У ворот ограды эстрадного театра стоял дежурный старичок и бранил монтера, который хотел пройти через калитку вместе со своими ключами, ремнями и железными "кошками".

- С инструментами, дорогой, сюда не пропускаем. Сегодня праздник. Ты сначала сходи домой, умойся и оденься.

- Так .ведь, папаша, здесь же без билета, бесплатно!

- Все равно нельзя. Здесь пение. Ты бы еще с собой телеграфный столб приволок. И ты, гражданин, обойди тоже, - остановил он другого человека. - Здесь люди поют... музыка. А у тебя бутылка торчит из кармана.

- Но, дорогой папаша, - заикаясь, пытался возразить человек, - мне нужно... я сам тенор.

- Проходи, проходи, тенор, - показывая на монтера, отвечал старик. - Вон бас не возражает. И ты, тенор, не возражай тоже.

Женя, которой мальчишки сказали, что Ольга с аккордеоном прошла на сцену, нетерпеливо ерзала на скамье.

Наконец вышли Георгий и Ольга. Жене стало страшно: ей показалось, что над Ольгой сейчас начнут смеяться.

Но никто не смеялся.

Георгий и Ольга стояли на подмостках, такие простые, молодые и веселые, что Жене захотелось обнять их обоих. Но вот Ольга накинула ремень на плечо.

Глубокая морщина перерезала лоб Георгия, он ссутулился, наклонил голову. Теперь это был старик, и низким звучным голосом он запел:

Я третью ночь не сплю
Мне чудится все то же
Движенье тайное в угрюмой тишине
Винтовка руку жжет.
Тревога сердце гложет,
Как двадцать лет назад ночами на войне.
Но если и сейчас я встречуся с тобою,
Наемных армий вражеский солдат,
То я, седой старик, готовый встану к бою,
Спокоен и суров, как двадцать лет назад.

- Ах, как хорошо! И как этого хромого смелого старика жалко! Молодец, молодец... - бормотала Женя. - Так, так. Играй, Оля! Жаль только, что не слышит тебя наш папа.

После концерта, дружно взявшись за руки, Георгий и Ольга шли по аллее.

- Все так, - говорила Ольга. - Но я не знаю, куда пропала Женя.

- Она стояла на скамье, - ответил Георгий, - и кричала: "Браво, браво!" Потом к ней подошел... - тут Георгий запнулся, - какой-то мальчик, и они исчезли.

- Какой мальчик? - встревожилась Ольга. - Георгий, вы старше, скажите, что мне с ней делать? Смотрите! Утром я у нее нашла вот эту бумажку!

Георгий прочел записку. Теперь он и сам задумался и нахмурился.

- Не бойся - это значит не слушайся. Ох, и попадись мне этот мальчишка под руку, то-то бы я с ним поговорила!

Ольга спрятала записку. Некоторое время они молчали. Но музыка играла очень весело, кругом смеялись, и, опять взявшись за руки, они пошли по аллее.

Вдруг на перекрестке в упор они столкнулись с другой парой, которая, так же дружно держась за руки, шла им навстречу. Это были Тимур и Женя.

Растерявшись, обе пары вежливо на ходу раскланялись.

- Вот он! - дергая Георгия за руку, с отчаянием сказала Ольга. - Это и есть тот самый мальчишка.

- Да, - смутился Георгий, - а главное, что это и есть Тимур - мой отчаянный племянник.

- И ты вы знали! - рассердилась Ольга. - И вы мне ничего не говорили!

Откинув его руку, она побежала по аллее. Но ни Тимура, ни Жени уже видно не было. Она свернула на узкую кривую тропку, и только тут она наткнулась на Тимура, который стоял перед Фигурой и Квакиным.

- Послушай, - подходя к нему вплотную, сказала Ольга. - Мало вам того, что вы облазили и обломали все сады, даже у старух, даже у осиротевшей девчурки; мало тебе того, что от вас бегут даже собаки, - ты портишь и настраиваешь против меня сестренку. У тебя на шее пионерский галстук, но ты просто... негодяй.

Тимур был бледен.

- Это неправда, - сказал он. - Вы ничего не знаете.

Ольга махнула рукой и побежала разыскивать Женю.

Тимур стоял и молчал.

Молчали озадаченные Фигура и Квакин.

- Ну что, комиссар? - спросил Квакин. - Вот и тебе, я вижу, бывает невесело?

- Да, атаман, - медленно поднимая глаза, ответил Тимур. - Мне сейчас тяжело, мне невесело. И лучше бы вы меня поймали, исколотили, избили, чем мне из-за вас слушать... вот это.

- Чего же ты молчал? - усмехнулся Квакин. - Ты бы сказал: это, мол, не я. Это они. Мы тут стояли, рядом.

