У цветочного гнома

Гном жил на четвёртом этаже обыкновенного шестиэтажного дома. В комнате его около двери стоял кактус, согнувшийся от старости, с длинными колючками. На полу и на подоконнике выстроились горшки с цветами: розами, гвоздиками, фиалками, астрами и всякими другими, названий которых Сашка не знал.

Между цветами, громко жужжа, летало множество пчёл и шмелей. Посреди комнаты стоял стол — лист водяной лилии на зелёном стебле.

— Милости просим! — сказал гном и повесил на одну из колючек кактуса пальто и шапку.

Сашка тоже повесил на кактус куртку и кепку.

— Тжи-тжи, — сказал гном. — Тжи-тжи!.. Пчёлы и шмели ещё быстрее стали летать от цветка к цветку. Они роняли в чашки — ландышевые колокольчики — капли цветочного нектара.

— Скоро мы расстанемся, мой мальчик, — сказал гном. — Запомни, если я тебе когда-нибудь понадоблюсь, скажи такие слова: «Тамбарато клуторео римбеоно», и я появлюсь. Но я могу прийти к тебе, только если ты будешь один. И только два раза в жизни я откликнусь на твой зов.

Гном и Сашка выпили цветочный нектар за счастье всех хороших людей и всех хороших гномов.

— А теперь, — торжественно сказал гном, — подумай хорошенько, какое волшебство ты хочешь, чтобы я сделал для тебя.

Сашке и думать было нечего: больше всего на свете он хотел, чтобы веснушки у него на лице стали невидимыми…

Ах, наверно, Сашка слишком тихо высказал свое желание. Да ещё пчёлы и шмели громко жужжали, заглушая голос мальчика. Поэтому-то и произошло ужасное несчастье, о котором будет рассказано в этой правдивой истории.

— Быть по-твоему! — воскликнул гном и высыпал на середину стола — листа водяной лилии — зелёный порошок из зелёной коробочки.

Зелёный туман, пахнущий цветами и травами, поднялся над столом и окутал всё, что было в комнате. Из дымки парами стали появляться цветы: пион с бледно-жёлтой розой, тюльпан с астрой, важный львиный зев с маргариткой. И почему-то Сашка совсем не удивился: как это цветы ходят словно человечки, мягко ступая крошечными ногами.

Лица у цветов были печальные, цветы выходили из зелёного тумана и, коснувшись руками мальчика, повторяли одно и то же:

— Что же теперь с тобой будет?!

И, сказав это, снова скрывались.

А потом зелёный туман рассеялся, и Сашка увидел, что он снова стоит у ворот своего дома под ярким уличным фонарём, там, где гном попросил перевести его через улицу. Только автобусов, автомобилей и пешеходов к вечеру стало гораздо меньше.

Сашка подумал, что, может быть, вся история с Цветочным Гномом приснилась ему да и сейчас он спит, и быстро проговорил стишок, по которому Таня узнавала, снится ли это или происходит на самом деле:

Кит по улице бежит,
Прямо к солнцу слон летит.
Я гляжу и удивляюсь
И, конечно, просыпаюсь.

Сашка проговорил Танин стишок, как можно шире открыл глаза и понял - нет, он не спит.

Часы показывали без двадцати девять, значит, подумал он, Кешка и другие принцы и принцесса вот-вот вернутся с семичасового сеанса.

Он обрадовался и решил, что расскажет обо всём ребятам - вот удивятся-то.

Che la flora gnomo

La gnomo loghis en la kvara etagho de ordinara sesetagha domo. En lia chambro che la pordo staris kakto, fleksighinta pro maljuneco, kun longaj dornoj. Sur la planko kaj fenestrobreto vicighis potoj kun floroj: rozoj, diantoj, violoj, asteroj kaj diversaj aliaj, kies nomojn Sashka ne sciis.

Inter la floroj, laute zumante, flugadis multaj abeloj kaj burdoj. Meze de la chambro staris tablo — folio de akva lilio sur la verda tigo.

— Bonvenu! — diris la gnomo kaj pendigis sur unu el la dornoj de la kakto la mantelon kaj chapon.

Ankau Sashka pendigis sur la kakton la jakon kaj kepon.

— Tjhi-tjhi, — diris la gnomo. — Tjhi-tjhi!… La abeloj kaj burdoj ankorau pli rapide komencis flugi de floro al floro. Ili sinkigadis en tasojn — konvalaj sonoriletojn — gutojn da flora nektaro.

— Baldau ni disighos kun vi, mia knabo, — diris la gnomo. — Memorfiksu, se vi min iam bezonos, diru tiajn vortojn: «Tambarato klutoreo rimbeono», kaj mi aperos. Sed mi povas veni al vi nur se vi estos sola. Kaj nur dufoje en la vivo mi respondos al via voko.

La gnomo kaj Sashka eltrinkis la floran nektaron je felicho de chiuj bonaj homoj kaj de chiuj bonaj gnomoj.

— Kaj nun, — solene diris la gnomo, — pripensu bonete, kian sorchon vi volas ke mi faru por vi.

Por Sashka tio ne estis pensiga: pli ol chio en la mondo li volis, ke la lentugoj sur lia vizagho farighu nevideblaj…

Ahh, vershajne Sashka tro mallaute eldiris sian deziron. Ankau la abeloj kaj burdoj laute zumis, dampante la vochon de la knabo. Tial do okazis la terura malfelicho, kiu estos rakontota en tiu chi verema historio.

— Estu lau vi! — klamis la gnomo kaj shutis mezen de la tablo — de akvolilia folio — verdan pulvoron el verda skatoleto.

Verda nebulo, odoranta je floroj kaj herboj, levighis super la tablo kaj kovris chion, kio estis en la chambro. El la fumeceto komencis popare aperi floroj: peonio kun pale flava rozo, tulipo kun astero, fiera antirino kun lekanto. Kaj ial Sashka tute ne mirighis: kiel do la floroj iras kvazau hometoj, mole pashante per la etaj piedoj.

La floraj vizaghoj estis tristaj, la floroj iradis el la verda nebulo kaj, tushinte per la manoj la knabon, ripetadis la saman:

— Kio do nun okazos al vi?

Kaj dirinte tion, ili denove kashadis sin.

Kaj poste la verda nebulo difuzighis, kaj Sashka ekvidis, ke li denove staras che la pordego de sia domo sub la brila lanterno, tie, kie la gnomo petis konduki lin tra la strato. Nur busoj, autoj kaj stratirantoj vespere farighis malmultaj.

Sashka ekpensis, ke eble li nur songhis pri la tuta historio kun la Flora Gnomo, kaj ech nun li dormas, kaj li rapide parolis la verseton, lau kiu Tanja kutimis sciighi, chu io okazas en songho au efektive.

Kachaloto iras straton,
Flugas bov’ aerostaton.
Mi rigardas kaj miregas,
Kaj la songhon ne plu kredas.

Sashka diris la verseton de Tanja, kieleble pli larghe malfermis la okulojn kaj komprenis — ne, li ne dormas.

La horlogho montris dudek nau minutoj antau la naua, sekve, pensis li, Keshka kaj la aliaj princoj kaj princino tuj revenos de la sepahora seanco.

Li ekghojis kaj decidis, ke li rakontos pri chio al la kunuloj — jen ili mirighos.