Анатолий Глазунов

ЛЕВ ТОЛСТОЙ,
ВЕЛИКОЕ ЕДИНЕНИЕ НАРОДОВ
И МЕЖДУНАРОДНЫЙ ЯЗЫК

Ленинград, 1987

Единение людей есть... не только важнейшее дело человека, но в нем я вижу смысл и цель, и благо человеческой жизни. Лев Толстой, 1910 г. Я считаю это - усвоение европейцами международного языка - делом первой важности. Лев Толстой, 1910 г.

Пока нет точных данных, когда Лев Толстой впервые познакомился с Эсперанто. Есть лишь смутное упоминание в некоторых исторических публикациях о том, что Людовик Заменгоф, который рассылал свой первый учебник международного языка (для русских) в целях привлечения внимания к своему языку во многие редакции газет и журналов, послал в 1888 году один экземпляр и Толстому. Дошли ли письмо и учебник Эсперанто до Ясной Поляны? Попали ли в руки Толстого? Да и были ли вообще посланы Толстому?

Но документально подтвержден тот факт, что Толстой уже в 1889 году получил учебник Эсперанто и данные об эсперанто-литературе от усердного петербургского эсперантиста Владимира де Майнова. Именно юный, 18-летний де Майнов сумел приобщить Толстого к Эсперанто, и за это ему от э-народа должно быть сказано большое спасибо. Но спасибо так никто и не сказал в течение 100 лет.

Именно по учебнику, посланному Майновым, Толстой изучил Эсперанто. Именно Майнову эсперантисты обязаны и первым суждением Толстого об Эсперанто, которое позднее не раз будет цитировано на эсперанто и на многих национальных языках.

"Я внимательно прочел, - писал 13 сентября 1889 Толстой Майнову, - присланный Вами учебник международного языка и нахожу, что этот язык вполне удовлетворяет требованиям международного европейского (Европа с колониями, включая Америку) языка. О всемирном языке, включая Индию, Китай, Африку еще далеко думать. Я считаю дело это - усвоение европейцами международного языка - делом первой важности, и поэтому очень благодарю Вас за присылку и буду по мере сил стараться распространять этот язык и, главное, я убедился в его необходимости" (1).

В октябре 1889 Майнов снова пишет Толстому и просит предоставить возможность почитать последние сочинения великого писателя (2).

Ну почему вы, де Майнов, не читаете то, что дозволено властями? Ну почему вы переписываетесь с самым вредным диссидентом Российской империи? И еще хуже, этот де Майнов просит у Толстого разрешения перевести на Эсперанто что-либо наиболее ценное из его последних сочинений. Разве вы не знаете, де Майнов, что Толстой уже редко теперь пишет то, что дозволяется законом о печати, вы намерены, значит, переводить на этот выдуманный язык Эсперанто для распространения по всему земному шару что-нибудь из запрещенного?

Язык Эсперанто появился на свет в 1887, а уже через два года среди эсперантистов было множество сомнительных, с точки зрения русского правительства, элементов. И сам-то идейный эсперантизм был властям не по душе, а тут еще эти эсперантисты входят в контакт с крамольным графом из Ясной Поляны.

Толстой (письмо от 17 октября 1889) советует де Майнову обратиться к Н.Д.Ругину на склад "Посредника" (Лиговка, близ Невского, дом 31) и передать ему это письмо, которое и будет как бы паролем. И рекомендует перевести на Эсперанто "В чем моя вера" и "О жизни" (3).

Что же это были за сочинения, рекомендованные самим Толстым к переводу на международный язык?

О содержании говорят уже сами названия их. В сочинении "В чем моя вера" Лев Толстой страстно доказывает, что истинное учение Христа, не подчищенное, не фальсифицированное, не перетолкованное правительственными идеологами вкривь и вкось, не имеет ничего общего с современной христианской системой (4). Не за такое будущее умирал Христос в страшных муках. Не так учил жить, как живут современные христиане и, особенно, христиане, власть имущие. Христос отвергал убийство - современные христиане легко убивают друг друга даже в мирное время и, тем более, во время войн. Христос отвергал клятву - современные христиане клянутся на Евангелии, присягают в армии, обещая своим начальникам, что по их приказу будут послушно убивать христиан из другого государства. Христос говорил "не суди", а современные христиане создали во всех государствах огромные судейские машины. Христос проповедовал любить врагов своих, а современные идеологи-христиане воспитывают ненависть к другим, даже христианским народам. То есть, современное христианское государство требует от подданных явно нехристианской деятельности. Из учения Христа правительственные идеологи оставили только то, что не нарушает существующего порядка.

