2. ПРОТИВОРЕЧИЯ В ЯЗЫКЕ КАК ИСТОЧНИК ЕГО РАЗВИТИЯ

Из того общеизвестного факта, что язык - совершенно особое общественное явление и развивается иначе, чем развивается общество, некоторые лингвисты делают такой вывод: «к нему неприменимы общемарксистские законы- развития общества» (428).

«Общемарксистские», или просто марксистские, законы развития общества это, как известно, законы диалектического и исторического материализма, законы материалистической диалектики. Этим законам подчиняются все явления природы и общества, все естественноисторическое и общественно-историческое развитие. Язык как общественное явление при всей своей специфичности не может быть исключением из общего правила. Почему же кое-кто из наших лингвистов говорит о языке как исключении? Очевидно, это вызвано тем, что диалектика языка - языкового развития общества - еще недостаточно раскрыта: в нашей литературе можно встретить лишь отдельные, попутно сделанные замечания о том или ином противоречии в языке как движущей силы его развития.

Относящаяся к началу 50-х годов статья К. Айвазяна «О специфике проявлений законов диалектики в развитии языка» не содержит того, что обещает название. В ней воспроизводятся известные положения о том, что языки с течением времени изменяются, развиваются, например, русский язык со времени Пушкина «развился, произошло серьезное пополнение словарного состава... выпало большое количество устаревших слов...» и т. д. На основании таких констатации автор, не вдаваясь в анализ движущих сил развития русского, как и любого, языка, сделал заключение: «Таким образом, закон диалектики о движении и развитии находит себе место и в развитии языка» (429). Да, но каким же именно образом? Это-то и осталось не раскрытым.

«Диалектика развития языка проявляется,- по мнению проф. В. Н. Ярцевой,- в том, что при своем непрерывном изменении он сохраняет все время свою устойчивость и в каждый данный момент предстоит как система с закономерной соотносительностью своих частей» (431). Но это относится ко всем вещам, ко всем явлениям.

Мысль эту высказывали еще, бессознательно подходя в этом вопросе к диалектике, и Вильгельм Гумбольдт («...Язык есть нечто постоянное и вместе с тем в каждый данный момент преходящее...» (348б)), и Фердинанд де Соссюр («В каждый данный момент речевая деятельность предполагает и установившуюся систему и эволюцию ...» (335в).

Ф. де Соссюр писал также: «В речи - источник всех изменений; каждое из них первоначально, прежде чем войти в общее употребление, начинает применяться некоторым количеством индивидов» (335) .

А. С. Чикобава так пересказал и прокомментировал это высказывание Соссюра: «Поскольку это общее средство общения, которое является достоянием и созданием коллектива, используется тысячами индивидуумов, оно не может воспроизводиться у различных индивидуумов с полной идентичностью: возникновение отклонений в этих условиях неизбежно; но из этих отклонений, возникающих постоянно, незначительная часть может получить распространение, проникнуть в язык. Общественный характер языка и индивидуальный характер его использования - таково одно из противоречий, которым обусловливается развитие языка» (432).

Б. П. Ардентов в курсе лекций по введению в языкознание (Кишинев, 1960/61) отмечал «противоречие между мышлением и грамматической структурой и лексическим составом языка и противоречие между врожденным стереотипом управления работой отдельных органов речевого аппарата как физиологических органов... и стереотипов управления их как органов речи при артикуляции звуков» (433а).

Из всех указанных в этих выдержках противоречий наиболее существенным представляется противоречие между мышлением, с одной стороны, и грамматической структурой и лексическим составом языка - с другой. Некоторые из рассматриваемых противоречий слишком общи,.не выражают специфики языка, другие выражены недостаточно отчетливо и, может быть, поэтому представляются спорными.

Как известно, Ф. Энгельс в статье «Диалектика» назвал главными следующие три закона диалектики: переход количества в качество и обратно, взаимное проникновение противоположностей и отрицание отрицания. В законе взаимного проникновения противоположностей, или единства и борьбы противоположностей, в раздвоении единого на противоположности В. И. Ленин видел суть диалектики, ее ядро (434а). В ленинском наброске «К вопросу о диалектике» указывается, что только диалектическая концепция движения и развития дает ключ к самодвижению всего сущего, скачкам и перерыву постепенности, превращению в противоположность, уничтожению старого и возникновению нового (434б).

В чем же состоит диалектика языка - его противоречивая природа, какие противоположности заключены в нем и движут его развитием? Чтобы разобраться в этом, надо прежде всего выявить специфику языка. Лингвисты различных направлений называют главной функцией языка функцию коммуникативную; социологи определяют язык как важнейшее средство, или орудие, человеческого общения.

