Chapitro VI

Moskvo en junio 1928

Ghi lumis, la lumoj dancetis, estingighis kaj denove brilis. Sur la Teatralnaja-placo cirkulis blankaj fajroj de autobusoj, verdaj lumoj de tramoj; super la eksa "Mjur kaj Meriliz"*, super la deka alkonstruita etagho, saltadis elektra buntkolora virino, eljhetante politere diverskolorajn vortojn "Laborista kredito". En skvaro antau la Granda Teatro, kie nokte shprucis buntkolora fontano, tumultis kaj rumoris homamaso. Kaj super la Granda Teatro giganta megafono sirenis:

- Antikokaj inokuloj en Lefortova veterenaria instituto donis brilajn rezultojn. Kvanto da ... kokaj mortoj dum hodiaua dato duonighis...

Poste la megafono shanghis tembron, io mughis en ghi, super la teatro ekbrilis kaj estingighis verda strio, kaj la megafono plendadis per baso:

- Estas formita ekstrema komisiono por batalo kontrau la koka pesto en konsisto de la popola komisaro pri sanprotekto, popola komisaro pri agrokulturo, fakestro pri bestbredado kamarado Ptahha-Porosjuk, Profesoroj Persikov kaj Portugalov... kaj kamarado Rabinovich!.. Novaj provoj de invado!.. - ridegis kaj ploris, kvazau shakalo, la megafono, - lige kun la koka pesto!

La Teatralnij-strato, Neglinnij-strato kaj Lubjanka-strato flamis per blankaj kaj violkoloraj strioj, shprucis per radioj, sirenis, kovrighis per polvonuboj. La homamasoj tumultis che muroj kun grandaj anoncfolioj, prilumataj per fortaj rughkoloraj reflektiloj:

"Sub minaco de pezega respondeco estas malpermesate al la loghantaro uzi por manghado kokajn viandon kaj ovojn. Privataj komercistoj pro provoj vendi tiujn en bazaroj estos submetataj al kriminala respondeco kun konfisko de la tuta havajho. Chiuj civitanoj, havantaj ovojn, devas urghe fordoni ilin en distriktajn milicejojn".

Sur la tegmento de "Laborista jhurnalo" en la ekrano are ghis la chielo kushis kokoj, kaj verdozaj fajrobrigadanoj, dispecighante kaj trembrilante, survershis ilin el hosoj per petrolo. Poste rughaj ondoj plenigis la ekranon, nereala fumo shvelis kaj disfalis floke, rampis strie, aperadis fajra surskribo: "Forbruligo de kokaj kadavroj sur la Hhodinka-kampo".

Blindokule rigardis inter la arde brilantaj vitrinoj de vendejoj, funkciantaj ghis la 3-a horo nokte, kun du mangh-pauzoj, la fermnajlitaj fenestroj sub shildoj "Ova komerco. La kvalito estas garantiata". Tre ofte, alarme sirenante, postlasante pezajn autobusojn, preter milicistoj kuregis siblantaj autoj kun surskriboj: "Moskva sanprotekta fako. Urgha helpo".

- Iu ankorau tromanghis putrajn ovojn, - oni susuris en la amaso.

En la Petrov-linioj per verdaj kaj oranghkoloraj lanternoj brilis fama en la tuta mondo restoracio "Ampir", kaj en ghi sur la tabloj, che transporteblaj telefonaparatoj, kushis kartonaj kartetoj, makulitaj per likvoroj: "Lau la ordono - omleto mankas. Estas ricevitaj freshaj ostroj".

En "Ermitejo", kie malgaje lumis vitroperlaj chinaj lanternetoj en malvivaj, asfiksiitaj kreskajhoj, sur la frapokule prilumita estrado la kupletistoj Shrams kaj Karmanchikov kantis kupletojn, verkitajn de la poetoj Ardo kaj Argujev:

Ha, panjo, kion do mi faros
Sen ovar'??

- kaj bruegis en piedklaka danco.

