6.2. Логицизм и эмпиризм в ранних интерлингвистических концепциях (от Декарта до волапюка)

Основоположник научной теории искусственного языка французский философ Р. Декарт (1596-1650) связывал с построением такого языка задачу реформирования мыслительной сферы человеческого языка вообще. В 1629 г. он разработал далеко идущую программу логического переустройства языка, который не только должен был быть освобожден от всякого рода неполных и неправильных форм, но и подвергнут коренной реформе как средство выражения человечески понятий. Подобный язык, который получил название философского, мог бы, по замыслу Декарта, «помогать суждениям», «так что было бы почти невозможно ошибиться»; «с его помощью крестьяне смогут лучше судить о сущности вещей, чем это делают ныне философы [см. подробнее 15, с. 26-28].

Философский язык должен был отличаться от естественных тем, что в нем была бы устранена омонимия, полисемия и синонимия, т. е. соотношение слов и понятий приведено к взаимно однозначному соответствию (1 слово = 1 понятие); одновременно все понятия получили бы четкое отграничение друг от друга и не могли бы перекрывать одно другое, как это имеет место в естественных языках. Если при этом найти способ выразить в слове классификационные признаки понятия, то каждый владеющий философским языком получил бы вместе с ним полную и непротиворечивую классификацию всех человеческих знаний.

Идея философского языка, какой бы утопичной она не казалась современному исследователю, в течение нескольких веков служила движущим стимулом для разработки систем универсального языка, классификации понятий, систематизации терминологий разных наук. Для ее дальнейшего развити большое значение имели труды великого немецкого ученого Г. В. Лейбница (1646-1716), который полностью принял логическую программу Декарта, но разработать классификационный словарь философского языка не смог (впоследстви выяснилось, что эта задача принципиально не осуществима, так как система человеческих знаний не остается неизменной, и классификационные основы философского языка постоянно приходили бы в столкновение с новыми научными концепциями, требующими новой классификации знаний). Достижения Лейбница связаны не с построением целостной системы философского языка, а с созданием его подсистемы - философской грамматики. Он исходил из того, что философская грамматика должна быть в состоянии выражать все нужные нам грамматические понятия и притом лишь таким количеством форм, которое соответствует числу грамматических понятий. Фактически речь здесь идет об указанном выше принципе взаимно однозначного соответствия между знаком и понятием, но перенесенном в область грамматики (1 гpaмматический знак = 1 грамматическое понятие). Так, Лейбниц считал избыточными различия существительных по роду, типу склонения или спряжения; он считал необходимым устранить падежные окончания (так как они дублируются предлогами), личные окончания глагола (так как наряду с ними имеются личные местоимения) и т. п. [см, подробнее 15, с. 35-37].

Логическое направление в создании искусственного языка, основоположниками которого явились Декарт и Лейбниц, рассматривало философский язык в первую очередь как средство мышления, отодвигая основную языковую функцию (коммуникативную) на задний план. Правда, параллельно существовало другое направление, эмпирическое, которое подходило к проблеме всеобщего языка, ставя во главу угла функцию общения и не претендуя на радикальную реформу понятийной стороны языка. Представители этого направления стремились дать удобную коммуникативную систему, которая могла бы прийти взамен латинскому языку, в ту эпоху постепенно утрачивавшему свои международные позиции. Однако вплоть до появления волапюкского движения в попытках построения всеобщего языка явным образом доминировало логическое направление.

Волапюк, как уже говорилось выше (раздел 3), по многим признакам принадлежал к числу логических систем искусственного языка. В его лексике заметны элементы классификационного подхода (так, многие слова, обозначающие животных, оканчиваются на -af, болезни - на -ip, науки - на -av и т. п.), а грамматика строится как чрезвычайно разветвленная система, способная обозначать любой логически возможный грамматический нюанс. Принцип «1 знак = 1 понятие» неукоснительно проводится как в лексике, так и в грамматике, поэтому в волапюке нет омонимии, полисемии и синонимии; однако здесь неожиданно получает большой вес то нарушение указанного принципа, которое связано с наличием изомерии. Слова-изомеры, допускающие различное морфемное членение и в зависимости от этого получающие различный смысл, очень редки в естественных языках, но в волапюке представлены большим числом случаев [37, с. 15.7], ср.:

le-dom «дворец» - led-om «он краснеет»,
le-mel «океан» - lem-el «покупатель»,
mi-ten «искривление» - mit-en «мясная лавка».

Таким образом, претензии волапюка на логическое совершенство оказались несостоятельными, а его чрезвычайно усложненная грамматика вступила в противоречие с потребностями коммуникативной функции языка, измеряющей совершенство языка не обилием в нем понятийных нюансов, а простотой и удоборазличимостью его знаков. Поэтому в противовес логическому направлению, возглавлявшемуся автором волапюка Й. М. Шлейером, в волапюкском движении возникает эмпирическое направление под руководством О. Керкгофса,требовавшее радикального упрощения волашокской грамматики [15, с. 57-61]. В столкновении этих направлений фактически отразился конфликт между логической и коммуникативной функцией ПЯ, ибо речь шла о наиболее целесообразном соотношении обеих функций в определении внутреннего устройства ПЯ.