И если бы реальный Христос пришел в любое современное христианское государство, например, в Великую Российскую империю, то он ужаснулся бы увиденному, а еще больше ужаснулись бы власть имущие, узнав о появлении Христа, его постарались бы побыстрее выследить, а потом посадили бы в сумасшедший дом или тайно убили.

Жить, как учил Христос, современные люди и не хотят, и не могут. Живут, как велит власть, полицейский, барин, поп, командир, начальник. Тускло и мелко живут люди, потом тела этих людей кладут в деревянные ящики и закапывают в землю, где они и сгнивают вместе с досками. Зачем жили они? Зачем копили, лебезили, боялись, врали, пили, ели, совокуплялись?.. Зачем?

И почему не искали ДЕЛО, которое бы не разрешалось смертью?

"Марфа, Марфа! Хлопочет и заботится о многом, а одно только нужно". Надо жить для жизни всех, служить сознательно Жизни, Человечеству, Богу и не надо бояться, что твоя жизнь окажется неугодной властям.

В сентябре 1883 рукопись сдана в журнал "Русская мысль". Редактор и издатель надеялись издать ее без цензуры, цензура, конечно, запретит и потребует уничтожить все, что напечатали, "но несколько экземпляров, хотя бы три, будет утаено нами". Но статья к тому моменту, когда приступили к печати, уже изрядно разрослась, и тогда в Москве, в типографии Кушнера напечатали 50 экземпляров по 25 рублей за экземпляр, надеялись, что из-за малого количества экземпляров и большой цены цензура, может быть, и смилостивится. Но надежды не оправдались. Председатель Московского цензурного комитета В.Федоров 14 января 1884 сделал категорический вывод: "По существу же она должна быть признана крайне вредной книгой, так как подрывает основы государственных и общественных учреждений и вконец рушит учение церкви". Протоиерей Московского Духовного цензурного комитета М.Боголюбский также посчитал ее противоцерковной и противоправительственной и рекомендовал к запрещению. Получив заключение светской и духовной цензуры, начальник Главного Управления по делам печати 14 февраля 1884 распорядился "о безусловном запрещении означенного сочинения" и приказал все экземпляры не сжигать, а привезти в Петербург. 39 экземпляров были арестованы инспектором по типографиям и отосланы в столицу.

"И то хорошо!" - иронизировал Толстой. - "Пусть почитают. Авось кто-нибудь и поймет" (5).

В Петербурге высокопоставленные чиновники из разных министерств и служащие при дворе статью крамольного графа, естественно, быстро расхватали. Для народа нельзя, но самим почитать очень хочется. Несколько экземпляров схватил для себя даже однофамилец Толстого - министр внутренних дел. Схватил один экземпляр для себя и начальник Главного Управления по делам печати Е.Феоктистов.

Но Толстой и его единомышленники тоже не дремали. Сам Толстой платил переписчикам по 15 рублей, а затем распространял рукописи. Последователи Толстого стали печатать "В чем моя вера" на гектографах и в литографиях, а затем переслали ее на более свободный, демократический Запад. Переводы статьи появились в Берлине и Париже, на русском языке статью издал в Женеве М.Элпидин. В 1902 "В чем моя вера" выпущена толстовцами в эмигрантском издательстве "Свободное слово". В Российской империи статья будет допущена к изданию только после завоевания свободы печати в 1905.

"О жизни" написано позднее, в 1887 (6). Сочинение также толстое, почти 150 страниц, философски-этическое, трудное для чтения и для перевода на иностранные языки, тем более почти невозможное для перевода на тогдашний, еще только начинавший развиваться эсперантский язык, но очень важное для понимания взглядов Толстого на основной вопрос, волнующий тогда тысячи и тысячи прогрессивных русских людей, - вопрос о смысле и цели жизни.

