7.3. Различия
плановых языков по их
отношению к культуре
Внутренние
различия между ПЯ по их
соотношению с культурой
проявляются в степени их
функционально-стилистической
дифференциации. Многие
лингвисты, принимавшие идеи ПЯ,
признавали необходимым
сосредоточить использование
такого языка в весьма узких
областях, где он мог бы
выступить в строго
ограниченной роли
языка-посредника. Известный
французский лингвист А. Мейе,
констатировав в 1918 г.
относительно широкое
использование эсперанто,
практически доказавшее
применимость искусственных
языков, считал вместе с тем
перспективным лишь их
употребление в науке и
технике. Создание же
художественной литературы
на искусственном языке
излишне. «Эсперантисты
совершали наивные ошибки,
когда они переводили на
эсперанто общеизвестные
произведения художественной
литературы. Литература - это
последняя из областей, в
которой применение
искусственного языка может
быть полезным. Во всем том,
что касается стиля,
литература живет за счет
выразительности слов и
оборотов речи, своеобразия
средств, имеющихся в том или
ином языке. Искусственный
язык весьма пригоден для
простого и
непосредственного выражения
фактов и мыслей, которые не
имеют чрезмерно тонких
оттенков, но он по самой
своей природе не способен
выразить себя в литературе. И
если бы он обрел
выразительный и
идиоматический характер
традиционного языка, он с
этого самого момента потерял
бы основные качества,
составляющие смысл его
существования» [54, с. 17].
Подобные
же воззрения высказывали и
многие другие лингвисты, в
том числе писавшие по этому
вопросу много позже Мейе.
Так, по мнению А. А.
Реформатского, создание
художественной литературы
на эсперанто противоречит,
сугубо «деловому»,
вспомогательному характеру
языков этого типа,
«существующих вне
стилистики».*
Оправданность
подобной точки зрения на
первый взгляд кажется
бесспорной, особенно если
учесть, что появление
коммуникативно
реализованных ПЯ вызывалось
общественной потребностью в
языке-посреднике, причем эта
потребность максимальна как
раз в науке и технике, где
разноязычие препятствует
прогрессу человеческих
знаний, но минимальна (или
вообще близка к нулю) в сфере
искусства, ибо
художественные функции
вполне удовлетворительно
выполняются естественными
языками.
Однако
действительное развитие
коммуникативно
реализованных ПЯ
отклонилось от этой
ожидавшейся схемы. В 1889 г.
(год кульминации
волапюкского движения)
авторы русского учебника
волапюка [75] с гордостью
отмечали распространение
волапюка по всему
свету, в том числе в Китае,
Сирии, Бразилии, Японии и
Австралии. Во многих странах волапюк с
успехом преподавался на
курсах, был факультативно введен в
школах, читался при
университетах ряда городов. Однако
каковы же были сферы его
практического использования?
Несколько фирм,
корреспондировавших на
волапюке, и
полтора десятка справочных
контор, готовых давать на волапюке
коммерческую информацию [75,
с. 18-19], - вот и все, что
можно сказать о применении
волапюка в областях,
действительно испытывавших
потребность в языке-посреднике. Там же, где этот
язык, казалось бы, был
совершенно ненужен, - в
художественной литературе и
прессе - он за каках-либо десять
лет действительно добился
весьма впечатляющих успехов.
Учебная, пропагандная и
художественная литература на волапюке
насчитывала к 1889 г. более 400
названий.
Одновременно издавалось 26
волапюкских журналов [15, с. 60],
публиковавших в частности
переводные и оригинальные
художественные
произведения. Среди изданных
книг - произведения
различных жанров,
предполагающих значительную
дифференцированность
функциональных стилей: здесь и
драматические произведения
(«Мина фон Барнгельм» Лессинга), и
рассказы («Чем люди живы» Л.
Н. Толстого), и описания
путешествий, и произведения
фольклора (например,
сербохорватские народные
песни) [75, с. 17].
Уже
самые первые годы
существования эсперанто также отмечены
интенсивным литературным
творчеством, начало которому
положил сам автор языка - Л. Л. Заменгоф. Использование же
как волапюка, так и эсперанто
в науке и технике, где
эти языки должны были
обрести свое истинное назначение, либо
вообще не состоялось
(волапюк), либо оказалось надолго
отсроченным (эсперанто).
Создавалось такое
впечатление, что ПЯ изменяют
своему действительному призванию и
вторгаются в несвойственную
им область искусства, столь прочно
закрепленную за
национальными языками.
