3. ЯЗЫКИ ПЕРВОЙ И ВТОРОЙ СТЕПЕНЕЙ ИСКУССТВЕННОСТИ - ДОНАЦИОНАЛЬНЫЕ И НАЦИОНАЛЬНЫЕ

Термин донационалъные языки в лингвистике не принят, но приняты термины племенные языки, языки народностей. От существительного племя образуется употребительное прилагательное, от существительного народность прилагательного нет, поэтому употребляется такой ряд лингвистически несистематичных терминов: племенной язык, язык народности, национальный язык. Языки племен и народностей по большей части бесписьменны, и даже имеющие письменность не нормализованы и не имеют или почти не имеют печатной литературы. Поскольку они предшествуют образованию языков национальных, которые нормализованы, их можно было бы называть донациональными.

Чем меньше в языке искусственности, тем сильнее в нем изменчивая стихия устной речи, не связанной какими-либо литературными нормами, письменностью.

О том, как в диких и полудиких коллективах свободно и беспрепятственно бьется источник языкотворчества, можно составить себе некоторое представление хотя бы по свидетельству Г. В. Бейтса (Bates), автора книги «Натуралист на Амазонке» («The Naturalist on the Amazons»), по рассказу, который приводил в своих лекциях о языке Макс Мюллер (1863): «...Когда индейцы, мужчины и женщины, сходятся, чтобы поговорить, они, по-видимому, находят большое удовольствие в выражении новых способов произношения, в коверканье слов. Я заметил это во время моих долгих путешествий. Когда подобные изменения обнаружатся в такой семье или общине, которой несколько лет кряду случится провести вне своего племени, местная порча языка становится неизбежной, и община по прошествии известных лет разьединения становится непонятной другим общинам, принадлежащим к одному и тому же племени и живущих на берегу одной реки, как это случилось с коллиносами на реке Джуруа. Эта склонность к выдумыванию новых слов и новых способов произношения вместе с малочисленностью населения и привычкой жить врозь, врассыпную - вот, мне кажется, причины такого громадного разнообразия языков в Южной Америке» (184в).

Много подобных фактов можно отыскать и в любой части света, в частности в многоплеменном арабском мире, где для выражения каждого из множества понятий было создано много десятков, а то и сотен слов. Часть их - относительные синонимы, передают оттенки значения, но большинство дублирует друг друга, передает одно и то же понятие. Так, для понятия 'змея' в арабском многоплеменном мире возникло около 200 слов, для понятия 'лев' - около 500, для понятия 'верблюд', по одним данным - свыше 1000, по другим - 5744 (395). Сохранился рассказ о том, как филолог Хв. Хамза аль Исфахани, насчитав 400 слов для понятия 'беда', воскликнул: «Имена бед сами по себе - беда!» Другой древнеарабский филолог - аль Фирузабади, использовав труды Ибн-Сина и индийского мусульманина Сагани, а также южноарабскую лексику, составил словарь, по объему небывалый и неповторимый: содержал не менее 60 томов, а возможно, и все 100. Этот колоссальный словарь не сохранился, но на его основе Фирузабади составил другой, тоже достаточно обширный, который символически назвал «Камус», что значит «Океан», как с тех пор арабы и стали называть словари.

Языки расслоенных на классы буржуазных наций не были и не могли быть во всем едиными в пределах каждой буржуазной нации, что в отношении английского языка XIX в. отмечал Энгельс. Феодальная раздробленность народов обусловливала и раздробленность их языков на территориальные диалекты и говоры. Когда, например, Германия была разобщена более чем на 30 частей, мог ли быть германский - немецкий - язык единым? «Во времена Гёте каждый немец говорил на диалекте»,- свидетельствовал мемуарист Вильгельм Бодэ (397а). Так было и повсюду до эпохи феодализма, так было в эпоху феодализма, так оставалось, лишь мало-помалу изживаясь, при капитализме, пережитки этого наследуются народами, строящими социализм.

Сохранились свидетельства, как на Руси чуть ли не в каждой губернии, каждой области был свой говор, остатки которых сохранились до наших дней.

Вот что, например, засвидетельствовал проф. Д. К. Зеленин об одном из дореволюционных русских говоров - о вятском: «Строго устойчивыми являются собственно одни термины-названия различных орудий и других предметов домашнего обихода. Во всем прочем каждый, можно сказать, говорит по-своему, пользуясь своими словами и выражениями, даже более: в каждом данном случае употребляются часто иные слова-синонимы по сравнению с точно таким же следующим случаем... Для выражений понятий 'ударить', 'бить', 'есть', 'говорить', 'врать' и множество других существует по нескольку десятков синонимических слов...» (398).