Но здесь следует иметь в виду, что слово язык, как и множество других слов, выражает два понятия - абстрактное и конкретное. Те, кто употребляют слово язык в научных работах, это отчетливо ощущают. В частности, академик Н. Я. Марр нередко пользовался термином язык в его различных лингвистических значениях в одном и том же контексте, например: «Язык от первичного многообразия гигантскими шагами продвигается к единому языку» (341). Подобное читаем у Б. М. Кедрова (в статье «О путях перехода от старого качества к новому»): «Развитие языка привело в свое время к созданию национальных языков; в дальнейшем оно приведет к единому международному языку будущего...» (435). Ясно, что в приведенных предложениях в первом употреблении язык означает язык вообще, т. е. языки, множество языков, тысячи их, а во втором - имеется в виду определенный, конкретный язык. Ясно также, что Ж. Вандриес в своей книге «Язык» имел в виду обобщенное понятие, когда писал: «Существует только один человеческий язык на всех широтах, единый по своему существу» (406б). Академик Г. Ф. Александров в одной из статей охарактеризовал язык следующим образом: «Как орудие борьбы и налаживания совместной деятельности людей в области политики язык служит могучим средством объединения мыслей и действий всех борцов за мир, демократию и социализм» (436).

Если бы мы употребляли термин язык только в таком широчайшем значении, мы не могли бы ставить вопроса о всеобщем языке. Зачем он нужен, если уже теперь существует «только один человеческий язык на всех широтах» и он «служит могучим средством объединения всех борцов за мир, демократию и социализм»? Но если встретятся единомышленники, говорящие на разных языках, не имеющие ни общего языка, ни переводчиков, то окажется, что «язык вообще» их вовсе не объединяет, это абстракция, а конкретно существуют разные языки, и они не общают разноязычных, а разобщают.

Вскрыв в термине язык два лингвистических значения и имея в виду значение конкретное, можно утверждать, что язык в своей главной функции представляет собой единство противоположностей: средство общения - средство разобщения.

Когда мы слышим речь на непонятном языке или раскрываем на непонятном языке книгу, особенно, если непонятен в ней алфавит, мы не можем сказать, что воспринимаемый нами зрением или слухом язык представляет и для нас средство общения.

Язык не служил средством общения между командой одного норвежского судна и французским врачом, который был вызван на это судно к заболевшему матросу, но не мог оказать ему медицинской помощи, поскольку не понимал ни слова по-норвежски, а из норвежских моряков никто не понимал по-французски; больной матрос умер, а потом оказалось, что нужное для его спасения лекарство имелось на корабле (драматический случай, описанный в интерлингвистической литературе). Язык не был средством общения и между теми русскими летчиками и летчиком французской эскадрильи «Нормандия - Неман» (из одноименного кинофильма), которые участвовали в воздушном бою с гитлеровцами: русские летчики по радио сообщали французскому товарищу, что его сзади атакуют немцы, но тот никак на эти сообщения не реагировал. «Он же не понимает по-русски!» - воскликнул, спохватившись, радировавший пилот.

Говорящие на разных языках ими разобщены, и жизнь ежедневно дает подтверждение этому.

Еще Г. Шухардт обратил внимание на то, что ограниченно распространенный язык не всегда представляет собой средство общения, что язык (конкретный язык) и языки - не одно и то же. Свои наблюдения в этой области он вложил в такой афоризм: «Was die Sprache gewolt haben, die Sprachen zerstort» («Что хотел язык, то разрушили языки») (437). Н. Я. Марр, отмечая, что дагестанцы, говорящие на 39 языках, «не могут общаться», сделал такой вывод: «Этот вопрос о языке, из орудия культурного общения становящемся орудием культурного разобщения, является животрепещущей актуальностью не только для Дагестана» (21). Не случайно и Шухардт и Марр были убежденными поборниками идеи общепонятного языка.

Среди нескольких тысяч живых языков немало таких, на которых говорят лишь немногие сотни и даже десятки людей. В «Имперском географическом справочнике по Индии» за 1911 г. упоминались языки, на которых говорило всего несколько человек: тайронг - 12 человек, кабуи - 4, нора - 2, андро - 1 человек. Когда носителем вымирающего языка остается в живых один человек, функция общения этого языка сводится к нулю.

Всякий живой язык можно рассматривать с двух точек зрения, в двух планах: во-первых, в плане его движения в пространстве, его распространения, широты выполняемых им функций; во-вторых, в плане его движения во времени, его развития, его качеств. Элементы качества и количества нельзя отрывать друг от друга, они представляют собой диалектическое единство, равно как форма и содержание.

Другое основное противоречие в языках - это противоречие между старой формой языка и его новым содержанием. «Ни в одной области не может происходить развитие, не отрицающее своих прежних форм существования» (438), - указывал Маркс. Специфика языка, его функционирования, его жизни такова, что существующие языки не могут в более или менее короткий срок «очистить место» для более высокой формы языка: они будут жить еще очень долго, уживаясь с языком всеобщим, и лишь в отдаленном будущем могут постепенно уступить ему место, если он будет действительно и общепризнанно гораздо более совершенным, чем языки, основы которых были заложены в далеком прошлом.