Авторы
идо, сделавшие попытку
полностью ревизовать исходные принципы
эсперанто, подвергли критике
соотношение этого
языка не только с логикой, но
и с культурой. Логицизм .в идо на первых
порах сочетался с
практицизмом - стремлением закрепить
за ПЯ чисто практические
задачи, связанные с
выполнением посреднических
функций в науке и технике. Р. Лоренц, один
из теоретиков идистской
реформы, писал: «Вполне
объяснимо и в достаточной
мере известно, сколько нелепостей,
заблуждений, недоразумений и
иллюзий соединялось с этим
вопросом [вопросом о
международном языке] как в эпоху
волапюка, так и эсперанто.
Причина этому та, что
руководительство в этих
движениях .по большей части
приналежало людям, не
дисциплинированным в
научном смысле... К
этому.прибавилась страсть
набрасываться на.изящную литературу и с
прямо детским ликованием
уродовать творения
классиков
различных наций своими
переводами их на чисто
рассудочный язык, вместо
того чтобы направлять все
усилия на практические цели»
[17, с. 22]. «Наша современная
культура находится под
знаком научной техники», - заключает Р.
Лоренц [там же]; именно эту
научно-техническую культуру
и должен отображать
искусственный (т. е. по мнению
теоретиков идо, чисто
рассудочный) язык, вместо
того чтобы ориентироваться
на стилистически
дифференцированную культуру
художественного творчества.
К
немалому смущению
сторонников этой точки
зрения очень скоро
выяснилось, что
саркастические выпады Р.
Лоренца могут быть обращены
к идо ничуть не в меньшей
степени, чем к погрязшему в
«заблуждениях» эсперанто.
Правда, поначалу
руководители идистского
движения сделали попытку
придать ему практическую
направленность: в 1910- 1914 гг.
вышли в свет
терминологические словари
идо по ряду теоретических и
прикладных дисциплин
(математике, биологии,
фотографии); в 1924-1927 гг. к ним
присоедились словари
терминов по радио и зоологии.
Были опубликованы некоторые
научные работы. Однако
вскоре среди идистских
публикаций появились (а в 20-е годы даже
получили преобладание)
совершенно, казалось бы,
неуместные на этом
«рассудочном» языке
художественные произведения
- как переводные, так и
оригинальные. И если в 1909 г.
еще один теоретик идо, Л.
Пфаундлер, сурово осудил
Заменгофа за создание на
эсперанто поэтических
произведений, равным образом
как и-за постановку на
эсперанто Гетевской
«Ифигении» [17, с. 6], то идистов
20-х годов уже не удивляли
переводы на идо ни комедий
Мольера, ни рассказов
Мопассана, ни арабской
лирики, ни даже детских
повестей С. Лагерлеф [69, с. 505 и
сл.].
Аналогичная
картина сложилась и в
применении других ПЯ.
Библиографический перечень
литературы на языке
интерлингва* включает
единичные научные издания
(по демографии, экологии,
фитопатологии, лингвистике)
и значительное число
художественных переводов (из
Андерсена, Данте, А. Линдгрен,
Мольера, Шекспира и др.), а
также оригинальных
произведений как
прозаических, так и
поэтических.
Среди
всех ПЯ наиболее
дифференцированный в
стилистическом отношении
литературный язык выработал
эсперанто. Мы можем точно
датировать как
возникновение эсперантской
литературы, так и появление
того или другого ее жанра.
Уже первый учебник 1887 г.
содержит образцы
оригинальных и переводных
произведений, принадлежащих
автору эсперанто. Таким
образом, эсперантская
литература рождается
одновременно с самим языком.
Вслед за Л. Л. Заменгофом не замедлили
появиться его продолжатели -
переводчики и создатели
оригинальных художественных
произведений. Первое переводное
произведение (кроме
созданных самим Заменгофом) датируется
1888 г. - это была «Метель» А. С.
Пушкина в переводе
А. Грабовского. В 1897 г.
публикуется первый
оригинальный рассказ,
принадлежащий М. Абесгусу; 1907
г. выходит в свет первый
оригинальный роман, 1910 г. -
первая оригинальная драма.
Применение эсперанто в устном
общении зафиксировано уже с
1887 г.; в 1896 г. состоялось
первое театральное
представление, в 1922 г. эсперанто впервые
зазвучало по радио, в 1929 г.