Люди стремятся каждый к своему благу, каждый стремится полнее удовлетворить свои простейшие потребности, потребности в одежде, пище, жилье, половые и т.д., используя других людей как средство удовлетворения потребностей. Каждый стремится получить побольше наслаждений, поменьше страданий, отдалить смерть, но все неизбежно терпят крах. Не спасает и любовь к семье и отечеству, ради которых часто причиняют вред другим семьям и другим отечествам. И, в конце концов, приходится осознавать, что жизнь проходит бессмысленно, мелко и не дает желаемого удовлетворения. И вот тогда души многих людей захватывает страх перед смертью, пустотой, мраком и гробом с червями. Человек шалеет от ужаса. Страх смерти бывает таким сильным, что некоторые люди не выдерживают и убивают себя. Стремление к личному благу и сознание невозможности его - главное противоречие современного человека. Сорная трава второстепенных потребностей заслоняет у многих ростки истинной жизни. Нет понимания, что такое истинная жизнь.

Что же делать?

Да надо просто остановиться и позвать на помощь собственный разум. Разум неизбежно подскажет, что обычная жизнь тела и сознания, жизнь в пространстве и времени - это лишь ничтожная "часть" Жизни. Большая "часть" Жизни, настоящая Жизнь - вне пространства и времени, она не зарождается и не погибает. И надо постараться понять Христа: "Кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее. А кто потеряет жизнь ради меня, тот обретет ее".

Понятно, что и это сочинение Московский Цензурный комитет также запрещает и сообщает в Синод, что Толстой выставил руководителем человека "не слово божье, а единственно и исключительно человеческий разум, что эта книга внушает недоверие к догматам, порицает любовь к отечеству и потому подлежит безусловному запрещению на основании ст. 4 и 265 Цензурного устава". 5 апреля 1888 Синод соглашается с мнением Цензурного комитета, принимает постановление сочинение Толстого запретить и все 600 отпечатанных в типографии книжек сдать в Комитет цензуры для уничтожения (7).

Конечно, единомышленники Толстого сумели переслать и это сочинение на "гнилой Запад", и оно также опубликовано в Лондоне, Париже, в далекой Америке, а затем вошло и в "Полное собрание сочинений Толстого, запрещенных в России", изданное в "Свободном слове" толстовцев в Лондоне. Понятно, из "гнилого Запада" оно снова поступает в пределы Российской империи тайно на гектографах и в литографиях.

Ах, Лев Николаевич, Лев Николаевич, ну что вы советуете читать и издавать на международном языке Эсперанто русским эсперантистам!

Но юный де Майнов, вероятно, не мог справиться с задачей перевода таких крупных и серьезных сочинений. А если бы и справился, - где печатать? Собственной подпольной типографии петербургские эсперантисты тогда не имели. За границей материально-технической базы для печатания на эсперанто также не было. Да и сам юный Майнов еще ищет, как ему самоопределиться в жизни.

25 октября 1889 Майнов просит Толстого сообщить ему, чем он мог бы быть полезен для людей. 1 ноября Толстой отвечает:

"Очень радуюсь вашему желанию работать общее дело Христово: но не берусь сказать вам какое-либо определенное дело, во-первых, потому, что не знаю вас, ни вашего возраста, ни образования, ни положения, а во-вторых, потому, что работу указывает каждому человеку его внутренний голос, т.е. совесть. В-третьих, и главное, потому, что богу, по моему понятию, не нужно от нас никакого дела, так же как не нужно и никаких жертв, - богу нужно одно: чтобы мы соблюли и возрастили тот талант, ту божественную сущность, которая поручена нам, как дитя няне...

Так что человек, исполняющий это дело божье, всегда неизбежно исполняет и все остальное и будет, сам не зная того, многообразно полезен и всем людям..." (8).

Майнов посылает также Толстому эсперантский словарь и список книг, которые к этому времени вышли на эсперанто. 8 декабря 1889 Толстой в последнем, четвертом письме Майнову благодарит его за полезную посылку (9).

 

В середине 1891 связи Толстого с русскими эсперантистами все более укрепляются. Об этом появляются краткие сообщения в печати (10). Появляется и первый перевод из сочинений Толстого на эсперанто - рассказ "Первый винокур, или как чертенок краюшку украл".