- Да! Ты бы сказал, а мы бы тебе за это наподдали, - вставил обрадованный Фигура.

Но совсем не ожидавший такой поддержки Квакин молча и холодно посмотрел на своего товарища. А Тимур, трогая рукой стволы деревьев, медленно пошел прочь.

- Гордый, - тихо сказал Квакин - Хочет плакать, а молчит.

- Давай-ка сунем ему по разу, вот и заплачет, - сказал Фигура и запустил вдогонку Тимуру еловой шишкой.

- Он... гордый, - хрипло повторил Квакин, - а ты... ты - сволочь!

- И, развернувшись, он ляпнул Фигуре кулаком по лбу.

Фигура опешил, потом взвыл и кинулся бежать. Дважды нагоняя его, давал ему Квакин тычка в спину.

Наконец Квакин остановился, поднял оброненную фуражку; отряхивая, ударил ее о колено, подошел к мороженщику, взял порцию, прислонился к дереву и, тяжело дыша, жадно стал глотать мороженое большими кусками.

Che la pordego de estrada teatro staris dejhoranta olduleto kaj admonis la elektriston, kiu volis trapasi tra la pordo kun siaj shlosiloj, rimenoj kaj feraj hokoj:

- Kun laboriloj, karulo, mi ne enlasas chi tien. Hodiau estas festo. Vi iru hejmen, lavu vin, shanghu la vestojn, kaj revenu sen laboriloj.

- Sed ja, onklo, chi tie estas chio sen biletoj, senpage!

- Tamen, estas malpermesite! Chi tie estas kantado. Vi ja kunportas preskau kompletan telegrafan foston. Kaj vi, kamarado, ankau ne eniru — li haltigis alian homon — chi tie oni kantas, muzikas. Sed el via posho botelo elstaras.

- Sed, kara onklo - stumblante klopodis kontraudiri la homo — mi bezonas ... Mi mem estas tenoristo.

- Preterpasu, tenoristo — montrante la elektriston, respondis la oldulo. — Jen tiu basisto ne kontrauas. Kaj vi, tenoristo, obeu ankau.

Jhenja, al kiu knaboj diris, ke Olga kun akordiono trapasis al la podio, senpacience movighis sur la benko.

Finfine eliris Georgij kaj Olga. Jhenja ektimis: al shi shajnis, ke oni tuj priridos Olgan.

Sed neniu ridis.

Georgij kaj Olga staris sur la podio tiel simplaj, junaj kaj gajaj, ke Jhenja ekvolis brakumi ilin ambau. Sed jen Olga metis la rimenon sur la shultron.

Profunda sulko tranchis la frunton de Georgij, li kurbighis, klinis la kapon. En tiu tempo li estis oldulo, kiu per basa vocho ekkantis:

Jham tria nokt' sen dorm',
Kaj shajnas nun al mi:
Sekreta movighado ...
Silenta malseren' ...
Fusilo en la mano,
Alarmo en la kor',
Samkiel dudek jarojn
Antaue en milit'.
Sed se ankoraufoje
Renkontos mi nun vin,
Soldato malamika,
De fremda fiarme',
Por la batal' mi pretos
Ech kun haroj neghblankaj,
Trankvile kaj severe,
Kiel iam — tiam ...

— Ha, kiel bonege! Kiel kompatinda estas la lama kuragha oldulo! Bravulino, laudindulino! ...— flustris Jhenja. — Tiel, tiel. Ludu, Olga! Bedaurinde estas nur, ke vin ne audas nia pachjo.

Post la koncerto amike interplektinte la manojn, Georgij kaj Olga promenis en la aleo.

- Chio en ordo — diris Olga. — Sed mi ne scias, kien malaperis Jhenja.

- Shi staris sur la benko - respondis Georgij - kaj kriis "Brave! Brave!" Poste al shi venis ... — tiam Georgij haltis - iu knabo kaj ili malaperis.

— Kiu knabo? - agitighis Olga. — Georgij, vi estas pli agha, diru, kio estas farenda al shi. Rigardu! Matene mi trovis che shi jen tiun chi paperon!

Georgij tralegis la leteron. Tiam li mem enpensighis kaj seriozighis.

— "Ne timu" signifas "malobeu". Ho, se trafus tiu knabacho al miaj manoj, mi parolus kun li dece!

Olga kashis la leteron. Dum ioma tempo ili silentis. Sed la muziko ludis tre gaje, chirkaue oni ridis kaj, denove preninte la manojn, ili iris plu en la aleo.

Subite che la vojkrucigho ili kunpushighis kun alia geparo, kiu ankau man-en-mane iris al ili renkonte. Tiuj estis Timur kaj Jhenja.

Embarasighinte, ambau geparoj ghentile klinis sin.

