Chapitro 29

La sorto de la majstro kaj Margarita decidighis

Che la sunsubiro du figuroj estis alte super la urbo, sur la masonita teraso de unu el la plej belaj arkitekturajhoj en Moskvo, konstruita antau jarcento kaj duono; tiuj du estis Voland kaj Azazello. Oni ne povis vidi ilin de malsupre, de la strato, char kontrau la malnecesaj rigardoj ilin shirmis balustrado ornamita per gipsaj vazoj kaj gipsaj floroj. Male, ili vidis la urbon preskau ghis ties limoj.

Voland sidis sur faldebla tabureto, vestite per sia nigra sutano. Lia longa kaj largha spado estis plantita inter du disighintaj shtonplatoj de la teraso formante sunhorloghon. La ombro de la spado malrapide kaj nehaltigeble plilongighadis, rampante al la nigraj shuoj de Satano. Metinte sian pintan mentonon sur la pugnon, kurbiginte sin sur la tabureto kaj tirinte sub sin unu kruron, li senmove kontemplis la senmezuran amasegon de palacoj, gigantaj domoj kaj malkonstruotaj kabanetoj. Azazello, forlasinte sian modernan vestaron - jako, bulchapelo, lakledaj shuoj - tuta en nigro, senmove staris apud sia sinjoro, same kiel li, fikse rigardante la urbon.

Voland ekparolis:

- Kia interesa urbo, chu?

Azazello movighetis kaj respekte respondis:

- Messire, mi preferas Romon!

- Jes, tio estas afero de gusto, - diris Voland.

Post kelka tempo refoje audighis lia vocho:

- De kie venas tiu fumo, sur la bulvardo?

- Tie brulas Gribojedovo, - respondis Azazello.

- Vershajne, ghin vizitis tiu nedisigebla duopo, Kerubjev kaj Behemoto, chu?

- Tio estas eksterduba, messire.

Reestighis silento, kaj la du sur la teraso kontemplis la disrompitan, blindige brilan sunon flamighi en la okcidenten rigardantaj fenestroj en la supraj etaghoj de la kolosaj domegoj. La okulo de Voland brilegis, kiel tia fenestro, kvankam li sidis dorse al la sunsubiro.

Sed jen io lin igis forturni sin de la urbo kaj direkti sian atenton al la ronda turo, kiu situis malantau lia dorso sur la tegmento. El ghia muro venis argilmakulita malserena chifonulo, nigrabarba, surhavanta hhitonon kaj memfaritajn sandalojn.

- Ba! - ekkriis Voland, rikane rigardante al la veninto, - malpleje oni atendus vidi cin chi tie! Kio venigis cin, ho seninvita kvankam ja antauvidita gasto?

- Mi venis al ci, spirito de la malbono kaj reganto de la ombroj, - tiu respondis malafable rigardante Volandon el sub la kuntiritaj brovoj.

- Se ci venis al mi, do kial ci ne diras al mi «bonan tagon», ho eksimpostisto? - severe demandis Voland.

- Char mi malvolas ke ci havu bonan tagon, - audace respondis la veninto.

- Tamen ci devos akcepti mian prosperon, - objhetis Voland, kaj ironia rideto tordis lian bushon. - Apenau ci aperis sur la tegmento, tuj ci prezentas stultajhon, kaj mi diros al ci, en kio ghi konsistas: en la intonacio. Ci elparolis ciajn vortojn tiel, kvazau ci malagnoskus la ombrojn, kaj ankau la malbonon. Chu ci tamen bonvolos pripensi la demandon: kion farus cia bono, se ne ekzistus la malbono, kaj kiel aspektus la tero senigite je la ombroj? La ombrojn ja estigas la objektoj kaj la homoj. Jen estas la ombro de mia spado. Sed estas ja la ombroj de la arboj kaj de la vivuloj. Chu ci volus kalvigi la tutan terglobon, forrazante chiujn arbojn kaj chion vivan, pro cia fantazio ghui la nudan lumon? Ci estas stulta.

- Mi ne diskutos kun ci, maljuna sofisto, - respondis Levio Mateo.

- Ja ci ne povas kun mi diskuti, pro la kialo jhus menciita: ci estas stulta, - diris Voland, kaj demandis: - nun diru mallonge, sen min lacigi, kial vi venis?

