Александр Харьковский

НИКОЛАЙ РЫТЬКОВ - АКТЕР, ЗЭК, ЭСПЕРАНТИСТ

    Хорошо, когда о тебе пишут много лет спустя после твоей смерти. Хуже, когда это так, вскользь, в связи с кем-то, даже если это - твоя жена.
    Актер Николай Николаевич Рытьков был мужем Зинаиды Михайловны Нарышкиной, актрисы, родственницы матери Петра Великого *. Сам же не мог похвастаться ничем - ни происхождением, ни даже звучной фамилией. При знакомстве сразу предупреждал: "Имя мое от "рыть, копать"". Чтобы невзначай не назвали Редьковым. Потом допытывался, не еврей ли его собеседник.
    - Ну зачем скрываешь? Ведь известно, что в семье не без еврея. А вот я, - вздыхал он, - из отатаренных кацапов.
    А был он, однако, широко известен в узком кругу эсперантистов, энтузиастов международного языка доктора Л.Заменгофа.
    Когда я впервые встретил Рытькова, весной 1957 года, перед Международным молодежным фестивалем в Москве, круг этот был очень узким - всего в большом городе было лишь 20 эсперантистов, как и сам Рытьков, все зэки. По данным Рытькова, тридцать тысяч невинных любителей международного языка сгинули в Гулаге, десятки тысяч в странах под Рейхом.
    И Гитлер, и Сталин любили эсперантистов "задушевно". Первый писал в своем "Майн Кампф": для того, чтобы легче превратить всех "гоев" в рабов, евреи заставят их говорить на "жидовском" языке эсперанто. Второй называл эсперанто языком шпионов, сионистов и космополитов. При этом оба они согласованно истребляли его носителей. Архивные документы свидетельствуют: не успев перед войной уничтожить в Прибалтике всех эсперантистов - времени не хватило, краткой была оккупация - НКВД оставил гестапо списки еще недорасстрелянных энтузиастов международного языка: завершите общее дело, дорогие партайгеноссе.
    И Рытьков в полную меру испытал на себе сталинскую ласку - за то, что был пропагандистом международного языка, отсидел два срока - лучшие 18 лет своей молодой жизни - и мог бы провести отстаток жизни в психбольнице КГБ, если бы в 1965 году не удалось остаться на Западе.
    А ведь все начиналось так хорошо. Международный язык, инициированный в 1887 году доктором Заменгофом как второй после родного для всех желающих, в России после октябрьского переворота был предложен на роль общего языка пролетариата, чтобы иноязычные пролетарии понимали друг друга и объединились для победы мировой революции.
    На какое-то, весьма короткое время эсперанто получил полуофициальную поддержку властей.
    В 1926 году в Ленинграде состоялся международный конгресс рабочих эсперантистов. Делегаты его приехали также в Смоленск, родной город Коли Рытькова. С каким-то пламенным энтузиазмом читал перед ними Коля стихи Михаила Исаковского, написанные поэтом на эсперанто:

Nin forlasas eksterlandaj gastoj.
Tuj foriras via vagonaro.
Diras mi en la minuto lasta:
"Ghis revido, kamaradoj karaj!"

