| М.Ю.Лермонтов Мцыри *
Вкушая, вкусих мало
меда,
и се аз умираю.
1-я Книга Царств
1.
Немного лет тому назад,
Там, где, сливаяся, шумят,
Обнявшись, будто две сестры,
Струи Арагвы и Куры,
Был монастырь. Из-за горы
И нынче видит пешеход
Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод;
Но не курится уж под ним
Кадильниц благовонный дым,
Не слышно пенье в поздний час
Молящих иноков за нас.
Теперь один старик седой,
Развалин страж полуживой,
Людьми и смертию забыт,
Сметает пыль с могильных плит,
Которых надпись говорит
О славе прошлой - и о том,
Как, удручен своим венцом,
Такой-то царь, в такой-то год,
Вручал России свой народ.
И божья благодать сошла
На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
3а гранью дружеских штыков.
2.
Однажды русский генерал
Из гор к Тифлису проезжал;
Ребенка пленного он вез.
Тот занемог, не перенес
Трудов далекого пути;
Он был, казалось, лет шести,
Как серна гор, пуглив и дик
И слаб и гибок, как тростник.
Но в нем мучительный недуг
Развил тогда могучий дух
Его отцов. Без жалоб он
Томился, даже слабый стон
Из детских губ не вылетал,
Он знаком пищу отвергал
И тихо, гордо умирал.
Из жалости один монах
Больного призрел, и в стенах
Хранительных остался он,
Искусством дружеским спасен.
Но, чужд ребяческих утех,
Сначала бегал он от всех,
Бродил безмолвен, одинок,
Смотрел, вздыхая, на восток,
Гоним неясною тоской
По стороне своей родной.
Но после к плену он привык,
Стал понимать чужой язык,
Был окрещен святым отцом
И, с шумным светом незнаком,
Уже хотел во цвете лет
Изречь монашеский обет,
Как вдруг однажды он исчез
Осенней ночью. Темный лес
Тянулся по горам кругам.
Три дня все поиски по нем
Напрасны были, но потом
Его в степи без чувств нашли
И вновь в обитель принесли.
Он страшно бледен был и худ
И слаб, как будто долгий труд,
Болезнь иль голод испытал.
Он на допрос не отвечал
И с каждым днем приметно вял.
И близок стал его конец;
Тогда пришел к нему чернец
С увещеваньем и мольбой;
И, гордо выслушав, больной
Привстал, собрав остаток сил,
И долго так он говорил:
3.
"Ты слушать исповедь мою
Сюда пришел, благодарю.
Все лучше перед кем-нибудь
Словами облегчить мне грудь;
Но людям я не делал зла,
И потому мои дела
Немного пользы вам узнать,
А душу можно ль рассказать?
Я мало жил, и жил в плену.
Таких две жизни за одну,
Но только полную тревог,
Я променял бы, если б мог.
Я знал одной лишь думы власть,
Одну - но пламенную страсть:
Она, как червь, во мне жила,
Изгрызла душу и сожгла.
Она мечты мои звала
От келий душных и молитв
В тот чудный мир тревог и битв,
Где в тучах прячутся скалы,
Где люди вольны, как орлы.
Я эту страсть во тьме ночной
Вскормил слезами и тоской;
Ее пред небом и землей
Я ныне громко признаю
И о прощенье не молю.
4.
Старик! я слышал много
раз,
Что ты меня от смерти спас -
Зачем? .. Угрюм и одинок,
Грозой оторванный листок,
Я вырос в сумрачных стенах
Душой дитя, судьбой монах.
Я никому не мог сказать
Священных слов "отец" и
"мать".
Конечно, ты хотел, старик,
Чтоб я в обители отвык
От этих сладостных имен, -
Напрасно: звук их был рожден
Со мной. И видел у других
Отчизну, дом, друзей, родных,
А у себя не находил
Не только милых душ - могил!
Тогда, пустых не тратя слез,
В душе я клятву произнес:
Хотя на миг когда-нибудь
Мою пылающую грудь
Прижать с тоской к груди
другой,
Хоть незнакомой, но родной.
Увы! теперь мечтанья те
Погибли в полной красоте,
И я как жил, в земле чужой
Умру рабом и сиротой.
5.
Меня могила не
страшит:
Там, говорят, страданье спит
В холодной вечной тишине;
Но с жизнью жаль расстаться
мне.
Я молод, молод... Знал ли ты
Разгульной юности мечты?
Или не знал, или забыл,
Как ненавидел и любил;
Как сердце билося живей
При виде солнца и полей
С высокой башни угловой,
Где воздух свеж и где порой
В глубокой скважине стены,
Дитя неведомой страны,
Прижавшись, голубь молодой
Сидит, испуганный грозой?
Пускай теперь прекрасный свет
Тебе постыл; ты слаб, ты сед,
И от желаний ты отвык.
Что за нужда? Ты жил, старик!
Тебе есть в мире что забыть,
Ты жил, - я также мог бы жить!
|
M.J.Lermontov MCYRI *
(poemo)
Mi
gustumis per la pinto
de la bastono... iom da mielo:
nun mi mortu.
1. Samuel, 14,43.
1.