- Li min sendis.

- Kion do ci, sklavo, devas al mi komuniki?

- Mi ne estas sklavo, - kun kreskanta kolero respondis Levio Mateo, - mi estas lia dischiplo.

- Mi kaj ci, ni parolas en malsamaj lingvoj, kiel chiam, - replikis Voland, - sed la aferoj pri lauj ni parolas ne shanghighas pro tio. Do ...

- Li legis la verkon de la majstro, - diris Levio Mateo, - kaj li petas cin, ke ci kunprenu la majstron kaj rekompencu lin per la kvieto. Chu tio estus malfacila por ci, ho spirito de la malbono?

- Nenio estas por mi malfacila, - respondis Voland, - kaj ci bone tion scias. - Post mallonga medito li demandis: - Sed kial vi lin ne prenas che vin en la lumon?

- Li ne meritis la lumon, li meritis la kvieton, - malgaje diris Levio.

- Diru al li, ke tiel estos farite, - respondis Voland; lia okulo ekfulmis kaj li diris: - Nun forlasu min senprokraste.

- Li petas ke ankorau shin, kiu amis kaj suferis pro li, vi ankau kunprenu, - unuafoje la vocho de Levio sonis petege.

- Sen ci ni neniel ekpensus pri tio. Iru.

Levio Mateo post tio malaperis. Voland vokis al si Azazellon kaj ordonis al li:

- Flugu al ili kaj chion aranghu.

Azazello forlasis la terason kaj Voland restis sola. Tamen lia soleco ne dauris longe. Sur la shtonplatoj de la teraso audighis pashoj, gajaj vochoj, kaj antau Voland prezentighis Kerubjev kaj Behemoto. Nun la dikuio ne plu havis sian primuson, anstataue li estis sharghita je plej diversaj objektoj. Ekzemple, subbrake li havis negrandan pejzaghon en ora kadro, de sur lia. antaubrako pendis bruldifektita kuirista kitelo, kaj en la mano de la alia brako li tenis kompletan salmon en la hauto kaj kun la vosto. Kerubjev kaj Behemoto forte odoris je brulajho, la muzelon de Behemoto kovris fulgomakuloj, la kaskedo duone karbonighis.

- Saluton, messire, - kriis la senlaca duopo, kaj Behemoto eksvingis la salmon.

- Tre belaj, - diris Voland.

- Messire, vi nur imagu, - ekscitite kaj gaje kriis Behemoto, - oni prenis min por marodulo!

- Jughante lau la objektoj de vi alportitaj, - diris Voland rigardante la pejzaghon, - vi efektive estas marodulo.

- Chu vi kredos, messire,.. - sincervoche ekparolis Behemoto.

- Ne, mi ne kredas, - mallonge respondis Voland.

- Messire, mi jhuras, mi faris heroajhojn por savi kiel eble plej multe, kaj jen chio savita.

- Vi prefere diru, kial ekbrulis Gribojedovo? - demandis Voland.

Ambau, Kerubjev kaj Behemoto, malghoje disetendis la brakojn kaj levis la okulojn al la chielo. Beliemoto ekkriis:

- Misterajho! Ni sidis kviete, pace manghetis ... Kaj subite pif! Paf! - alighis Kerubjev, - Pafoj! Frenezighinte pro la timo, ni ambau kuris al la bulvardo, la atakantoj nin sekvis, ni kuregis al Timirjazev!

- Sed la devkonscio, - reprenis Behemoto, - venkis nian hontindan timon, kaj ni revenis!

- Ah, vi revenis, chu? - diris Voland. - Nu certe, sekve la konstruajho forbrulis ghisfunde.

- Ghisfunde! - afliktite konfirmis Kerubjev, - tio estas, lauvorte ghisfunde, messire, ghuste kiel vi bonvolis trafege tion esprimi. Restis nenio krom kelkaj karbonighintaj brulstumpoj!

- Mi impetis, - rakontis Behemoto, - en la kunsidan salonon - tiun kun la kolonoj, messire - movate de la espero elporti ion valoran. Ah, messire, mia edzino - se mi havus edzinon - dudek fojojn riskis vidvinighi! Sed feliche, messire, mi ne estas edzigita, kaj mi diru al vi malkashe: mi estas felicha, ke mi ne estas edzigita. Ah, messire, kiel oni povus shanghi la dolchan fraulan liberon kontrau la peza jugo!