(Нас покидают иностранные гости. Вот-вот отойдет ваш поезд. Говорю я в последнюю минуту: "До свидания, товарищи дорогие!")
    О как хотел 13-летний мальчик поехать вместе с ними, увидеть хоть одним глазом загадочную заграницу. И не знал он, что мечта его осуществится лишь сорок лет и два концлагеря спустя.
    Впрочем, не все "товарищи дорогие" доехали до своих стран. И он еще встретит их, много лет спустя, "в дебрях Магадана". А пока и от близости мировой революции (это когда мы, по мысли Маяковского, будем "без Россий и Латвий жить единым человечьим общежитьем"), и от владения эсперанто, языком мирового пролетариата, у Коли кружилась голова.
    Окончив школу, Рытьков поступил в театральное училище в Москве - туда его, крестьянского сына, приняли легко. Здесь его закружил театр, он еще больше увлекся эсперанто, и к нему пришла большая любовь.
    Будущую жену, красавицу звали Зина Нарышкина. На вопрос, не царских ли она кровей, отвечал: "Да нет - мы из нарышкинских крестьян". Родство с Нарышкиной, матерью Петра I, могло иметь роковые последствия. Впрочем, будущее для влюбленной, на редкость красивой пары, Коли и Зины, казалось всем безоблачно солнечным. Едва окончив театральное училище, он поступил в Ленком - один из лучших московских театров. Коля выступал с чтением стихов, также и на эсперанто. И не хотел замечать, что на "язык пролетариата" власти стали смотреть косо.
    Теорию всемирной революции сдали в архив - Сталин строил социализм в одной, отдельно взятой (несчастной - замечу я) стране. И видные эсперантисты один за другим переселялись в Гулаг, а то и уходили в мир иной.
    Однако Николай всему находил объяснение. Арестовали Эрнста Дрезена, руководителя Союза Эсперантистов? Так он, латыш, говорил по-русски с акцентом, и потому, конечно же, был шпионом. Взяли в тюрьму поэта Н.В.Некрасова, переводчика "Евгения Онегина", и Г.П.Демидюка, автора перевода "Государства и революции Ленина? Так они, голубчики, ездили за рубеж на конгрессы эсперантистов, а значит, шпионили.
    "Почему вас или меня не взяли? Потому что мы невиновны".
    Его не взяли - он пришел на Лубянку сам, по вызову - думал, что нужен там как переводчик с эсперанто.
    Его избили до полусмерти, потребовали дать компромат на samideanoj (единомышленников). А затем заявили: "Вы обвиняетесь в том, что были активистом антисоветской организации, скрывавшейся на территории СССР под именем Союз Эсперантистов Советских Республик".
    Быть может, учли молодость Рытькова - ему было тогда 25 лет - и то, что за границей он не бывал, и получил он "всего" 10 лет лагерей.
    В одном из лагерей близ Магадана встретил он Павла Шумилова, последнего из руководителей Союза эсперантистов, сменившего растрелянного Дрезена. Встретил вовремя, так как после всех потрясений решил покончить с собой. Но Шумилов, проведший не один год до этого на царской каторге, отговорил, устроил в организованную им же мастерскую, а потом помог организовать лагерный театр.
    Несколько сохранившихся эсперантистов шептались меж собой в лагере на языке Заменгофа. Это согревало их души. И не только души.
    Как-то в лагерь приехала комиссия. Лидия, женщина знакомая Николаю по Москве, сказала, что она поможет пересмотреть его и Шумилова дело, чтобы им не припаяли еще один срок.
    Рытьков и Шумилов вышли, как и предполагали, весной 1948 года. Жить им разрешалось не ближе 101 километра от Москвы. Поселились в Коломне. А днем наезжали в Москву - жена Шумилова все еще жила в квартире на улице Горького, где у Шумилова была фотолаборатория. В ней, вместе с Шумиловым, работал и Рытьков.
    С женой, Зиной, встретились почти прохладно. Гордился тем, что не отказалась от него, дождалась. Но ей сказали, что там, в лагере, была у него другая любовь. К тому же "сел он из-за этого своего эсперанто, а теперь взялся за старое" (так сказала она мне, уже в 57-м, при нашем с нею знакомстве).
    Он "взялся за старое" еще в 1948 году - вместе с Шумиловым и другими samideanoj просили товарища Сталина о восстановлении Союза эсперантистов.
    Как отреагировал вождь, рассказывал мне Шумилов:
    - Я это грязное ожерелье с горла Москвы сброшу.
    Рытькова с коллегами снова арестовали, и дали им - не мало, ни много - по 25 лет лагерей.
    Выпустили их лишь в 1955 году.
    Николай вернулся в Москву, поселился в прежней квартире, вместе с Зиной. Был принят обратно в Ленком. Вот тут бы ему успокоиться, забыть, наконец, о так и не реабилитированном языке Заменгофа.
    Однако, получив из Верховного Совета письмо, что, мол, формально никто Союз эсперантистов не запрещал, Рытьков вместе с пережившими Гулаг samideanoj собирает конференцию для восстановления Союза эсперантистов.
    Было это в 56-м, в заводском клубе "Идеал". Подали официальную бумагу на восстановление. И тут же новорожденную организацию запретили. Активистов ее - Пащенко, Дановского, Сергеева, Рытькова - вызвали в МГБ.
    - Посадите опять? - мрачно спросил Рытьков.
    - Да нет, почему же - будем лечить.
    Ему грозила психушка. Но любовь Рытькова к эсперанто была неизлечима. Год спустя он пришел в подготовительный комитет Международного фестиваля молодежи, заметив, что раз фестиваль международный, то в рамках его должны собраться и эсперантисты.
