Antonij Pogorelskij. Nigra kokino (5) Kiam li rekonsciighis, la suno
tra la shutroj lumigadis la chambron, kaj li kushis en
sia lito. Estis videblaj nek Nigrulino, nek la kavaliroj.
Aljosha longe ne povis rezoni sobre. Li ne komprenadis,
kio al li okazis nokte: chu li songhis chion au tio
okazis efektive. Li vestighis kaj iris supren, sed el lia
kapo ne iris la vidata de li en la pasinta nokto. Kun
malpacienco li atendis la minuton, kiam al li eblos iri
ludi en la korton, sed la tutan tagon, kiel intence,
forte falis negho, kaj ne eblis pensi pri eliro el la
domo. Dum la tagmangho la instruista
edzino inter aliaj paroloj anoncis al la edzo, ke la
nigra kokino kashis sin nekomprenate kien. - Tamen, - shi aldonis, - la
malfelicho ne grandus, se ghi ech malaperus: ghi antau
longe estis difinita por la kuirejo. Imagu al vi,
animchjo, ke de tiu tempo, kiam ghi estas en nia hejmo,
ghi naskis neniun oveton. Aljosha preskau ekploris, kvankam
al li venis la penso, ke pli bone ghi estu nenie trovota,
ol trafonta en la kuirejon. Post la tagmangho Aljosha ree
restis sola en la klasaj chambroj. Li senchese pensis pri
tio, kio estis okazanta en la pasinta nokto, kaj neniel
povis konsolighi pri la perdo de la kara Nigrulino.
Iufoje al li shajnis, ke li nepre devas vidi ghin dum la
sekva nokto, spite al tio, ke ghi malaperis el la
kokinejo. Sed poste al li shajnis, ke tio estas
neokazebla afero, kaj li ree sinkadis en triston. Ektempis iri en la liton, kaj
Aljosha kun nepacienco senvestigis sin kaj enlitighis.
Apenau li ekrigardis al la najbara lito, la blanka
littuko tuj ekmovighis - ekzakte tiel, - Ah! Bonan nokton, Nigrulino! -
ekkriis li ekster si pro ghojo. - Mi timis, ke mi neniam
vidos vin. - Sanas, - la kokineto respondis,
- sed preskau malsanighis lau via bonvolo. - Kiamaniere, Nigrulino? -
Aljosha demandis timighinte. - Vi estas bonkora knabo, -
daurigis la kokineto, - sed vi estas ventokapa kaj neniam
obeas ekde la unua vorto, kaj tio malbonas! Hierau mi
parolis al vi, ke vi nenion tushu en la chambroj de la
oldulinetoj, - malgrau tio vi ne povis vin deteni de peto
pri la katina piedeto. La kato vekis la papagon, la
papago la oldulinetojn, la oldulinetoj la kavalirojn -
kaj mi pene venkis ilin! - Mi estas kulpa, kara Nigrulino,
sed mi ne plu faros tiel! Bonvolu konduki min hodiau ree
tien. Vi vidos, ke mi estos obeema. - Bone, - la kokineto diris, - ni
vidos! La kokineto ekklukis samkiel
antautage, kaj aperis la samaj malgrandaj kandeletoj en
la samaj arghentaj kandelingoj. Aljosha ree vestis sin
kaj ekiris post la kokino. Ree eniris ili la chambrojn de
la oldulinetoj, sed chi-foje li jam nenion tushis. Kiam ili iris tra la unua
chambro, al li ekshajnis, ke la homoj kaj bestoj,
pentritaj sur la forna kushejo, faras diversajn ridindajn
grimacojn kaj logas lin al si, sed li intence deturnis
sin. En la dua chambro la oldulinetoj nederlandaninoj
samkiel antautage kushis kvazau vaksaj en la litoj. La
papago rigardis Aljosha kaj palpebrumis, la griza katino
ree lavis sin per piedetoj. Sur la tualeta tablo antau la
spegulo Aljosha ekvidis du porcelanajn chinajn pupojn,
kiujn li ne rimarkis hierau. Nigrulino pligrandighis kaj
pufighis. Sed apenau ghi batis ilin per la flugiloj, ili
tuj disshutighis poparte, kaj Aljosha ekvidis, ke tiuj
estis malplenaj kirasoj! La kupra pordo mem per si
malfermighis, kaj ili ekiris plu. Iom poste ili eniris alian halon,
ampleksan, sed malaltan, do Aljosha povis atingi la
plafonon per mano. La halo estis prilumita de la samaj
kandeletoj, kiujn li vidis en sia chambro, tamen la
kandelingoj estis ne arghentaj, sed oraj. Chi tie Nigrulino forlasis
Aljosha. - Estu tie chi iom, - ghi diris
al li, - mi baldau revenos. Hodiau vi estis sagha,
kvankam agis nesingarde, riverencinte al la porcelanaj
pupoj. Se vi ne riverencus al ili, la kavaliroj restus
sur la muro. Cetere vi ne vekis la oldulinetojn, kaj pro
tio la kavaliroj havis neniun forton. Post tio Nigrulino ekiris el la
halo. Restinte sola, Aljosha komencis
kun atento rigardi la halon, kiu estis tre riche
aranghita. Al li ekshajnis, ke la muroj estas faritaj el
labradoro, kiun li vidis en la minerala kabineto,
ekzistanta en la pensionato. La paneloj kaj pordoj estis
el pura oro. En la fino de la halo, sub verda baldakeno,
sur alta loko, staris foteloj el oro. Aljosha tre admiris
la aranghon, sed al li ekshajnis strange, ke chio estis
de la plej malgranda speco, kvazau por malgrandaj pupoj. |
Когда пришел он опять в себя, солнце сквозь ставни освещало комнату и он лежал в своей постеле. Не видно было ни Чернушки, ни рыцарей. Алеша долго не мог опомниться. Он не понимал, что с ним было ночью: во сне ли он все то видел или в самом деле это происходило? Он оделся и пошел наверх, но у него не выходило из головы виденное им в прошлую ночь. С нетерпением ожидал он минуты, когда можно ему будет идти играть на двор, но весь тот день, как нарочно, шел сильный снег, и нельзя было и подумать, чтоб выйти из дому. За обедом учительша между прочими разговорами объявила мужу, что черная курица непонятно куда спряталась. - Впрочем, - прибавила она, - беда невелика, если бы она и пропала: она давно назначена была на кухню. Вообрази себе, душенька, что с тех пор, как она у нас в доме, она не снесла ни одного яичка. Алеша чуть-чуть не заплакал, хотя и пришло ему на мысль, что лучше, чтоб ее нигде не находили, нежели чтоб попала она на кухню. После обеда Алеша остался
опять один в классных комнатах.