- Denove galimatio, - rimarkis Voland.

- Mi obeeme konsentas kaj daurigas, - respondis la kato, - do, la pejzagho. Nenion pluan eblis elporti el la salono, la flamo jam shprucis sur mian vizaghon. Mi kuris en la provizejon kaj savis la salmon. Mi kuris en la kuirejon kaj savis la kitelon. Mi opinias, messire, ke mi faris chion eblan, mi ne povas kompreni, kion signifas la skeptika esprimo de via vizagho.

- Kaj kion faris Kerubjev dum via marodado? - demandis Voland.

- Mi helpis la fajrobrigadon, messire, - respondis Kerubjcv almontrante sian disshiritan pantalonon.

- Ah, se estas tiel, do oni devos konstrui chion denove.

- Oni konstruos, messire, - diris Kerubjev, - permesu, ke mi vin certigu pri tio.

- Nu, restas nur deziri, ke la nova konstruajho estu pli bona ol la antaua, - rimarkis Voland.

- Tiel estos, messire, - diris Kerubjev.

- Vi pri tio al mi kredu, - aldonis la kato, - ja mi estas lauregula profeto.

- Chiel ajn, ni estas chi tie, messire, kaj ni atendas viajn ordonojn, - raportis Kerubjev.

Voland silente sin levis de la tabureto, aliris la balustradon kaj tie sola, turninte la dorson al sia sekvantaro, longe rigardis la foron. Poste li revenis de la rando, sin residigis sur la tabureton kaj diris:

- Estos neniaj ordonoj, vi faris chion kion vi povis, kaj chi momente mi ne bezonas viajn servojn. Vi povas ripozi. Tuj venos fulmotondro, la lasta fulmotondro, ghi finfaros chion finfarotan, kaj ni ekvojos.

- Tre bone, messire, - respondis la du pajacoj kaj foriris ien malantau la ronda turo, okupanta la mezon de la teraso.

La fulmotondro pri kiu parolis Voland jam densighis sur la horizonto. Nigra nubego levighis okcidente, duonigis la sunon, poste kovris ghin tute. Sur la teraso friskighis. Baldau ighis mallume.

Tiu mallumo, veninta de la okcidento, kovris la egan urbon. Malaperis la pontoj, la palacoj. Chio malaperis, kvazau ghi neniam ekzistis en la mondo. La tutan chielon trakuris unu fajrofadeno. Poste bato skuis la urbon. Ghi ripetighis, komencighis la fulmotondro. Oni ne plu distingis Volandon en la shtorma konfuzo.