Teatro, portanta nomon de Vsevolod Mejerhhold, kiu pereis, kiel estas sciate, en la jaro 1927 dum prezento de "Boris Godunov" de Pushkin, kiam falegis trapezoj kun nudaj bojaroj, aranghis movighantan diverskoloran elektran afishon, anoncantan teatrajhon de la verkisto Erendorg "Koka morto" en scenigo de la dischiplo de Mejerhhold, honora reghisoro de la respubliko Kuhterman. Apude, en "Akvario", shanghlumante per reklamaj fajroj kaj brilante per duonnuda virina korpo, en verdajhoj de la estrado, sub bruo de aplaudoj, estis prezentata la revuo de la verkisto Lenivcev "Kokinaj idoj". Kaj sur la Tverskaja-strato, kun lanternetoj flanke de la muzeloj, pashis vice cirkaj azenetoj, kiuj surportis kolorbrilajn afishojn. En la teatro de Korsh estas restaurata "Chanteclaire" de Rostand.

Buboj-jhurnalvendistoj mughis kaj sirenis inter radoj de autoj:

- Koshmara trovajho en subterejo! Pollando preparighas al koshmara milito!! Koshmaraj eksperimentoj de Profesoro Persikov!!

En cirko de eksa Nikitin sur la agrable odoranta sterke brunkolora oleeca areno la mortepala klauno Bom estis diranta al la shvelinta pro chelkolora hidropso Bim:

- Mi scias, pro kio vi estas tiom malgaja!

- Plo kio? - akutvoche demandadis Bim.

- Vi enfosis ovojn en la teron, sed milico de la 15-a milicejo trovis ilin.

- Ha-ha-ha-ha, - ridegis la cirko tiel, ke en la vejnoj ghoje kaj sopire malvarmighis la sango kaj sub la malnova kupolo shvebis trapezoj kaj araneajhoj.

- Ho-op! - akute kriadis la klaunoj, kaj sata blanka chevalo elportadis sur si virinon de mirakla beleco, sur la sveltaj gamboj, en frambokolora trikotajho.

Al neniu rigardante, neniun rimarkante, ne respondante al pushetoj kaj mallautaj kaj teneraj alvokoj de prostituitinoj, la inspirplena kaj soleca, kronita per neatendita gloro Persikov estis trairanta la Mohovaja-straton, direktanta sin al la fajra horlogho apud Manegho. Tie, ne rigardante chirkaue, absorbighinta per siaj pensoj, li koliziis kontrau stranga, malnovmoda homo, dolorige pushighinte per la fingroj kontrau ligna revolveringo, pendanta sur la zono de la homo.

- Ha, diablo! - akutkriis Persikov, - pardonu.

- Pardonu min, - respondis la homo per malagrabla vocho, kaj ili apenau malkrochighis unu de la alia en la homa kacho. Kaj la profesoro, direktante sin al la Prechistenka-strato, tuj forgesis pri la kunpushigho.

* Nun Centra Universala Magazeno en Moskvo (Trad.).