- Jen li estas! — tirante la manon kun pasio diris Olga. — Li estas ghuste tiu knabacho.

- Jen - konfuzighis Georgij - kaj li estas Timur, mia terura nevo.

- Kaj vi ... vi sciis! — ekkoleris Olga. — Kaj al mi nenion diris.

Flankeniginte lian manon, shi ekkuris lau la aleo. Sed nek Timur, nck Jhenja estis videblaj. Shi turnis sin al kurba, malvasta pado, kaj nur tie shi ekvidis Timuron, kiu staris antau Figura kaj Kvakin.

— Auskultu — alvenante proksimen al li, diris Olga. — Estas malmulte por vi, ke vi travagis kaj rompis chiujn ghardenojn, ech che oldulinoj, ech che orfighinta knabino, al vi ne sufichas, de vi ke fughas chiuj hundoj, vi malbonigas kaj agordas kontrau mi mian fratineton. Sur via kolo estas junpionira kravato, sed vi estas simple ... sentaugulo!

Tirnur palighis. Olga svingis.

— Tio ne estas vero — li diris. — Vi nenion.scias.

Oiga svingis mane kaj kuris for por serchi Jhenjan.

Timur staris silente.

Silentis ankau la konfuzitaj Figura kaj Kvakin.

- Nu, kio, komisaro? - demandis Kvakin. - Same al vi okazas malgajajhoj, chu?

- Jes, bandestro — malrapide levante la okulojn respondis Timur. - Al mi estas malfacile, al mi estas malgaje. Preferinde estus, ke vi min kaptu, drashu anstatau pro vi audi... jen tion.

Kial vi silentis? - mokis Kvakin. — Vi povus diri: "Tion faris ne mi. Tion farachis ili." Ni ja staris chi tie, apude.

- Jes ja! Vi dirus, kaj ni pro tio vin batus — intermetis ghojighinte Figura.

Sed tute ne atendante tian subtenon, Kvakin silente kaj malvarme rigardis sian kamaradon. Timur, tushante permane la arbotrunkojn, malrapide iris for.

- Li estas fiera — mallaute diris Kvakin. — Li volas plori, sed silentas.

- Ni donu al li unu baton, kaj li ekploros — diris Figura, kaj jhetis posten al Timur abi-strobilon.

- Li estas fiera — rauke diris Kvakin — sed vi ... vi estas fiulo! — kaj svingante la manon li brue batis Figuran sur la frunton.

Figura konsternighis, poste ekkriis kaj komencis kuri. Du-foje atingante lin, Kvakin pugne trabatis lian dorson.

Fine Kvakin haltis, levis la faligitan kaskedon, batante ghin kontrau la genuoj, forskuis el ghi la polvon, iris al la glaciajhisto, achetis porcion, apogis sin kontrau arbo kaj anhelante komencis avide gluti la glaciajhon grandpece.

- Тимур! - предупредил его Сима. - Тебя ищет (он, кажется, очень сердит) твой дядя.

- Да, иду, я знаю.

- Ты сюда вернешься?

- Не знаю.

- Тима! - неожиданно мягко сказал Гейка и взял товарища за руку. - Что это? Ведь мы же ничего плохого никому не сделали. А ты знаешь, если человек прав...

- Да, знаю... то он не боится ничего на свете. Но ему все равно больно.

Тимур ушел.

К Ольге, которая несла домой аккордеон, подошла Женя.

- Оля!

- Уйди! - не глядя на сестру, ответила Ольга. - Я с тобой больше не разговариваю. Я сейчас уезжаю в Москву, и ты без меня можешь гулять с кем хочешь, хоть до рассвета.

- Но, Оля...

- Я с тобой не разговариваю. Послезавтра МЫ переедем в Москву. А там подождем папу.

- Да! Папа, а не ты - он все узнает! - в гневе и слезах крикнула Женя и помчалась разыскивать Тимура.

Она разыскала Гейку, Симакова и спросила, где Тимур.

- Его позвали домой, - сказал Гейка. - На него за что-то из-за тебя очень сердит дядя.

В бешенстве топнула Женя ногой и, сжимая кулаки, вскричала:

- Вот так... ни за что... и пропадают люди! Она обняла ствол березы, но тут к ней подскочили Таня и Нюрка.

- Женька! - закричала Таня. - Что с тобой? Женя, бежим! Там пришел баянист, там начались танцы - пляшут девчонки.

Они схватили ее, затормошили и подтащили к кругу, внутри которого мелькали яркие, как цветы, платья, блузки и сарафаны.

- Женя, плакать не надо! - так же, как всегда, быстро и сквозь зубы сказала Нюрка. - Меня когда бабка колотит, и то я не плачу! Девочки, давайте лучше в круг!.. Прыгнули!