Глава 29. Судьба мастера и Маргариты определена

     На закате солнца высоко над городом на каменной террасе одного из самых
красивых зданий в Москве,  здания, построенного около полутораста лет назад,
находились  двое: Воланд и  Азазелло. Они не  были видны снизу, с улицы, так
как  их  закрывала  от  ненужных  взоров  балюстрада с  гипсовыми  вазами  и
гипсовыми цветами. Но им город был виден почти до самых краев.
     Воланд  сидел на складном табурете,  одетый в  черную свою  сутану. Его
длинная широкая шпага была воткнута между двумя рассекшимися плитами террасы
вертикально,  так  что  получились  солнечные  часы. Тень шпаги  медленно  и
неуклонно удлинялась,  подползая к черным  туфлям на  ногах сатаны.  Положив
острый подбородок на кулак, скорчившись на табурете и поджав  одну  ногу под
себя, Воланд не отрываясь смотрел на необъятное  сборище дворцов, гигантских
домов  и маленьких, обреченных на слом лачуг. Азазелло, расставшись со своим
современным  нарядом,  то  есть пиджаком, котелком,  лакированными  туфлями,
одетый,  как  и  Воланд,  в  черное, неподвижно  стоял  невдалеке от  своего
повелителя, так же как и он не спуская глаз с города.
     Воланд заговорил:
     -- Какой интересный город, не правда ли?
     Азазелло шевельнулся и ответил почтительно:
     -- Мессир, мне больше нравится Рим!
     -- Да, это дело вкуса, -- ответил Воланд.
     Через некоторое время опять раздался его голос:
     -- А отчего этот дым там, на бульваре?
     -- Это горит Грибоедов, -- ответил Азазелло.
     -- Надо полагать,  что  это  неразлучная парочка,  Коровьев  и Бегемот,
побывала там?
     -- В этом нет никакого сомнения, мессир.
     Опять наступило молчание, и оба  находящихся  на террасе глядели, как в
окнах,  повернутых на запад,  в  верхних этажах громад зажигалось изломанное
ослепительное  солнце. Глаз  Воланда горел так же, как  одно из  таких окон,
хотя Воланд был спиною к закату.
     Но тут что-то заставило  Воланда  отвернуться от города и обратить свое
внимание на круглую башню, которая была  у него за спиною на крыше. Из стены
ее  вышел  оборванный,  выпачканный  в глине  мрачный  человек  в  хитоне, в
самодельных сандалиях, чернобородый.
     -- Ба! --  воскликнул Воланд, с насмешкой глядя  на вошедшего, -- менее
всего можно  было ожидать  тебя здесь!  Ты с  чем  пожаловал,  незваный,  но
предвиденный гость?
     --  Я к  тебе,  дух  зла  и  повелитель  теней,  --  ответил  вошедший,
исподлобья недружелюбно глядя на Воланда.
     -- Если  ты ко мне,  то  почему же ты не  поздоровался  со мной, бывший
сборщик податей? -- заговорил Воланд сурово.
     --  Потому  что  я не хочу, чтобы ты  здравствовал,  -- ответил  дерзко
вошедший.
     -- Но тебе придется примириться  с этим, -- возразил Воланд, и  усмешка
искривила его рот, --  не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил
нелепость, и я тебе скажу, в чем она, --  в  твоих  интонациях.  Ты произнес
свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли
ты так  добр подумать  над вопросом: что бы  делало твое  добро,  если бы не
существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь
тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени
от  деревьев и от живых существ.  Не  хочешь ли ты ободрать весь земной шар,
снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться
голым светом? Ты глуп.
     -- Я не буду с тобой спорить, старый софист, -- ответил Левий Матвей.
     --  Ты  и не можешь  со мной спорить,  по той причине,  о которой я уже
упомянул, -- ты глуп, -- ответил Воланд и спросил: -- Ну, говори кратко,  не
утомляя меня, зачем появился?
     -- Он прислал меня.
     -- Что же он велел передать тебе, раб?
     -- Я не раб, -- все  более озлобляясь, ответил Левий Матвей,  --  я его
ученик.
     --  Мы  говорим с тобой на  разных  языках,  как  всегда,  -- отозвался
Воланд, -- но вещи, о которых мы говорим, от этого не меняются. Итак...
     --  Он прочитал сочинение  мастера,  --  заговорил Левий Матвей,  --  и
просит тебя, чтобы  ты  взял с собою мастера и наградил его покоем.  Неужели
это трудно тебе сделать, дух зла?
     --  Мне ничего не трудно  сделать, --  ответил Воланд,  --  и тебе  это
хорошо известно. -- Он помолчал и добавил: --  А что  же вы не  берете его к
себе, в свет?
     -- Он  не  заслужил  света, он  заслужил  покой, --  печальным  голосом
проговорил Левий.
     -- Передай, что будет  сделано,  -- ответил  Воланд  и прибавил, причем
глаз его вспыхнул: -- И покинь меня немедленно.
     --  Он просит, чтобы ту, которая любила и страдала из-за него, вы взяли
бы тоже, -- в первый раз моляще обратился Левий к Воланду.
