Трудное возвращение
В сентябре 1924 года Ерошенко
возвратился на родину. Советский
пароход доставил его из Гамбурга в
Ленинград. Но домой вернулся не
известный писатель (сказки его
знали только на Востоке), не
путешественник, повидавший мир (рассказы
о его странствиях хранили лишь
японские и эсперантские журналы), а
просто слепой человек, ничем не
отличавшийся от других таких же,
как он.
Прямо с парохода Ерошенко
заехал к товарищам в артель "Ослепленный
воин". Слепые собрались
послушать его в красном уголке,
расспрашивали о путешествиях, о
жизни на Востоке. О себе Ерошенко
говорил мало, зато, как вспоминал Э.
Галвин, охотно отвечал на деловые
вопросы. Так, он обещал слепым
выписать из Индии рисовый корень -
отличное сырье для щеток, которые
изготовляли в этой артели. - Чем
вы собираетесь заняться в Москве? -
спросил его Галвин.
Ерошенко только улыбнулся в
ответ. Не мог же он сказать, что
будет... изучать Японию. Три года,
прошедших после его высылки из этой
страны, он очень скучал по друзьям,
от которых его оторвали. На родине
он решил заняться работой, которая
хоть как-то была бы связана с этой
далекой страной.
Приехав в Москву и рассказав о
своих хлопотах в Париже по делам
советских слепых, Ерошенко вдруг
услышал вопрос, от которого у него
забилось сердце:
- А не знаете ли вы незрячего
японца по имени Тории Токудзиро?
- Это мой друг. А что именно вас
интересует?
- Вот его письмо и денежный
перевод: слепые японские
эсперантисты посылают 450 рублей
своим советским товарищам.
Спрашивают, какая помощь от них еще
требуется... Дело, конечно, не только
в деньгах. Но в то время, как лидеры
западных организаций для не-зрячих
полностью игнорируют нужды наших
слепых, японцы выразили свою
солидарность с ними...
- Пожалуйста, если будет еще что-нибудь
из Японии, сообщите мне, - сказал
Ерошенко, поборов волнение. - Я
помогу перевести, написать ответ.
Вот мой адрес.
Он был уверен: это письмо из
Японии не последнее. Ерошенко знал -
раз друзья нашли его, значит
вспомнят и еще раз. Он почти не
удивился, когда, придя домой,
обнаружил там бандероль: свои книги
("Песнь предутренней зари" и
"Последний стон"), изданные в
Японии три года назад, и сборник "Во
имя человечества", вышедший в
Токио в 1924 г. Ерошенко радостно
улыбнулся: значит, там в Японии, его
помнят, читают. Письма, горкой
лежавшие рядом с пакетом, не
оставляли в этом никакого сомнения.
Знакомые и незнакомые японцы
писали, что стараются не терять его
из виду и надеются вновь увидеть
его: ведь нормальные отношения
между Японией и новой Россией,
наконец, налаживаются. Акита писал
о приезде в Токио первого
советского посла, которого он
приветствовал от имени друзей
Советского Союза.
Среди писем Ерошенко нашел
весточку и от рабочего коммуниста
Осано (это был псевдоним Ватанабэ
Масаноскэ - одного из лидеров
молодой японской компартии).
Ватанабэ беспокоился о Ерошенко,
спрашивал, как тот привыкает к
новой жизни, и сообщал, что напишет
о нем Сэн Катаяма.
После этого письма Ерошенко
ждал еще один приятный сюрприз: его
пригласил к себе Сэн Катаяма. "Старик",
как называли Сэн Катаяма друзья,
сидел, как обычно, за пишущей
машинкой. Он расспросил Ерошенко о
его высылке из Японии, о товарищах,
с которыми тот встречался (Катаяма
они были известны только по
переписке: вот уже много лет он не
мог вернуться к себе в страну).
- Мне трудно овладеть русским
языком, - сказал Катаяма, - не могли
бы вы помочь на первых порах?
Ерошенко охотно согласился. Он
заметил также, что может печатать
на машинке по-русски, по-английски и
еще на нескольких европейских
языках.
В. Ерошенко вспоминал: "Сэн
Катаяма помогал мне разобраться в
классовой борьбе Японии того
времени. Захватывающе интересно
рассказывал он о своих встречах с
Лениным. Я, в свою очередь, делал все,
чтобы как можно больше перевести с
русского языка на японский книг и
брошюр, которые рассказывали
правду о Советской России, выполнял
много других поручений товарища
Сэн Катаяма".
После первых же встреч они
подружились. Однажды Катаяма нашел
Ерошенко слушающим граммофон -
звучали японские стихи. За окном
шумела Москва, а сюда, в комнату,
казалось, вошла Япония.
- А я вам принес добрую весть, -
сказал Катаяма. - Из Японии приехала
группа наших товарищей. Они будут
заниматься в КУТВе.