    Его приняли в штыки "niaj karaj burokratoj el prepara komitato", как он их сам называл. Но с помощью эсперантистов из так называемых братских стран Рытьков добился своего.
    Доводы Рытькова? Не ударим в грязь лицом, ведь Россия - родина эсперанто (и впрямь, Белосток, где родился Заменгоф в 1859 году, входил в состав Российской империи).
    Последний аргумент подействовал безотказно. Закрутилось фестивальное колесо, наехало на меня: ЦК комсомола поручило мне, члену институтского комитета МИСИ, подготовить к фестивалю группу эсперантистов. Эсперанто я, будущий строитель, не знал, но через Институт языкознания разыскал профессора Бокарева, а он послал к нам Рытькова.
    Он пришел высокий, стройный, со скульптурными чертами лица, ежиком на голове и глубоко сидящими глазами. Он сразу же стал душить появившегося прямо из воздуха дракона войны, бить в невидимый колокол под звонкие эсперантские строфы венгра Каломана Калочая.
    Зачарованные музыкой нового языка, мы вдруг стали понимать его слово в слово: Рытьков изображал лермонтовский "Парус" и читал его в своем переводе "Blankadas velo unusola en la nebula mara blu'".
    Если Рытьков был библейским Змием, то я - соблазненной Евой. И вот уже сорок лет эсперанто не просто мой язык, а душа моя, смысл моей жизни. Собственно, как литератор, автор книги о японском и эсперантском поэте В.Ерошенко, я начался в тот весенний день 1957 года.
    А потом был Фестиваль - роскошь общения без переводчиков, без посредников. Мы были пьяными от счастья - казалось, вот-вот откроются границы. Но наступило горькое похмелье. Всех нас вызвали в фестивальный комитет. Человек из органов начальственным тоном сказал, что пора кончать опасные контакты, а эсперанто надо забыть.
    Рытьков сидел в угодливой, какой-то собачьей позе, положив руки на стоявший у него на коленях портфель.
    - Как скажете, начальник. Забыть так забыть.
    Глаза его откровенно смеялись.
    Вскоре его уволили из Ленкома. Перебивался случайными выступлениями в Москонцерте, а перед эсперантистами, в наших лесных сборищах и клубах выступал, конечно же, бесплатно.
    В 1963 году советские samideanoj впервые после войны были допущены на всемирный эсперанто-конгресс в Болгарию. Если не ошибаюсь, Рытькову в паспорте отказали. А два года спустя он подал документы для участия в европейской конференции эсперантистов.
    Конференция состоялась в Вене. Президентом Австрии в то время был активный эсперантист Франц Йонас. Зная, что Рытькову угрожают психбольницей, он лично просил включить актера в группу, направляемую на конференцию. Президенту нейтральной Австрии отказать не решились.
    Так Рытьков оказался в Вене в делегации, возглавляемой профессором Е.Бокаревым.
    В последний день конгресса, оставив в автобусе свой видавший виды портфель, Рытьков сбежал.
    Весть об этом потрясла нас, советских эсперантистов. Нас вызывали в органы, допрашивали, увольняли, брали подписку, что прекратим всякие контакты с иностранцами. А кое-кто угодил в спецпсихбольницы.
    А со временем на Би-Би-Си появился новый русский диктор, Чугуев. По голосу мы узнали Николая Рытькова.
    Он выступил в 1968 году на очередном конгрессе эсперантистов в Мадриде. Там он читал в своем переводе рассказы Солженицына. Это звучало особенно актуально в тот роковой август, когда советские танки растоптали Пражскую весну.
    За год до этого он снялся в сериале на западногерманском телевидении, играя... Ленина.
    Николай Николаевич умер в Лондоне в 1973 году от рака.
    Я приехал в Лондон двадцать лет спустя. Разбирая архив покойного актера, наткнулся на неотправленное письмо, подписанное ПодоМок.
    Что хотел он этим сказать? Что тосковал по дому и по все еще любимой жене, Зине? Не знаю - за рубежом у него была новая любовь, известная эсперантистка.
    Но когда его называли "предатель Родины", я думал: прав Солженицын, когда замечал - наш правдивый русский язык не даст солгать; не он родину, а она его предала: равнодушно смотрела, как он умирал в дебрях Чукотки, забрала лучшие годы, вытолкнула на Запад, предлагая взамен психбольницу.
    А для тех, кто знал и любил Рытькова, кого он позвал в сказочную Эсперантиду, он не умер - живет в нашей памяти. И в этих заметках.

    P.S. Рытькову, выпущенному из тюрьмы, но не реабилитированному, почти невозможно было получить разрешение на выезд за границу. Однако в парторганизации Москонцерта, где служил Рытьков, выездными делами занимался эсперантист Федор Федорович Станешников (он, кстати, был чуть ли не единственным эсперантистом в делегации ССОД на конгрессе UEA в 1980 году в Бразилии).
    Я спросил Ф.Ф., как случилось, что Рытьков получил выездную характеристику. Ф.Ф. ответил: "Был звонок из канцелярии президента Ионаса - нам, в МИД. Так что моей вины в этом не было".
    Ф.Ф., конечно же, сочувствовал хорошо ему знакомому Рытькову, тот был вхож в его дом, где активными эсперантистами были и дочь его Галина, и муж ее Ян Йодис. Насколько мне известно, Ф.Ф. наказан не был.

А.Харьковский,
16 февраля 1998 года, Нью-Джерси, США

* См. статью "Последняя из рода Петра"