Он беспрестанно думал о том,
что происходило в прошедшую
ночь, и не мог никак утешиться в
потере любезной Чернушки.
Иногда ему казалось, что он
непременно должен ее увидеть в
следующую ночь, несмотря на то,
что она пропала из курятника.
Но потом ему казалось, что это
дело несбыточное, и он опять
погружался в печаль. - Ах, здравствуй, Чернушка! - вскричал он вне себя от радости. - Я боялся, что никогда тебя не увижу. Здорова ли ты? - Здорова, - отвечала курочка, - но чуть было не занемогла по твоей милости. - Как это, Чернушка? - спросил Алеша, испугавшись. - Ты добрый мальчик, - продолжала курочка, - но при том ты ветрен и никогда не слушаешься с первого слова, а это нехорошо! Вчера я говорила тебе, чтоб ты ничего не трогал в комнатах старушек, - несмотря на то, ты не мог утерпеть, чтобы не попросить у кошки лапку. Кошка разбудила попугая, попугай старушек, старушки рыцарей - и я насилу с ними сладила! - Виноват, любезная Чернушка, вперед не буду! Пожалуйста, поведи меня сегодня опять туда; ты увидишь, что я буду послушен. - Хорошо, - сказала курочка, - увидим! Курочка закудахтала, как накануне, и те же маленькие свечки явились в тех же серебряных шандалах. Алеша опять оделся и пошел за курицею. Опять вошли они в покои старушек, но в этот раз он уж ни до чего не дотрагивался. Когда они проходили чрез первую комнату, то ему показалось, что люди и звери, нарисованные на лежанке, делают разные смешные гримасы и манят его к себе; но он нарочно от них отвернулся. Во второй комнате старушки-голландки, так же как накануне, лежали в постелях, будто восковые; попугай смотрел на Алешу и хлопал глазами, серая кошка опять умывалась лапками. На уборном столе перед зеркалом Алеша увидел две фарфоровые китайские куклы, которых вчера он не заметил. Они кивали ему головою, но он помнил приказание Чернушки и прошел не останавливаясь, однако не мог утерпеть, чтоб мимоходом им не поклониться. Куколки тотчас соскочили со стола и побежали за ним, все кивая головою. Чуть-чуть он не остановился - такими они показались ему забавными, но Чернушка оглянулась на него с сердитым видом, и он опомнился. Куколки проводили их до дверей и, видя, что Алеша на них не смотрит, возвратились на свои места. Опять спустились они с лестницы, ходили по переходам и коридорам и пришли в ту же залу, освещенную тремя хрустальными люстрами. Те же рыцари висели на стенах, и опять, когда приблизились они к двери из желтой меди, два рыцаря сошли со стены и заступили им дорогу. Казалось, однако, что они не так сердиты были, как накануне; они едва тащили ноги, как осенние мухи, и видно было, что они через силу держали свои копья... Чернушка сделалась большая и нахохлилась; но только что ударила их крыльями, как они рассыпались на части, - и Алеша увидел, что то были пустые латы! Медная дверь сама собою отворилась, и они пошли далее. Немного погодя вошли они в другую залу, пространную, но невысокую, так что Алеша мог достать рукою до потолка. Зала эта освещена была такими же маленькими свечками, какие он видел в своей комнате, но шандалы были не серебряные, а золотые. Тут Чернушка оставила Алешу. - Побудь здесь немного, - сказала она ему, - я скоро приду назад. Сегодня ты был умен, хотя неосторожно поступил, поклонясь фарфоровым куклам. Если бы ты им не поклонился, то рыцари бы остались на стене. Впрочем, ты сегодня не разбудил старушек, и оттого рыцари не имели никакой силы. После сего Чернушка вышла из залы. Оставшись один, Алеша со вниманием стал рассматривать залу, которая очень богато была убрана. Ему показалось, что стены сделаны из Лабрадора, какой он видел в минеральном кабинете, имеющемся в пансионе; панели и двери были из чистого золота. В конце залы, под зеленым балдахином, на возвышенном месте, стояли кресла из золота. Алеша очень любовался этим убранством, но странным показалось ему, что все было в самом маленьком виде, как будто для небольших кукол. |