Глава 6. Москва в июне 1928 года

     Она  светилась,  огни танцевали,  гасли  и  вспыхивали.  На театральной площади вертелись  белые фонари автобусов, зеленые огни трамваев, над бывшим Мюр  и  Мерилизом,  над   десятым  надстроенным  на  него   этажом,  прыгала электрическая разноцветная женщина, выбрасывая по буквам разноцветные слова: "Рабочий  кредит".   В  сквере  против  Большого   театра,   где  бил  ночью разноцветный  фонтан,  толкалась  и  гудела  толпа.  А  над  Большим театром гигантский рупор завывал:
     -  Антикуриные  прививки  в  Лефортовском ветеринарном  институте  дала блестящие  результаты.  Количество  куриных  смертей  за  сегодняшнее  число уменьшилось вдвое.
     Затем рупор менял тембр, что-то рычало в нем, над театром  вспыхивала и угасала зеленая струя, и рупор жаловался басом:
     -  Образована чрезвычайная комиссия по борьбе с куриной чумой в составе наркомздрава,     наркомзема,    заведующего    животноводством     товарища Птахи-Поросюка,   профессоров  Персикова   и   Португалова...   и   товарища Рабиновича!.. Новые попытки интервенции!.. - хохотал  и  плакал  как  шакал, рупор, - в связи с куриною чумой!
     Театральный проезд,  Неглинный  и Лубянка  пылали  белыми и фиолетовыми полосами,  брызгали  лучами, выли сигналами,  клубились пылью.  Толпы народа теснились  у стен у  больших листов объявлений, освещенных резкими  красными рефлекторами:
     "Под   угрозой   тягчайшей   ответственности   воспрещается   населению употреблять в пищу куриное мясо и яйца. Частные торговцы при попытке продажи их  на рынках подвергаются  уголовной ответственности с  конфискацией  всего имущества. Все граждане, владеющие яйцами, должны в срочном порядке сдать их в районные отделения милиции".
     На крыше "Рабочей газеты"  на экране грудой до самого неба лежали куры, и зеленоватые пожарные, дробясь и искрясь, из шлангов поливали их керосином. Затем  красные волны  ходили  по  экрану,  неживой дым  распухал  и  мотался клочьями,  полз  струей, выскакивала  огненная  надпись:  "Сожжение  куриных трупов на Ходынке".
     Слепыми  дырами   глядели  среди  бешено   пылающих  витрин  магазинов, торгующих до 3 часов ночи, с двумя  перерывами на обед  и ужин, заколоченные окна под  вывесками: "Яичная  торговля. За  качество гарантия". Очень часто, тревожно завывая, мимо милиционеров проносились  шипящие машины с  надписью: "Мосздравотдел. Скорая помощь".
     - Обожрался еще кто-то гнилыми яйцами, - шуршали в толпе.
     В Петровских  линиях зелеными и оранжевыми  фонарями сиял знаменитый на весь  мир ресторан "Ампир", и  в  нем на столиках, у  переносных  телефонов, лежали картонные вывески, залитые пятнами ликеров: "По распоряжению - омлета нет. Получены свежие устрицы".
     В Эрмитаже, где бусинками жалобно  горели китайские фонарики в неживой, задушенной  зелени,  на убивающей глаза  своим пронзительным  светом эстраде куплетисты Шрамс и  Карманчиков  пели  куплеты,  сочиненные  поэтами Ардо  и Аргуевым:

     Ах, мама, что я буду делать
     Без яиц??. -

     и грохотали ногами в чечетке.
     Театр покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как  известно, в 1927 году при постановке пушкинского "Бориса Годунова", когда обрушились трапеции с голыми боярами,  выбросил  движущуюся разных цветов электрическую вывеску, возвещавшую  пьесу  писателя  Эрендорга  "Курий дох"  в  постановке  ученика Мейерхольда,   заслуженного   режиссера  республики   Кухтермана.  Рядом,  в Аквариуме, переливаясь  рекламными  огнями и  блестя полуобнаженным  женским телом,  в зелени эстрады,  под  гром  аплодисментов,  шло обозрение писателя Ленивцева "Курицыны дети".  А по Тверской,  с фонариками по  бокам морд, шли вереницею цирковые ослики, несли на  себе сияющие  плакаты: "В  театре  Корш возобновляется "Шантеклэр" Ростана".
     Мальчишки-газетчики рычали и выли между колес моторов:
     - Кошмарная находка в подземелье! Польша готовится к кошмарной войне!!. Кошмарные опыты профессора Персикова!!
     В цирке бывшего Никитина, на приятно пахнущей навозом коричневой жирной арене  мертвенно-бледный клоун Бом говорил  распухшему  в  клетчатой водянке Биму:
     - Я знаю, отчего ты такой печальный!
     - Отциво? - пискливо спрашивал Бим.
     - Ты зарыл яйца в землю, а милиция 15-го участка их нашла.
     -  Га-га-га-га,  - смеялся  цирк  так,  что в жилах  стыла  радостно  и тоскливо кровь и под стареньким куполом веяли трапеции и паутина.
     -  А-ап!  -  пронзительно кричали  клоуны,  и  кормленая  белая  лошадь выносила на  себе  чудной красоты  женщину, на  стройных ногах, в  малиновом трико.

     * * * * *

     Не глядя  ни на кого, никого не  замечая, не отвечая на подталкивания и тихие и нежные зазывания проституток, пробирался  по Моховой, вдохновенный и одинокий, увенчанный  неожиданной славой Персиков к огненным часам у манежа. Здесь,  не  глядя  кругом,  поглощенный  своими  мыслями, он  столкнулся  со странным,  старомодным  человеком,  пребольно  ткнувшись  пальцами  прямо  в деревянную кобуру револьвера, висящего у человека на поясе.
     - Ах, черт! - пискнул Персиков. - Извините.
     -  Извиняюсь, - ответил  встречный  неприятным голосом,  и кое-как  они расцепились в людской каше.  И профессор, направляясь на Пречистенку, тотчас забыл о столкновении.