Н.Ф.Дановский. Вводное слово в искусство перевода

ОБРАЗНАЯ РЕЧЬ

В художественной литературе очень большую роль играют слова и обороты, употребляемые в переносном, иносказательном смысле, равно как и особый строй художественного слова, который создает известный ритм прозы. Особенно много сложностей и трудностей вызывают так называемые сквозные метафоры, когда, например, говоря о море, рисуют его садом или, как покажем на примере, колокольный звон изображают в виде пейзажа, как это сделано у И.Евдокимова. Для того чтобы показать ритм прозаического произведения и различные тропы, приводим несколько примеров из романа И.Евдокимова "Колокола" и др.

Первый отрывок.

Рожь изгибалась над межой и звенела тишайшим неумолкаемым звоном, будто из каждого колоса дул легкий ветер, и усики колосьев терлись друг о друга, шуршали...
Солнце спустилось наполовину в облаках огромным малиновым куполом неведомого собора, выстроенного на краю земли. И шел от него малиновый ясный свет, скользил по спинам полей дрожащими переливающимися вуалями. Купол медленно погружался в облака, темнел, густел, изростал... И вот небольшой каравай хлеба постоял на облаках - и потонул, опустился на золотых цепях лучей в раздавшиеся облака. Тогда облака и тут и там вспыхнули. Будто выросли всюду клумбы. Будто еще выше поднялась хрустальная крыша неба и раскрылась бесконечная оранжерея с грядками причудливых цветов и деревьев.

Sekalo klinighis super la pado kaj sonoris per plej softa sensilentigha sonoro, kvazau el chiu spiko blovis facila zefiro kaj la antenoj de spikoj sin frotis unu kontrau la alia, susuris...
La suno duone malsupreniris inter nuboj per enorma purpura kupolo de nekonata katedralo, masonita sur la rando de l' tero. Kaj iris de ghi purpura serena lumo, glitis lau dorsoj de kampoj per oscilantaj perlaj vualoj. La kupolo estis malrapide sinkanta en nubojn, malhelighis, densighis, kreskis... Kaj jen negranda panbulo iom haltis en nuboj - kaj dronis, malsuprenighis sur oraj chenoj de radioj en faukon inter retirighintaj nuboj. Tiam la nuboj tie-alie ekflamis. Kvazau chie elkreskis gazonoj. Kvazau ankorau pli alten levighis la kristala tegmento de chielo kaj malfermighis senfina orangherio kun bedoj de bizaraj floroj kaj arboj.

Второй отрывок.

В лесу понесло березовый лист холодными утренниками. Будто желтые бабочки, вылетели листья тучей из чащи и засыпали полянку, затрепыхали мимо окон сторожки, свернулись червяками на крыльце. Березняк зашумел червонными водопадами и осыпался во весь день оскудевающим золотом. Ельник темно зеленел о бок свежей и нестареющей в осени иглой. Только кончики иголок позолотели и падали на хвою желтые слитки шишек. Пролетели белые облака лебедей. Пролетели долгоногие, долгошеие журавли. И небо вымерло, как пустынный дом.
Застеклевшее небо подпирал лес и хрустел о стекло ясными, как родниковая вода, днями. Наясневшись, нахолодав, отпотело вокруг небо. Над полянкой остановились широкогорлые завитые трубы и рога облаков, перевернулись, качнулись, брызнули и потекли на землю тонкими суровыми нитками.

En la arbaro ekflugis amase betulaj folioj, portataj de malvarmaj matenaj ventoj. Kvazau flava papiliaro ekfontis nube el arbara densejo la folioj kaj supershutis interarban herbejon, ekpalpitis preter la fenestroj de la gardistejo, vringighis en vermojn sur la peroneto. Ekbruis betularo per flavaj folifaloj kaj estis shutighanta dum la tuta tago per elcherpanta sin ora strio. Abiaro verde sombris flank-che-flanko kun fresha nne senilighanta autuna konifero. Nur la pintoj de pingloj orighis kaj falis sur la koniferon flavebrunaj fandoblokoj de strobiloj. Traflugis blankaj nuboj de cignoj. Traflugis longakruraj longakolaj gruoj. Kaj la chielo dezertighis kiel vaka domo.
La vitrighintan chielon apogis arbaro kiu kraketis kontrau vitroj per tagoj serenaj, kiel roja akvo. Satsereninte, satfridinte chesis shviti chirkaue la chielo. Super la interarba herbejo haltis larghfunelaj heliko-trumpetoj kaj kornoj de nuboj, renversighis, ekbaskulis, aspergis kaj ekfluis teren maldika spagaro.