Излагая элементы диалектики, Ленин писал: «Борьба содержания с формой и обратно. Сбрасывание формы, переделка содержания» (434в). Он рассматривал борьбу содержания с формой и формы с содержанием как одно из проявлений действия закона единства и борьбы противоположностей. По его словам, «всякий перелом в развитии неизбежно ведет к несоответствию старой формы с новым содержанием» (439). Новая форма влияет на усовершенствование содержания, сама будучи обусловлена развившимся содержанием. Форма может способствовать развитию содержания, но может и задерживать это развитие.

Содержание языка есть то, чтo он выражает, форма языка - то, как он это выражает.

Несоответствие между содержанием и формой многих слов заметили еще ученые классической древности, учившие об аномалиях в языке. Древние философы считали аномалией такие факты языка, как, например, слово женского рода черепаха, означающее и самку и самца. Прошли тысячелетия. Но мы, как и древние, говорим черепаха о самке и самце, говорим белка или дятел, не различая в большинстве наименований животных и птиц их пола, хотя иногда это нужно или желательно. И еще много, очень много всяких и более существенных недостатков и пережитков отягчают существующие языки, возникшие в основном в течение тех 700-800 тысячелетий эры первобытно-общинного строя, когда человечество вообще не знало цивилизации: не обрабатывался металл, не было письменности ...

Вспомним, что о несовершенстве языков, мало-помалу создававшихся в ходе эволюции, писали в своих трактатах о человеческом разуме Джон Локк и Готфрид Вильгельм Лейбниц, как и ряд других мыслителей на протяжении ряда последних столетий, особенно те, кто обращались к проблеме рационального, философского языка для всеобщего употребления, прежде всего - для ученых, для науки.

Личный секретарь Иоганна Вольфганга Гёте Иоганн Петер Эккерман записал в своем дневнике: «Мы беседовали... о несовершенстве и недостаточности нашего языка, вследствие чего возникают ошибки и ложные взгляды, с которыми не так-то легко потом бороться. "Дело здесь очень просто, - сказал Гёте. - Все языки возникли в связи с насущными человеческими потребностями, человеческими занятиями и наиболее обычными человеческими ощущениями и взглядами. Поэтому, когда высоко одаренный человек проникает в глубь таинственной сущности и деятельности природы, то унаследованный им язык оказывается недостаточным для того, чтобы выразить такие прозрения, далекие от обычных человеческих дел... Он, конечно, везде наталкивается на отсутствие нужных ему изобразительных средств и поневоле принижает свой предмет или даже совершенно искажает и уродует его» (440).

Вильгельм Оствальд охарактеризовал языки современной цивилизации следующим образом: «Стоит только исследовать особенности какого-нибудь языка при помощи элементарных правил логики, чтобы убедиться в том, что характер языка - не что иное, как остаток первобытного несовершенного мышления» (441).

Академик В. В. Виноградов в фундаментальном исследовании «Русский язык» (за которое ему была присуждена Государственная премия) в таких выражениях определил отсталость, пережиточноеть формы языка (в отношении всех частей речи): «палеонтологические пережитки давно минувших эпох и языковых идеологий», «грамматически мертвые группы слов», «лингвистическая пыль» глагольных и иных форм, «археологические пережитки и «пережиточные пласты», категории, которые «являются чистой фикцией», и формы с«грамматически обессмысленными» функциями, «ненормальная раздробленность и множественность форм изменения слов», «грамматическая омертвелость» отдельных частей языка, непоследовательность словоизменения, противоречия между «старой техникой языка» и «новыми формами общественной семантики», правила грамматики, которые противоречат логическому значению слов и «естественному инстинкту говорящих», и т. д. (260в)

Джон Бернал написал даже с явным преувеличением: «Большинство наших языков развилось на ранней ступени каменного века и с тех пор лишь слегка видоизменилось... В силу того, что речь появилась так рано, она остается наиболее примитивной частью комплекса наших средств социального общения. Насколько она действительно примитивна, мы начинаем понимать только теперь...» (45).

Форма каждого языка эволюционно как бы «стремилась» - по мере своих возможностей - наилучшим образом выражать прогрессирующее содержание, быть в соответствии с ним и с законами мышления. Постепенное и частичное преодоление несоответствия между ними было источником развития языков, в частности и в особенности роста их лексического состава. Но в конце концов старая форма исторических языков, лишь незначительно обновившаяся на протяжении последних эпох, равно как и в нашу бурную эпоху, и их содержание, во многом расширившееся, обновившееся, пришли в такое противоречие (еще далеко не всеми замечаемое), которое должно быть преодолено радикальным, революционным путем, путем скачка-революции. Однако это вовсе не значит, что такой скачок возможен в существующих языках. Он возможен в языке в самом широком значении этого слова - в языковом развитии общества, в которое войдет и практическое решение проблемы всеобщего языка.