     -- Без тебя бы мы никак не догадались об этом. Уходи.
     Левий  Матвей после этого исчез,  а  Воланд подозвал к себе  Азазелло и
приказал ему:
     -- Лети к ним и все устрой.
     Азазелло покинул террасу,  и Воланд остался один. Но одиночество его не
было продолжительным. Послышался на плитах  террасы  стук шагов и оживленные
голоса, и перед Воландом предстали Коровьев и Бегемот. Но теперь примуса при
толстяке не было,  а нагружен он был другими предметами.  Так,  под мышкой у
него находился небольшой ландшафтик в золотой раме, через руку был перекинут
поварской,  наполовину обгоревший халат,  а в другой  руке он держал цельную
семгу в  шкуре  и с  хвостом. От  Коровьева  и  Бегемота  несло  гарью, рожа
Бегемота была в саже, а кепка наполовину обгорела.
     -- Салют,  мессир, -- прокричала неугомонная парочка, и Бегемот замахал
семгой.
     -- Очень хороши, -- сказал Воланд.
     --  Мессир, вообразите, -- закричал возбужденно и радостно Бегемот,  --
меня за мародера приняли!
     -- Судя по принесенным тобою предметам, --  ответил Воланд,  поглядывая
на ландшафтик, -- ты и есть мародер.
     -- Верите ли, мессир... -- задушевным голосом начал Бегемот.
     -- Нет, не верю, -- коротко ответил Воланд.
     --  Мессир, клянусь, я делал  героические попытки спасти  все, что было
можно, и вот все, что удалось отстоять.
     -- Ты лучше скажи, отчего Грибоедов загорелся? -- спросил Воланд.
     Оба,  и Коровьев  и  Бегемот, развели руками,  подняли глаза к  небу, а
Бегемот вскричал:
     -- Не постигаю! Сидели мирно, совершенно тихо, закусывали...
     -- И вдруг -- трах, трах! -- подхватил Коровьев,  -- выстрелы! Обезумев
от  страха, мы  с  Бегемотом кинулись  бежать на бульвар, преследователи  за
нами, мы кинулись к Тимирязеву!
     -- Но  чувство долга,  --  вступил Бегемот, -- побороло  наш  постыдный
страх, и мы вернулись!
     --  Ах, вы  вернулись? -- сказал Воланд,  -- ну, конечно, тогда  здание
сгорело дотла.
     --  Дотла!  --  горестно подтвердил  Коровьев,  -- то  есть  буквально,
мессир, дотла, как вы изволили метко выразиться. Одни головешки!
     -- Я  устремился,  -- рассказывал  Бегемот, --  в зал заседаний, -- это
который с колоннами, мессир, --  рассчитывая вытащить что-нибудь ценное. Ах,
мессир, моя  жена, если б только она у  меня была,  двадцать  раз  рисковала
остаться  вдовой! Но,  к счастью, мессир, я  не женат, и скажу вам  прямо --
счастлив, что не женат.  Ах, мессир,  можно ли променять холостую свободу на
тягостное ярмо!
     -- Опять началась какая-то чушь, -- заметил Воланд.
     -- Слушаю и продолжаю, -- ответил кот,  -- да-с,  вот ландшафтик. Более
ничего невозможно было унести из зала, пламя ударило мне в лицо. Я побежал в
кладовку, спас семгу. Я побежал в кухню, спас халат. Я считаю, мессир, что я
сделал все, что мог, и не понимаю, чем объясняется скептическое выражение на
вашем лице.
     -- А что делал Коровьев в то время, когда ты мародерствовал? -- спросил
Воланд.
     -- Я  помогал  пожарным,  мессир,  --  ответил  Коровьев,  указывая  на
разорванные брюки.
     -- Ах, если так, то, конечно, придется строить новое здание.
     -- Оно будет построено, мессир, --  отозвался Коровьев, -- смею уверить
вас в этом.
     -- Ну, что  ж,  остается  пожелать, чтобы оно  было  лучше прежнего, --
заметил Воланд.
     -- Так и будет, мессир, -- сказал Коровьев.
     -- Уж вы мне верьте, -- добавил кот, -- я форменный пророк.
     -- Во всяком  случае, мы явились, мессир, -- докладывал  Коровьев, -- и
ждем ваших распоряжений.
     Воланд поднялся с своего табурета, подошел к балюстраде и долго, молча,
один, повернувшись  спиной к своей свите,  глядел вдаль.  Потом он отошел от
края, опять опустился на свой табурет и сказал:
     --  Распоряжений никаких не  будет --  вы исполнили все,  что могли,  и
более  в ваших услугах я пока  не нуждаюсь. Можете  отдыхать.  Сейчас придет
гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить, и мы тронемся
в путь.
     -- Очень  хорошо,  мессир, -- ответили оба гаера и  скрылись  где-то за
круглой центральной башней, расположенной в середине террасы.
     Гроза, о которой говорил Воланд, уже  скоплялась  на горизонте.  Черная
туча поднялась  на  западе и до половины отрезала  солнце. Потом она накрыла
его целиком. На террасе посвежело. Еще через некоторое время стало темно.
     Эта тьма, пришедшая с запада,  накрыла  громадный город. Исчезли мосты,
дворцы.  Все пропало, как будто этого никогда  не было  на  свете. Через все
небо пробежала одна огненная нитка. Потом город  потряс удар. Он повторился,
и началась гроза. Воланд перестал быть видим во мгле.

