"Рассказы увядшего листка"

    Вот что писал Василий Ерошенко в "Рассказах увядшего листка".
    Была весна. Юные листочки старого дерева пели свой зеленый гимн солнцу, теплым вечерам, таинственной луне, загадочным звездам. Они трепетали от радости и любовного томления и просили старое дерево научить их любить.
    В одну из тихих весенних ночей листочки увидели девочку. Обращаясь к дереву, она спросила его, правда ли, что все люди обязательно умирают? Дерево молчало, а девочка рассказала, что когда у нее умерли отец, мать, то дядя и тетя, чтобы их похоронить, продали ее сестренку. А теперь, продолжала она, заболел брат, - он кашляет кровью. Неужели, спросила девочка, он тоже должен умереть? Дерево ничего не ответило, девочка попросила у него листиков на венок для брата.
    Листочки зашумели, спрашивая, как им поступить. Дерево молчало. И только несколько листьев упали в руки маленькой девочки.
    А вокруг все улыбалось: луна, и звезды, и причудливые облака, ловившие счастье в бескрайнем просторе.
    ... Весна миновала. Листья старого дерева стали желтеть от жарких поцелуев солнца. И однажды вечером, когда они собрались отдохнуть от жары, листья заметили под деревом юного рикшу. Он прижался щекой к стволу и с горечью проговорил:
    " - О доброе дерево с желтой листвою! Долго ль я должен быть для них лошадью?.. Доколе, скажи мне, доколе я должен сносить удары седоков? Может, до тех пор, пока мне не выбьют все зубы, чтобы не мог я кусаться? Может, до тех пор, пока не утрачу я голос, чтобы не мог я облаять их прогресс, удивительную культуру белых людей. И если так, то время настало: уже выбиты зубы и не могу я кусаться, голос охрип от рыданий, от непролившихся слез, и не могу уже лаять на их прогресс знаменитый".
    Рикша разжал кулак, и листья увидели у него на ладони несколько зубов, испачканных грязью и кровью. Но листики держались за свою ветку, и лишь один из них, жалея человека, опустился к нему на лоб. Но рикша уже не шевелился. А наутро полицейский врач засвидетельствовал разрыв сердца. Разве мог он знать,  отчего оно разорвалось?
    ...Наступил другой такой же теплый тихий вечер. Мир погрузился в сон, и люди во сне охотились за счастьем с большим успехом, чем наяву. Дерево безмолвствовало. Пожелтевшие листья свисали в теплом густом воздухе. И в этой тиши раздался голос:     "- О доброе дерево с желтой листвою, больше я к ним не пойду, не буду просить подаянья - жить больше я не хочу!
    Листья посмотрели вниз и увидели девушку-горбунью, которая говорила, протягивая к ним руки:
    " - Все я богу прощу - эти горбы и обезьянье лицо;  я не брошу упрека в его святой лик за дни постоянного голода на узких улочках, холодные ночи без сна, вместе с собаками. Я не плюну с проклятием в его святые  очи... Только дай позабыть мне последние эти два дня!..
    Я сидела на углу улицы и думала об облаках на синем небе, и вдруг пришел он, этот юноша в красивой шляпе, в одежде заморской, в блестящих ботинках. Увидев его лицо, увидев его глаза, я обо всем позабыла. Что-то случилось со мной. Я забыла вытянуть руку, забыла попросить подаянье... Улыбаясь, он бросил мне серебряную монетку и исчез.
    Что-то случилось со мной; от радости вся задрожала, песни запела душа облачку на небе синем.
    Я взяла монетку и спрятала ее на груди: она была моим первым сокровищем, я скорее согласилась бы умереть с голоду, чем истратить это сокровище.
    Вновь я просила у них, но теперь они словно знали, что у меня на груди серебряная монетка; они проходили мимо со злостью, они словно не хотели простить мне; завидовали...
    Прошел еще один день. Я ничего не ела и уже виде-ла смерть, что пряталась в каждом уголке узких улочек. Еще крепче прижимала я слабеющими руками мое сокровище к пылающей груди.
    Наконец, я решила испытать последнее средство. Я пошла на широкие улицы белых...
    ...Я сразу же узнала этот ужасный ад. Все казалось созданным из вражды и ненависти: дома, все презирающие, трамваи, куда-то спешащие, фонари, гордо стоящие, люди, быстро проходящие...
    И вдруг я увидела прямо против себя, на другой стороне улицы, ужасный призрак. Там стояла маленькая девочка с двумя горбами: один - на груди, другой - на спине... Я видела много нищеты, моя жизнь прошла среди бедных калек, но никогда я не видела ничего более жалкого, чем этот призрак на широкой улице...
    Мое сердце сжалось от сострадания с такой силой, что я застонала от боли.
    Я взяла мою серебряную монетку... и бросила ее той девочке как милостыню, и тогда я все поняла...".
    Это было зеркало, нищенка увидела себя! Люди стали смеяться над ней. Но здесь она вновь встретила юношу в заморском платье, того, кого любила больше жизни. И она бросилась к нему:
    - О, помоги мне, помоги! Помоги мне убежать от себя самой!..
    - Прочь, - закричал он, - урод, прочь, дьяволенок! Он ударил ее ботинком в грудь и этим ударом разбил ее сердце.
    Горбунья обняла дерево и забылась вечным сном, а несколько листиков опустились на ее лоб, образовав на нем венок.