А в 1894 появляется в газете "Неделя", а затем и в других отечественных и зарубежных изданиях знаменитое письмо Толстого воронежским эсперантистам.

Эсперантист Василий Львович Кравцов, участковый мировой судья из г.Воронежа от имени кружка местных приверженцев Эсперанто попросил великого писателя и проповедника (письмо не сохранилось) высказаться подробнее об Эсперанто. Кравцов тогда уже был довольно известной личностью в эсперантских кругах благодаря своей небольшой, но эффектной книжице "Великое дело предлагает Кравцов В.Л.". 19 февраля 1891 Петербургская цензура дозволила эту книжку к печати, и в этом же году небольшая эта книжица лилового цвета, форматом 8,5 на 11 см и была напечатана в Богучаре. Кравцов тогда еще служил в армии в чине штабс-ротмистра.

"И мы, русские, в оценке полезного страдаем иногда недугом недомыслия", - справедливо иронизировал штабс-ротмистр. Недомыслие у русских, к сожалению, наличествует и в отношении к Эсперанто. Но штабс-ротмистр все же надеется на признание русским обществом идеи международного языка и на особую историческую миссию многонациональной России в деле внедрения Эсперанто (и как языка, и как идеи разрушения стен между народами) в международную практику (11).

Толстой ответил 27 апреля 1894 (12).

Из письма воронежским эсперантистам достаточно ясно видно, что Толстой, как и д-р Эсперанто, уловил великую тенденцию народов к Объединению. Но, конечно, видел он это движение к Великому Объединению глазами христианского мыслителя.

"В том, что люди идут к тому, чтобы составить одно стадо с одним пастырем Разума и Любви... не может быть никакого сомнения".

Толстой согласился также с тем, что не может быть никакого сомнения и в том, "что одной из ближайших предшествующих ступеней этого должно быть взаимное понимание людьми друг друга". Но какое может быть взаимопонимание при нынешней раздробленности человечества на десятки, даже сотни языков. Для того, чтобы люди начали понимать друг друга, нужно или чтобы все языки слились между собой в один (что если и случится, то через очень долгое время), или обратиться к помощи искусственно созданного международного языка. "Мне кажется, что последнее предположение самое разумное и, главное, скорее всего осуществимое".

"На второй вопрос, - насколько язык эсперанто удовлетворяет требованиям международного языка, я - не могу ответить решительно. Я не компетентный судья в этом... Одно, что я знаю, это то, что волапюк показался мне очень сложным, эсперанто же, напротив, очень легким, каким он должен показаться всякому европейскому человеку. (я думаю, что для всемирности в настоящем смысле этого слова, т. е. для того, чтобы соединить китайцев, африканских народов и пр., понадобится другой язык, но для европейского человека эсперанто чрезвычайно легок). Легкость обучения его такова, что, получив лет шесть тому назад эсперантскую грамматику, словарь и статьи, написанные на этом языке, я после не более двух часов занятий был в состоянии если не писать, то свободно читать на этом языке".

(Некоторые пропагандисты Эсперанто, любящие указывать на легкость его изучения, часто цитируют этот кусок письма. Верить им не надо. Эсперанто действительно легче многих иностранных языков, но изучение его, конечно, требует немало усилий от изучающего, особенно, если он не имеет способности к языкам и не знает никаких языков, кроме родного. Толстому было много легче, так как у него были превосходные лингвистические способности, так как он к тому моменту, когда получил эсперантскую литературу, уже владел в совершенстве французским, немецким и английским, разбирался в испанском, итальянском, голландском, болгарском, чешском и польском. Кроме того, изучить тогдашний Эсперанто - примерно 1000 корневых слов - было много легче, чем современный Эсперанто, так как число корневых слов увеличилось более чем в 10 раз).

"Во всяком случае, жертвы, которые принесет каждый человек нашего европейского мира, посвятив несколько времени на изучение этого языка, так незначительны, а последствия, которые могут произойти от усвоения всеми, - хотя бы только европейцами и американцами - всеми христианами, - этого языка, так огромны, что нельзя не сделать этой попытки".

Опубликовал с удовольствием это письмо подрывного графа, естественно, и сам Заменгоф в своем учебнике Эсперанто, изданном в Варшаве в 1895.