Третий отрывок.

Березовые бульвары зеленели шелковыми кронами. Солнце золотыми прожекторами раздвигало пустоту крон и лежало поперек крепко укатанных желтых бульварных каналов. На скамейках сидели в белых чепцах няни. Около них копались в песке беленькие детишки. Везли детишек в колясках на пышных кружевных подушках. Стояла коляска с поднятым желтым верхом над сонным гуляльщиком. Брел по бульвару нищий старик с суковатой палкой, с лысиной, как второе померкшее солнце. По дороге припорашивала пыль из-под лошадиных копыт; расседалась с фуканьем под колесами, пылила редких прохожих, летала серым дымом над бульваром, заросшим осокой прудом.

Betulaj bulvardoj verdis per silkaj arbokronoj. La suno dismovis per oraj lumjhetiloj vakon de la kronoj kaj kushis transverse de firme rulramitaj flavaj bulvardaj kanaloj. Sur benkoj sidis blankkufaj vartistinoj. Apud ili krablis en sablo blankaj infanetoj. Estis veturigataj en charetoj beboj sur puntaj pufaj kusenoj. Unu chareto staris kun levita flava kapucho super dormanta promenulo. Lau la bulvardo sin trenis maljuna almozulo kun bastono plena de tuberoj. Lia kalva kapo estis kvazau la dua estingighinta suno. Lau vojo shprucis polvo el-sub chevalaj hufoj; dissaltis kun "fuk"-sonoj sub radoj, prishutis rarajn preterpasantojn, shvebis grizafume super la bulvardo kaj lageto kun densa kareksaro.

Четвертый отрывок.

Отгудели большие колокола, дали дорогу колоколам часовым, подчаскам, повесочным, мелкой колокольной рыбешке... Старики передохнули, разбежалась челядь, изготовилась, перебирала языками - и неумолкающим ливнем колокола брызнули, закружились хороводами в вышине, понеслись звенячими парами, тройками, цугом, шестериками, затрубили певучими трубами облака - в золотые тарелки ударило солнце... Большаки отставали, запинались, а потом разобрало, подбросило - и они бухнули, бабахнули покрывающими октавами.
Казалось, над всем городом плескалось, шло валами, бурело звенячее озеро, плыли колокола льдины, слетали колокола чайки, рос на берегах кустарник мелкий колокольняк, на загнутых клювах валов трезвонили ширкунцы и бубенцы, и сам Никола Мокрый ворчал, ворочая соборным колоколом.

Finis hurli grandaj sonorilegoj, cedis lokon al sonoriloj horaj, on-horaj, al avizaj, al malgranda kariljona idaro... La maljunuloj finis ripozeton, ektumultis servuta lango-batilaro, sin pretigis, baskulis tien-reen kaj per ektondra inundo ekfontanis, ekkaruselis kantoronde en alto, ekelanis per hufantaj sonoril-paroj, trioj, kvaroj, sesoj, ekkornis per kantotrumpetoj nuboj kaj en orajn cimbalojn ekfrapis la suno... La grandeguloj estis postrestantaj, stumblis, sed poste eklertis, eksaltis - kaj ili ektondris, tondregis per surdigantaj bordunoj.
Shajnis, super la tuta urbo plaudis, surfis ondege, shvebis sonora lago, naghis sonorilegoj-glacimontoj, rondflugis sonoriloj-mevoj, kreskis sur bordoj maldensa sonoril-arbustaro, sur kurbaj krestoj de ondegoj kariljonis tamburinaj sonoriletoj, kaj mem Nikolao la Pluva grumblis, administrante la katedralan sonorilegon.