Среди лингвистов, как и среди философов и социологов, давно утвердилось мнение, что революция в национальных языках невозможна. Например, Фердинанд де Соссюр, констатируя, что «фактически всякое новое общество знает и всегда знало язык только как продукт, который унаследован от предшествовавших поколений и должен быть принят таким, как он есть», указывал на «невозможность в нем революции. Из всех общественных установлений язык представляет наименьшее поле для инициативы» (хотя и бывает, что язык того или иного народа в какие-нибудь несколько лет испытывает значительные превращения) (335д).

Правы ли ученые, рассуждающие так, как де Соссюр? Да, конечно. Но они неправы, если сводят языковое развитие общества к существующим языкам и, отрицая возможность революции в них, отрицают вместе с тем возможность революционного решения проблемы общечеловеческого языка.

Если оперировать термином язык, но совершенно не делать различия между абстрактным и конкретным значениями его, исключать из языкового развития человечества реализацию идеи всеобщего языка, то как применить к языку тезис о скачкообразном переходе от одного качественного состояния в другое?

Такого рода попытки были предприняты в Советском Союзе в начале 50-х годов. Некоторые ученые (Г. Д. Санжеев) писали тогда о «скачке в форме постепенного перехода от старого качества к новому» (442) в течение сотен лет, в развитии русского языка, например, в течение четырех столетий, начиная с XII в., или даже в течение целого тысячелетия, начиная с XI в. (443) (М. М. Розенталь). Более того, скачок понимался и как весь многотысячелетний период языковой эволюции: «Если сравнить современное состояние языков с их первоначальным словарным составом, то можно убедиться, что каждый из языков... совершил большой скачок от первоначального состояния к современному» (444) (Б. М. Кедров). Тогда была выдвинута эволюционистская формула: «Постепенность в развитии языка есть форма скачка» (445).

Если иметь в виду существующие языки, то скачками в их развитии можно называть переход от бесписьменного их состояния к литературному - от первой степени искусственности ко второй такой степени, от языков народностей к языкам наций. Но ни один из этих скачков, даже совершаемых в короткий срок в условиях социализма, не был революцией в языке.

Идея общечеловеческого языка не означает безусловного «нет» языкам отдельных наций и народностей, племен, равно как и языкам с дополнительной функцией ограниченного международного употребления. Эта идея означает «нет» их территориальной ограниченности и «да» их неразрывной связи с жизнью и историей народных масс, с развитием культуры, «нет» их недостаткам и пережиткам и «да» их достоинствам: метким, точным словам и выражениям, наиболее совершенным способам словообразования и словоизменения, в отдельных случаях - благозвучности.

Отрицание общечеловеческим языком той ступени развития, на которой находятся языки современного цивилизованного общества, не будет отрицанием нигилистическим и скептическим. Оно неизбежно будет содержать и положительный момент: творческое использование всего ценного, что содержится в языках докоммунистической эры и проектах международного языка, созданных энтузиастами этой идеи в условиях капитализма. Новая ступень языкового развития человечества будет продолжением того, что ею отрицается.

Языковая эволюция в коммунистическом обществе будет продолжаться не только на более высоком уровне - она будет эволюцией управляемой, контролируемой. Торжество планового начала в языке нового мира будет торжеством разума, торжеством науки. Языковой революцией явится сознательное, целенаправленное претворение в жизнь идеи общего языка нового человечества. Эта революция не уничтожит существующие языки и произойдет наряду с их эволюцией.

В существующих языках накопилось много новых элементов, преимущественно лексических, но они в них рассеяны, не создавая нового качества. Если же эти элементы, как и наиболее совершенные лексические и грамматические элементы изрядной давности, использовать как прототипы при создании всеобщего языка, если все лучшее из языков народов мира и проектов международного языка сконцентрировать в одном новом языке, соответственно все преобразовав в нем, быть может, пополнив его структуру и лексический состав элементами новыми и целесообразными, то получится скачкообразный переход от старого качественного состояния к новому.

По словам Маркса, всякое развитие подобно ряду ступеней, «связанных друг с другом таким образом, что одна является отрицанием другой» (447). «Не голое отрицание, - писал Ленин, - не зряшное отрицание, не скептическое отрицание, колебание, сомнение характерно и существенно в диалектике,- которая, несомненно, содержит в себе элемент отрицания и притом как важнейший свой элемент,- нет, а отрицание как момент связи, как момент развития, с удержанием положительного...» (434г).