Надо сказать, что эсперантисты, русские и иностранные, часто использовали, да и по сей день используют авторитет Толстого для пропаганды в пользу Эсперанто, и это, конечно, разумно, но, к сожалению, отечественные эсперантисты с 20 - 30-х годов и по сей день упорно выбраковывали и выбраковывают из этого письма "христианские элементы" и "христианскую футурологию" Льва Толстого. Понятно, что искажается образ Толстого, точнее, вовсе исчезает, ибо Толстой этого периода - именно страстный проповедник романтического и героического христианства.

В частности, выбраковывается существенная для понимания взглядов Толстого концовка его письма воронежским эсперантистам:

"И потому изучение эсперанто и распространение его есть несомненно христианское дело, способствующее установлению Царства Божия, того дела, которое составляет главное и единственное назначение жизни человеческой."

Для понимания же темы "Лев Толстой и Эсперанто" не только нельзя ни в коем случае выбраковывать "христианские элементы" из писем Льва Толстого об эсперанто, необходимо даже выходить за пределы этих писем. Ибо без "христианских элементов" писем и без выхода в идеологию Толстого и идеологию Эсперанто читателю будет совсем непонятно, почему Лев Толстой постоянно симпатизировал Эсперанто и почему многие русские и иностранные эсперантисты "потянулись" тогда к Толстому. Без "христианских элементов" писем Толстого об Эсперанто и без выхода в идеологию Толстого и идеологию Эсперанто имеет место фальсификация темы, фальсификация истории.

Почему же вырезали и выбраковывали, почему не расширяли тему?

Да все потому же! По причине цензуры. Из-за страха, что не напечатают. Из желания избежать невзгод. А в некоторых распространенных случаях - и по недомыслию.

В 20 - 30-е годы во времена "сталинской культурной революции" и воинствующей атаки отечественных безбожников, как они себя тогда называли, на все религии мира ("опиум для народа"!), когда разрушали и закрывали церкви, сжигали иконы и религиозную литературу, запрещали идеалистическую философию, сажали попов, активных верующих и даже историков религии, существовала свобода публикации только для безбожников (в том числе и для безбожников-эсперантистов). А по их мнению "христианство" в сочинениях Толстого - это только "реакционное толстовство" и "поповщина" и ничего более. Пример такого вульгарно-социологического подхода - книга Э.Дрезена "Заменгоф", изданная в Лейпциге в 1929 на Эсперанто, в которой этот известный советский теоретик-эсперантолог уделил важной теме "Лев Толстой и Эсперанто" только 2 небольшие критические странички. А в конце 30-х за полное цитирование писем Толстого об Эсперанто и за более широкое и глубокое исследование темы "Лев Толстой и Эсперанто" могли даже отправить на Колыму, на лесоповал или в рудники.

Во времена правления Брежнева, на рубеже 70 - 80-х годов, "когда снова усилились негативные явления в советском обществе", когда сам Эсперанто (и как язык, и как Идея) продолжал прозябать в загоне, робкие эсперантисты, естественно, также продолжали побаиваться, что их "неправильно поймут", откажутся напечатать и пр., и лучше опубликовать лишь усеченные высказывания Толстого, пересказать своими словами Толстого так, что от "христианских элементов" и следа не останется. Лучше что-то, чем ничего. Вероятно, так рассуждал Борис Колкер, публикуя свою мини-статью в несколько страниц в "Информационном бюллетене" АСЭ (13). Но даже и эта мини-статья о Толстом и Эсперанто была опубликована тиражом около 500 экземпляров, так что даже большинство эсперантистов ее не могли прочитать, а широкая отечественная публика вообще ничего не знает об этой теме. До юбилейного 1987 года (в этом году исполняется 100 лет со дня рождения Эсперанто, эта дата широко отмечается в зарубежной печати, откликнулась и ЮНЕСКО - резолюция Генеральной Конференции ЮНЕСКО об Эсперанто от 18 ноября 1985) тема "Лев Толстой и Эсперанто" продолжала оставаться в нашем отечестве запретной темой.

Но времена, кажется, меняются, политический режим в нашем отечестве, кажется, смягчается, позиции сторонников "холодной войны", кажется, ослабевают, и автор этой статьи надеется, что найдется журнал, который ее опубликует.