются от мудрости, что их можно отдать сыну и другу.

Они отличаются от мудрости и от любви, которая не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, а только настоящей или поддельной.

Это поучение метра Ганзелиуса, как и другие его уроки, я услышал и записал в тетрадку не в ту ночь, а много позже...

- Я знал твою бедную матушку, когда она была еще девочкой, и, конечно, не мог позволить колдуну Турропуто преследовать тебя.

- Турропуто?! Я не видел Турропуто...

- Нет, ты видел его! Он превращался то в старушку, которую ты встретил в лесу, то в Портняжного Мастера, то в Маэстро. - Он злой и сильный колдун! В одиночку я бы с ним не справился и попросил Принцессу помочь мне. Восьмисотлетнее знакомство позволяет рассчитывать на небольшие услуги.

- Принцессе восемьсот лет? - воскликнул я, удивленный и огорченный.

- Мы познакомились с Принцессой восемьсот лет назад, когда она праздновала свой двухсотый день рожденья, - ответил метр Ганзелиус, - Турропуто ворвался во дворец, унес Принцессу в поле, закружил в ледяной вьюге, и, если бы она не увидела окна кузницы - счастье, что я заработался до ночи, - кто знает, что случилось бы с ней... Мы отогрели ее у горна, только сердце у бедной девочки осталось наполовину замерзшим. Может быть, оно еще оттает?! Пока человек жив, нельзя терять надежды. А Принцессе только тысяча лет.

Взглянув в глаза и угадав мои мысли, Ганзелиус грустно проговорил:

- Любимая, сынок, не бывает ни золотой, ни серебряной, ни медной, ни красивой или некрасивой, ни молодой или старой, а только любимой.