<< >>

Главная страница

О ВСЕОБЩЕМ ЯЗЫКЕPRI TUTKOMUNA LINGVO
О РУССКОМ ЯЗЫКЕPRI RUSA LINGVO
ОБ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕPRI ANGLA LINGVO
О ДРУГИХ НАЦИОНАЛЬНЫХ ЯЗЫКАХPRI ALIAJ NACIAJ LINGVOJ
БОРЬБА ЯЗЫКОВBATALO DE LINGVOJ
СТАТЬИ ОБ ЭСПЕРАНТОARTIKOLOJ PRI ESPERANTO
О "КОНКУРЕНТАХ" ЭСПЕРАНТОPRI "KONKURENTOJ" DE ESPERANTO
УРОКИ ЭСПЕРАНТОLECIONOJ DE ESPERANTO
КОНСУЛЬТАЦИИ ПРЕПОДАВАТЕЛЕЙ ЭСП.KONSULTOJ DE E-INSTRUISTOJ
ЭСПЕРАНТОЛОГИЯ И ИНТЕРЛИНГВИСТИКАESPERANTOLOGIO KAJ INTERLINGVISTIKO
ПЕРЕВОД НА ЭСПЕРАНТО ТРУДНЫХ ФРАЗTRADUKO DE MALSIMPLAJ FRAZOJ
ПЕРЕВОДЫ РАЗНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЙTRADUKOJ DE DIVERSAJ VERKOJ
ФРАЗЕОЛОГИЯ ЭСПЕРАНТОFRAZEOLOGIO DE ESPERANTO
РЕЧИ, СТАТЬИ Л.ЗАМЕНГОФА И О НЕМVERKOJ DE ZAMENHOF KAJ PRI LI
ДВИЖЕНИЯ, БЛИЗКИЕ ЭСПЕРАНТИЗМУPROKSIMAJ MOVADOJ
ВЫДАЮЩИЕСЯ ЛИЧНОСТИ И ЭСПЕРАНТОELSTARAJ PERSONOJ KAJ ESPERANTO
О ВЫДАЮЩИХСЯ ЭСПЕРАНТИСТАХPRI ELSTARAJ ESPERANTISTOJ
ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКОГО ЭСП. ДВИЖЕНИЯEL HISTORIO DE RUSIA E-MOVADO
ЧТО ПИШУТ ОБ ЭСПЕРАНТОKION ONI SKRIBAS PRI ESPERANTO
ЭСПЕРАНТО В ЛИТЕРАТУРЕESPERANTO EN LITERATURO
ПОЧЕМУ ЭСП.ДВИЖЕНИЕ НЕ ПРОГРЕССИРУЕТKIAL E-MOVADO NE PROGRESAS
ЮМОР ОБ И НА ЭСПЕРАНТОHUMURO PRI KAJ EN ESPERANTO
ЭСПЕРАНТО - ДЕТЯМESPERANTO POR INFANOJ
РАЗНОЕDIVERSAJHOJ
ИНТЕРЕСНОЕINTERESAJHOJ
ЛИЧНОЕPERSONAJHOJ
АНКЕТА/ ОТВЕТЫ НА АНКЕТУDEMANDARO / RESPONDARO
ПОЛЕЗНЫЕ ССЫЛКИUTILAJ LIGILOJ
IN ENGLISHPAGHOJ EN ANGLA LINGVO
СТРАНИЦЫ НА ЭСПЕРАНТОPAGHOJ TUTE EN ESPERANTO
НАША БИБЛИОТЕКАNIA BIBLIOTEKO


© Все права защищены. При любом использовании материалов ссылка на сайт miresperanto.com обязательна! ОБРАТНАЯ СВЯЗЬ