Ne multaj jaroj antau
nun',
kie brakumas sin sub sun'
kiel fratinoj kun la bru'
Kura' kaj de Aragvo flu' -
situis monahhej'. Post mont'
ech vidos nun preteriront'
ruinojn de l' pregheja mur',
de l' volbo kaj de l' garda tur';
sed nun ne flugas fume for
jam de incenso bonodor',
ne sonas de monahhoj hhor',
preghantaj en malfrua hor'.
Nur sola griza maljunul'
kaduka, de tombej-tabul'
forvishas polvon. Antau ni
aperas de surskrib' lini'
pri glor' pasinta kaj malbon',
kaj kiel, pro pezec' de kron',
konfidis caro tiu chi
popolon sian al Rusi'. **
Kaj jen descendis dia
grac'
sur Kartvelion post minac'!
En de l' ghardenoj ombra ret'
ghi floris pace post facet'
de la amika bajonet'.
2.
Jen foje rusa general'
veturis al Tiflis' *** tra val.
Infanon kune havis li
kaptitan, kiu pli kaj pli
malsanis pro la voja pez'.
Li havis, shajne, jarojn ses;
timema, kiel monta cham',
fleksighis feble kvazau kan'.
Sed disvolvighis pro dolor'
spirit' potenca en la kor',
heredo de l' fiera gent'.
Ne unu, ech malforta, plend'
forlasis bushon de l' infan',
rifuzis manghon li per man',
kvietmortante pro malsan'.
Monahh', pro de l' kompato vok',
prizorgis lin. En sankta lok'
li restis, chiam en apart',
savita per amika art'.
De amuzad' infana for
komence li en la angor'
kuradis, sola en silent'
rigardis al la orient',
kaj en malklara nostalgi'
vespiris li je la patri'.
Sed poste venis la kutim',
ne ghenis fremda lingvo lin,
baptita estis li de pastr',
kaj, nekonant' pri monda vast',
jam volis li, la knabo nur,
sin ligi per monahha jhur'.
Subite nokte dum autun'
li malaperis en senlun'.
Kaj en chirkaua mont'-arbar'
tri tagojn sen de l' tempo shpar'
lin oni serchis. Fine li,
en step' trovita sen konsci',
nur estis pala, magra tre,
kvazau malsatis ghis pere'
au malsanegis pro sufer'.
Silente velkis kun fier'
li, kaj forestis la esper'.
Kaj, kiam jam videblis fin',
monahh' en chel' vizitis lin
kun admonado kaj peteg'.
Kaj malsanulo kun sinreg'
auskultis, levis sin sur lit',
parolis longe en ekscit':
3.
"Vi venis por
auskulti min;
nu do, mi dankas vere vin.
Pli bone estas antau mort'
sin malpezigi per la vort'.
Sed mi ne malbonfaris, jes,
pri lasta tiu chi konfes'
al vi ja ne utilos sci';
sed chu l' animon povas mi
rakonti? Tre mallonge nur
mi vivis, chiam post la mur'.
Mi shanghus tiajn vivojn du
por unu, kun alarma ghu'.
Nur unu regis min la pens',
sed kun de la pasi' potenc';
ghi vivis kiel verm' en sin',
kaj rodis kaj bruligis min,
la revojn vokis kun obstin'
de l' chel' sufoka, pregh-enu'
al mondo de batala bru',
kie en nub' sin kashas rok',
de hom' liberas agla vok'.
Pasion chi en nokta hor'
per larmoj nutris kaj angor',
konfesas ghin per tuta kor'
mi antau la chiela tron'
kaj ne petegas pri l' pardon' ".
4.
"Diradas chiuj en
konkord',
ke vi min savis de la mort'.
Por kio? Forshirita mi
per fulmotondro la foli'
elkreskis post malgaja mur',
malgaja same, sola nur,
infano kun monahha sort'.
Al kiu sonu sankta vort' -
patrin' au patro? Volis vi,
Ke mi de dolchaj sonoj chi
malkitimighu; vana pen':
kun mi naskighis tiu ben'.
Por la aliaj klaras senc'
de hejm', patri', amik', parenc':
mi trovis post neniu brech'
ne nur animojn, - tombojn ech!
Kaj jen, sen superflua plor',
mi jhuris iam en la kor':
ke mi, almenau por moment',
per brust' alpremu kun turment'
sopira al alia min,
ech nekonato, en intim'.
Sed ve, la rev' pereis nun,
kaj tie chi, sub fremda sun'
min ne atendas iam sav',
mi orfe mortos kiel sklav'.
5.
"Ho ne, min ne
timigas tomb':
sufero ja sen interromp'
dormadas tie en malvarm',
sed logas min de l' vivo
charm'.
Mi estas juna... De diboch'
de juna rev' chu sonis voch'
al vi? Au vi forgesis jam
pri la malamo kaj pri l' am',
kiel pli vigle batis kor'
che buntaj kampoj pro odor',
pro suna bril' sur alta tur',
fresheco, vasto sen mezur',
kaj kie de kolomb' en fend'
sonadas iam kvera plend',
de l' id' de nekonata land'
pro tim' post tondro flugas kant'?
Sed nune do, la bela mond'
vin tedis, de l' dezira ond'
vi malkutimis pro maljun',
vi estas febla, griza nun.
Sed vivis vi! Kaj por forges'
vi havas, havas ion, jes!
Mi kushas nun en agoni',
sed vivi ankau povis mi!
|