    ...Наступила осень. Листья на деревьях стали багряными. Казалось, природа устала. И однажды под деревом присела очень усталая девушка с маленькими ножками, которые вовсе не годились для того, чтобы много ходить. Но по ее изорванной пыльной одежде было видно, что она прошла сотни миль.
    Она тоже обратилась к старому дереву и рассказала себе. Родилась она далеко в горах и там полюбила красивого юношу, смелого и бесстрашного сына гор. И хотя она с ним давно была помолвлена, однажды он ушел в далекий город, а ее просил ожидать его дома, в горах.
    Но годы шли, и девушка решила узнать, что с ним. Своими маленькими ножками она прошла долгий путь от своих гор до города на могучей Янцзы, потому что, как сказала она дереву, решила шагать по дороге жизни, а для этого нужно иметь не большие ноги, а большую душу.
    И вот девушка увидела любимого... Но нет, это был не он - не сын гор, брат нерушимых скал и друг гордых орлов. Перед ней предстал юноша с изможденным лицом, с угасшим взором и печальной улыбкой. Все помыслы его занимали только деньги. Стремясь к богатству, он утратил все: и честь, и мужество, и душу. И она обратилась к багряным листикам и старому дереву, чтобы они помогли ей.
    Но листья не хотели помочь девушке, ведь для этого им пришлось бы покинуть родимую ветку.
    Они держались за нее из последних сил. И дерево молчало, в отчаянье заламывая ветки. Но вскоре не выдержало и оно и взмолилось:
    - О ветер, свали меня, чтобы я ничего не видело! Однако это было очень старое дерево, и ветер его уважал. Тогда оно крикнуло дровосекам:     - О срубите меня, срубите быстрее, чтоб ничего мне не видеть: ни желтых чертей, ни дьяволов белых, чтоб не могло я видеть ни рабский народ, ни еще более рабских. правителей!
    Но дровосеки лишь преклонили перед деревом колени: они его тоже уважали.
    "И дерево воскликнуло в отчаяньи:
    - О, что же случилось с этим народом, что же случилось с этой страной? Дух ли великий народа умер?
    Душа ли страны навсегда отлетела? Геройские сердце ужель не забьется в груди этих юных?..".
    Но старому дереву никто не ответил. И с тех пор оно молчит?.
    В последних его словах слышалась мольба, обращенная к народу:
    - Ты проснешься ль, исполненный сил, иль, судеб повинуясь закону, все, что мог, ты уже совершил?...
    Этот некрасовский вопрос был особенно актуален в Китае 20-х годов - во времена революционного подъема и естественно, что он оказался главным вопросом "Рассказов увядшего листа".
    Но Ерошенко не знал на него ответа: он не был марксистом, ему неясны были пути социального развития. Изгнанник, человек, оторванный от родины, он переживал личную трагедию. Наверно, отсюда и печаль, даже пессимизм, которые пронизывают "Рассказы увядшего листка".
    Символом тоски, одиночества, ненужности стал в этих рассказах последний, уже увядший лист. По ассоциации вспоминаются лермонтовские стихи:
    "Дубовый листок оторвался от ветки родимой и в степь укатился, жестокою бурей гонимый; засох и увял он от холода, зноя и горя..."
    Не так ли сложилась и судьба самого слепого писателя - русского листка, отторгнутого восточной чинарой?
    Однако последний, увядший лист Ерошенко совсем не похож на лермонтовский дубовый листок. Первый - домосед, безразличный к чужому горю и потому держащийся за родную ветку, второй - бродяга, путешественник, перекати-поле. А судьба их одинакова - оба засохли и увяли "от холода, зноя и горя".
    И все же тоска Ерошенко не переходит в отчаяние. В этом убеждает и юмор "Страниц из моей школьной жизни" и просветленный лиризм "Рассказов увядшего листка", которые, по замечанию японского критика Хираока Нобуру, очаровательны, как воспоминания давно минувшего детства. Печаль слепого писателя не беспросветна: у него есть якорь, с которого нельзя сорваться, если сам не захочешь. Этот якорь - любовь к родине.
    Россия спасла своего сына от отчаяния, она не только навеяла Ерошенко некоторые образы для его "Рассказов увядшего листка", но и сама появилась в них в образе Страны Мечты, где высится гора Свободы, восходит солнце Истины и луна Справедливости. Ерошенко писал, что путь в этот край лежал "на север, в ту таинственную страну снегов, в страну великого духа, скрытых сил, грозящих перевернуть мир..." Автор как бы призывал народы Востока воплотить в реальность  свою Страну Мечты "силой молодых, отважных сердец",  ибо "дух юных смелых сердец всемогущ, он - бог, что сотворил мир, творит и будет творить его".
    Правда, Ерошенко предчувствовал, что путь к светлому будущему полуколониальных стран неимоверно  труден и долог, потому что настоящее темно, как ночь, и до рассвета еще далеко. Но он звал "приближать утро", даже самая темная ночь должна же когда-нибудь смениться рассветом! И вот в рассказе "Мировой пожар" Ерошенко писал: "Прислушайся, брат, что там за звуки? Ты слышишь? Это ведь... Не набат ли? Да, это набат! Пожар! Пожар! Скорее открой окна! Пошире распахни их! О, какое зарево в небе! Великий пожар разгорается! Но где горит? На западе, на севере? А здесь все еще тьма?.. Ты хочешь сказать, что пожар дойдет и до нас! Что станем мы тогда делать?"
    Ответ напрашивался сам собой. Читатель угадывал пламя революции в отблеске пожаров, полыхавших на севере и западе от Китая.

<< >>