И закончим показ перевода художественного текста, содержащего метафоры, отрывком из повести В.Кузнецова.

Вышел на улицу. Спирально взвинчивался снег. Метелило сильно. Белые как веретенца столбики, похожие на крутящихся балерин, убегали вдаль и там пропадали, рассыпались, а за ними неслись новые и тоже крутились, словно невидимый резчик быстро и ловко вытачивал их и выпускал на волю из своей мастерской.

Mi eliris straten. Spirale shraubis negho. Estis forta neghoblovado. Blankaj stilzetoj, kiel malgrandaj shpiniloj, similaj al turnighantaj baletistinoj, kuris foren kaj tie pereis, disshutighis, sed ilin postsekvis novaj kaj ankau turnighis, tio similis agon de nevidebla chizisto, kiu rapide kaj lerne tornis kaj ellasis ilin en aeron el sia chiztornejo.

Прозаическое художественное произведение обладает собственным характерным ритмом, который можно ощутить, читая медленно с расстановкой данный текст. И переводчик в своей работе должен передать ритм прозаического произведения, но уже характерным образом для языка перевода. Здесь важно не повторить "дословно" ритм оригинала, а воспроизвести прозаический ритм, характерный для языка перевода. Для иллюстрации представляем отрывок (авторский).

Косые клетки проволочного забора держат в нижних углах квадратов белые пушинки снега, отчего вся его поверхность словно тюлевый занавес пестрит белыми пупырышками. За забором висит перекрестие бесчисленных веток в виде белых снежных жгутов. Ветви превратились в путаницу толстых невесомых белых веревок.
А на забор оперлись локтями и немигающим взором глядят в сад любопытные деревья. На ближней снежной полянке шалят верхушками елочки, и путаются в нитях забытые прошлогодные кустики.
Две липы со своими черными стволами стоят вблизи, словно часовые на страже вечного покоя неподвижной заколдованной белой стены. Юные феи гордо подняли головы, увенчанные живописными кокошниками, и юные богатыри простирают к ним свои могучие безжизненные руки в белых латах. Бесхитростные бабушки и уютные деды, все в белых одеяниях, выстроились полукругом за елями и березками и беззвучно шевелят губами, рассказывая свою неповторимую сказку о дальней родине, спящей в заколдованном сне.
И только снежинки мягко, неслышно, но дружно спускаются с неба и поселяются в немоте в белое февральское марево, заполонившее весь мир.

Oblikvoreta drata barilo tenas en chiu malsupra angulo de kvadrataro neghan floketon, pro kio la tuta ghia surfaco similas tulan kurtenon kun simetrie lokitaj blankaj pufetoj. Post la barilo pendas sennombra brancharo, trastrekite chiudirekte per blankaj shnuroj de neghaj linioj. La branchetoj transformighis en implikajhon de dikaj senpezaj lachoj.
Kaj sur la barilo, apoginte sin ambaukubute, sen palpebrumoj rigardas en la ghardenon sciamaj arboj. Sur la proksima negha placeto petolas abiidoj per la pintoj kaj implikighis en siaj fadenoj forgesitaj pasintjaraj arbustoj.
Du nigraj tiliaj trunkoj staras proksime, kvazau sentineloj de l' eterna ripozo en la senmova forsorchita blanka lando. Junaj feinoj fiere levas kapojn, ornamitajn per pitoreskaj trianguloj de diademoj, kaj junaj prodoj etendas al ili siajn potencajn senmovajn brakojn en blankaj kirasvestoj. Senruzaj avinoj kaj komfortaj avoj, chiuj en blankaj hhitonoj, vicighis lau vasta duonrondo post la abioj kaj betuloj kaj silente movas lipojn, rakontante sian solan neripeteblan fabelon pri la malproksima sorchendormigita hejmo.
Kaj nur negheroj mole, sensone, sed konkorde malsuprenighas de l' chielo kaj mute ekloghas en blanka februara fatamorgano, konkerinta la tutan mondon.

читать дальше
в оглавление