- "Пр-рыгнули"! - передразнила Нюрку Женя. И, прорвавшись через цепь, они закружились, завертелись в отчаянно веселом танце.

- Timur — avertis lin Sima — vin serchas (li shajnas esti tre kolera) via onklo.

- Jes, mi iras, mi scias.

- Chu vi revenos chi tie?

- Mi ne scias.

- Timchjo! — neatendite delikate diris Gejka kaj prenis la kamaradon je la mano. — Kio okazas? Ni ja nenion malbonan al iu faris. Vi ja scias, se oni pravas...

- Jes, mi scias ... tiam oni timas nenion en la mondo. Sed tamen oni povas havi kordoloron.

Timur foriris.

Al Olga, kiu estis portanta la akordionon, alvenis Jhenja.

- Olja!

- Iru for! - ne rigardante la fratinon, respondis Olga, — Mi ne piu parolos kun vi. Tuj mi forveturos al Moskvo, sed vi povas sen mi promeni kun kiu vi volas, ech ghis auroro.

- Sed,Olja...

- Mi kun vi ne plu parolos. Postmorgau ni transloghighos al Moskvo. Tie ni atendos la pachjon.

- Jes, la pachjo, sed ne vi — li chion ekscios! - kolere kaj larme kriis Jhenja kaj ekkuris serchi Timuron.

Shi trovis Gejkan, Simakovon kaj demandis, kie estas Timur.

— Li estis vokita hejmen — difis Gejka. — Kontrau li ial pro vi tre koleras la onklo.

Furioze Jhenja frapis la teron per la piedo kaj, kunpremante la pugnojn, ekkriis:

— Jen tiel ... pro nenio ... trafas malfelicho homojn!

Shi chirkauprenis betultrunkon, sed tuj al shi alkuris Tanja kaj Njurka.

— Jhenja! — ekkriis Tanja. — Kio okazis al vi? Jhenja, ni kuru! Tien venis harmonikisto, tie komencighas dancado, knabinoj dancas.

Ili kaptis shin, trenis kaj tiris al la rondo, interne de kiu intermite brilaperadis kiel helaj floroj la roboj, bluzoj, jupoj.

- Jhenja, ne ploru! - same kiel chiam rapide diris Njurka. - Kiam min drashas la avino, mi ne ploras! Knabinoj, prefere ek en la rondon! Ni saltu!

- "Ni saltu!" — mokimitis Njurkan Jhenja.

Kaj, trabatighinte tra la homcheno, ili ekrotaciis, ekturnighis en ekscite gaja danco.

- Мне надоели твои ночные похождения, - говорил Георгий. - Надоели сигналы, звонки, веревки; Что это была за странная история с одеялом?

- Это была ошибка.

- Хороша ошибка! К этой девочке ты больше не лезь: тебя ее сестра не любит.

- За что?

- Не знаю. Значит, заслужил. Что это у тебя за записки? Что это за странные встречи в саду на рассвете? Ольга говорит, что ты учишь девочку хулиганству.

- Она лжет, - возмутился Тимур, - а еще комсомолка! Если ей что непонятно, она могла бы позвать меня, спросить. И я бы ей на все ответил.

- Хорошо. Но, пока ты ей еще ничего не ответил, я запрещаю тебе подходить к их даче, и вообще, если ты будешь самовольничать, то я тебя тотчас же отправлю домой к матери.

Он хотел уходить.

- Дядя, - остановил его Тимур, - а когда вы были мальчишкой, что вы делали? Как играли?

- Мы?.. Мы бегали, скакали, лазили по крышам. бывало, что и дрались. Но наши игры были просты и всем понятны.

— Min tedas viaj noktaj aventuroj — diris Georgij. — Tedas la signaloj, sonoroj, shnuroj. Kia estis la stranga historio pri la litkovrilo?

— Tio estis misajho.

— Bona misajho! Al la knabino plu ne trudu vin: vin shia fratino ne shatas.

- Pro kio?

- Mi ne scias. Certe ne senkauze. Kio estas viaj leteroj? Kio estas viaj strangaj renkontighoj tagighe? Olga diris, ke vi instruas al la knabino pri huliganeco.

- Shi mensogas — indignis Timur — kaj shi estas komsomolanino! Se shi ion ne komprenas, shi povus voki min, demandi. Mi respondus al shi pri chio.

- Bone. Sed dum vi al shi nenion respondis, mi malpermesas al vi iri en ilian vilaon, kaj ghenerale, se vi daurigos la misfarojn, mi vin resendos al la patrino.

Li estis forironta.

- Onklo — haltigis lin Timur — kiam vi estis knabo, kion vi faris? Kion vi ludis?

- Chu ni? Ni kuradis, grimpis tegmentojn, okazis iam, ke ni batalis. Sed niaj ludoj estis simplaj, al chiuj kompreneblaj.