КУТВ - Коммунистический
университет трудящихся Востока -
был партийной школой, где посланцы
советских республик Востока и
стран зарубежной Азии знакомились
с трудами К. Маркса и В. И. Ленина,
изучали революционную теорию.
Об этих событиях вспоминал
полвека спустя японский коммунист
Касуга Сёдзиро. Девять молодых
рабочих по одному тайно выбрались
из Японии и, достигнув Шанхая, на
советском пароходе отправились во
Владивосток. Добравшись, наконец,
до Москвы, они горели желанием
начать занятия в КУТВе. Но русского
языка не знали, а переводчика с
японского в университете не
оказалось. И вот тогда, писал Касуга
Сёдзиро, "мы вспомнили о Ерошенко...
Не случайно именно его имя всплыло
в нашей памяти: он был широко
известен в прогрессивных кругах
Японии и, вероятно, все социалисты и
коммунисты знали его лично или
слышали о нем. Была еще одна причина,
почему мы хотели работать именно с
ним: он был открытым человеком,
быстро сходился с людьми, любил
общаться... с рабочими. Мы
обратились к руководству
университета с просьбой разыскать
Ерошенко... И вот однажды, в очень
радостный для нас день, Василий
Ерошенко появился на пороге нашей
комнаты..."
За четыре года, что они не
виделись, Ерошенко мало изменился:
он был таким же, каким привыкли
видеть его в Японии, - немного
грустный, но, как всегда, энергичный.
Разумеется, он согласился быть
переводчиком. Не расставался он с
друзьями и после занятий.
Ерошенко не просто переводил и
обучал японских товарищей; он
знакомил их с Россией - знакомил с
русскими семьями, водил в театры.
Один из его учеников вспоминал, как
они вместе были в опере; Ерошенко,
возбужденный спектаклем, много
аплодировал и кричал "браво",
что скупым на выражение эмоций
японцам казалось довольно странным.
Отпуск они проводили вместе.
Так, летом 1925 года Ерошенко вместе
со студентами отдыхал на даче КУТВ
под Москвой, в Малаховке. Их домик
утопал в лесу, и учитель, счастливый
тем, что жил в местах, напоминавших
ему Обуховку, рассказывал друзьям о
деревьях, которые различал по
шороху листвы.
Прогулки перемежались у
Ерошенко с занятиями. Когда его
ученики отдыхали где-нибудь на
полянке, он просил кого-либо из них
почитать вслух "Правду", при
этом постоянно поправляя
произношение. "Ерошенко, -
отмечал Касуга Сёдзиро, - помог нам
изучить русский язык - язык Ленина".
Однажды японские коммунисты
спросили Ерошенко, как тот
относится к Советской власти. Этот
вопрос был не случайным: когда в 1919
году Ерошенко вынужден был
вернуться в Японию, кое-кто из
недоброжелателей поговаривал, что
вот, мол, Эро-сан не едет на родину,
потому что в чем-то не согласен с
большевиками...
"Несколько минут, - вспоминал
Касуга Сёдзиро, - он молча ходил по
комнате, нагнув голову. Потом
крепко сжал мою руку и сказал:
- Я уверен, что советское
правительство - лучшее из тех,
которые правили нашей страной за
всю историю. Я полностью за
большевиков. Более того, я считаю,
что поддерживать их - прямой долг
всех нас, рабочих и крестьян. Никто,
кроме большевиков, не способен
привести народ к новой жизни, к
свету...".
Часто японские товарищи
собирались в гостинице у Сэн
Катаяма, приходил сюда и Ерошенко.
Он брал в руки гитару, и тогда в
номере, откуда обычно слышался лишь
стук машинки, звучали русские и
японские песни.
Касуга Сёдзиро писал: "...Есть
еще память сердца, которую не
выразить словами. И вот когда я пишу
эти строки, перед моими глазами
предстает высокий человек с русыми
волосами, лицо его грустно, и,
кажется, вот-вот раскроются его
лучистые глаза. Он нетерпеливо
стучит тростью. Я вспоминаю его
голос, высокий, чуть женский, я
словно слышу его правильную ясную
речь. Дорогой Эро-сан!.. Юноша из
далекого 1925 года приветствует тебя.
И милые дни той далекой поры
всплывают один за другим из глубин
любящего тебя сердца".
...Весной 1927 года ученики
Ерошенко, окончив КУТВ,
возвратились домой, на партийную
работу. С их отъездом прервалась
связь слепого писателя с Японией -
новой группе японских коммунистов
выбраться из страны не удалось.
Ерошенко оставил
преподавательскую работу и занялся
переводами на японский язык трудов
В. И. Ленина и материалов съездов
партии. Для него самого работа эта
оказалась очень полезной.
Учительница Ф. Бурцева,
познакомившаяся позднее с Ерошенко,
вспоминала, что он знал наизусть
целые страницы из книг В. И. Ленина и
мастерски использовал свои знания
в пропагандистской работе.