появился первый фильм,
озвученный на эсперанто.
Таким образом, формирование
письменной и устной нормы
литературного эсперанто осуществлялось
одновременно. Уже в 20-е годы
эсперантская литература
насчитывала несколько тысяч
томов [69]. Стилистическое и
жанровое разнообразие с
течением времени дополнилось
дифференциацией
художественных направлений
школ, связанных как с
национальными литературными
традициями, так и с
различной реализацией
языковых возможностей эсперанто
(так, например, в поэзии
возникли «славянская»,
«будапештская»,.«британская»
и другие школы). В настоящее время
эсперанто выступает,
безусловно, как развитый
литературный язык, по ряду
параметров сопоставимый с национальными
языками. Сводный каталог
Всемирной ассоциации
эсперанто за 1980 г. предлагает
покупателям художественную
литературу 584 наименований,
из которых 217 представляют
оригинальную и 367 -
переводную литературу (переводы с более
чем 40 языков). В разделе же
науки указано лишь 150
наименований, причем менее
половины из них относится к области
естественных наук;
техническая литература в указанном
каталоге вовсе не
представлена. Соотношение этих рубрик
соответствует
функциональной
дифференциаци эсперанто в
области духовной культуры,
подтверждая сделанный выше
вывод об отсутствии прямых
связей эсперанто, как и
других ПЯ, со сферой
материальной культуры.
Таким
образом, высказывавшаяся
ранее как лингвистами (А. Мейе, А. А.
Реформатский), так и
деятелями движения за
международный язык (Р.
Лоренц) концепция об отсутствии у ПЯ
эстетической функции
оказывается фактически неверной. По
положению на нынешний день
во всех ПЯ доминирует ярко
выраженная связь с духовной
культурой, в особенности с
ее литературной сферой. Даже
в тех случаях, когда создатели ПЯ
пытались сознательно
удержать эти языки с
«бесполезного» выхода в
художественную литературу
(как это было в
истории идо), стихийные
процессы эволюции языка в конечном
счете оказывались сильнее, и
язык развивал в себе
функционально-стилистическую
дифференциацию, потребную
для выражения эстетической
функции.
Итак,
по отношению к проблеме
«плановый язык и культура»
возможны два различных
подхода: первый, требующий
стилистической
нейтральности ПЯ и его узкой
специализации в сфере
научно-технической культуры,
и второй, допускающий
широкую
функционально-стилистическую
дифференциацию ПЯ. Помимо
названных выше ученых,
склонявшихся к первому
подходу, можно дополнительно
назвать известных
лингвистов К. Бругмана и К.
Фосслера. Второй подход, реже
мотивируемый теоретическими
аргументами, но
подтверждаемый самой
практикой существования ПЯ,
также встретил поддержку
ряда лингвистов и теоретиков
ПЯ. К ним можно отнести, в
частности, известного
советского языковеда Е. А.
Бокарева, писавшего о
неправомерности ставить под
вопрос «возможность
эстетического впечатления
от эсперанто»; ограничить
эсперанто одним выражением
мыслей, вывести его из сферы
эмоционального невозможно:
«Если эсперанто - очень
хорошее средство передачи
мыслей, то он невольно
становится и средством
передачи чувств,
эстетических переживаний»
[21, с. 15].
Как
показал проведенный выше
анализ, в процессе
социального применения
всякий ПЯ не только
преодолевает свой
изначальный рассудочный
характер, не только
обогащается эмоциональной
сферой, но последняя может
получить даже известное
преобладание, что
выражается, в частности, в
доминировании
художественной литературы
среди всех форм применения ПЯ.
Таким
образом, путь к
опосредованию межъязыковой
коммуникации (ради чего и
создавались все ПЯ) оказался
значительно более сложным,
чем это представлялось
теоретикам ПЯ: он лежал через
предварительное освоение
духовной культуры, через
обогащение ПЯ разнообразным
спектром духовных ценностей,
созданных человечеством. И
если в последнее время ПЯ все
чаще привлекают к себе
внимание как возможное
средство преодоления
многоязычия в науке (см. с. 6),
то эта посредническая
функция на данном этапе
выступает уже не как
основная, а надстроечная,
покоящаяся на базе
достигнутой данным плановым
языком
функционально-стилистической
дифференциации.
* См.: Р е ф о р м а т с к и й А. А. Введение в
языкознание. М., 1967, с. 523.
См.: Bibliographia de Interlingua. - Beekbergen, 1979.