Помимо территориальных говоров, были еще и говоры сословные, классовые. Популярный в свое время (впервой половине XIX в.) писатель А. А. Бестужев-Марлинский писал в очерке «Новый русский язык»: «Всякое звание имеет у нас свое наречений... Никто сразу не поймет другого». «У нас нет языка разговорного общего», - свидетельствовал современник Бестужева Н. Надеждин и перечислял «разговоры» (говоры): мужиков, купцов, помещиков, светского столичного общества и т. д.: «Надо переплавить все эти разнородные элементы и вылить из них один чистый, образованный, изящный разговор, которого не стыдились бы книги...» (399) - заключал он.

Языки ненормализованные во всей изменчивой пестроте их диалектов и говоров и языки нормализованные (первые - бесписьменные, вторые - прсьменные, литературные) - таковы две ступени, две стадии в языковом развитии общества. Переход ко второй стадии характеризуется повышением сознательности языкотворчества и внесением упорядоченности, искусственности в народную языковую стихию.

Что даже бесписьменные языки непросвещенных народов, народностей, племен не являются языками естественными, природными, что они надприродны и, следовательно, в какой-то мере искусственны - это давным давно понял еще Франсуа Раблэ (1494- 1553), писавший, что наши языки вовсе не имеют природного характера, что они создаются искусственно народами по своему вкусу и разумению.

Младограмматики, представители влиятельного направления в исторической лингвистике конца XIX и начала XX в., отличали «естественный народный говор» от «искусственного письменного языка». Проф. А. С. Будилович в конце минувшего века усматривал в переходе языка от просторечия к литературной форме переход от бессознательного творчества масс к сознательному творчеству личностей: «Просторечия представляются продуктом бессознательного творчества народных масс; в языках же литературных с большей или меньшей силой отражается влияние личности и сознательного выбора». Литературные языки, по его словам, «выросли на почве говоров и представляют собой культурную переработку просторечий» (400). Сходным образом высказался Максим Горький: «Деление языка на литературный и народный значит только то, что мы имеем так сказать "сырой язык" и обработанный мастерами» (401).

Случаи сознательной выработки письменного, литературного языка, его нормализации имели место в истории еще задолго до образования литературных языков современных наций. Наиболее ярким таким случаем в глубокой древности является выработка санскрита, что и значит 'выработанный'. Замечательный индийский ученый - брамин Панини, живший в V в. до нашего летоисчисления, составил стройную, тщательно разработанную грамматику древнеиндийского языка на основе диалекта области Брахматвары, политического, экономического и культурного центра древней Индии. Этот нормированный язык сыграл большую роль в устранении диалектной пестроты языка, на котором были написаны Веды - священные книги древних индийцев. Благодаря трудам Панини и других грамматиков той далекой эпохи, санскрит долго жил как литературный язык. Да и в наши дни на санскрите выходит литература.

Европейские лингвисты, не говоря уже об индийских, очень высокого мнения о санскрите и творчестве древнеиндийских филологов. Яков Гримм, например, восхищался «совершенством и по-разительной правильностью санскрита» (402). И. А. Бодуэн де Куртенэ писал, что «комментарии индийских грамматиков к Ведам не имеют ничего себе равного», что появившиеся затем грамматические сочинения, посвященные санскриту, «остаются до сих пор недостижимым идеалом и по основательности, и по всестороннему принятию в соображение всех оттенков произношения и формальной стороны языка» (403). Подобным образом отзывались о санскрите и многие другие ученые. Эти высокие качества одного из древнейших литературных языков мира в значительной степени являются элементами как раз его искусственности, выработанной в процессе сознательного творчества. Творчеству ученых во многом обязаны своей разработанной структурой языки античной древности - греческий (древнегреческий) и латинский, которые, как известно, оказали огромное и плодотворное влияние на языки европейской культуры последующих эпох.

Сознательное творчество шло на пользу всякому языку, без него невозможно было бы формирование национальных литературных языков. М. М. Гухман, подытоживая академический сборник статей по вопросам формирования и развития национальных языков, писала о том, что «общенациональная норма, воплощенная в литературном языке, всегда является результатом не стихийного процесса языкового развития, а до известной степени искусственного отбора и вмешательства в этот стихийный процесс» (404).

Все это хорошо прослеживается, в частности, и на формировании русского литературного языка.

В эпоху петровских реформ упрощение строя литературного языка, его упорядочение ускорялись и направлялись правительственными инструкциями. В 1735 г. Василий Тредиаковский выступил в «санктпетербургской императорской» Академии наук с речью, в которой призывал своих слушателей совершенствовать язык Российский, в доказательство возможности чего ссылаясь на соответствующий опыт западноевропейских академий. Многое сделал для упорядочения грамматической системы нашего языка, упорядочения и обогащения его словаря гениальный Михайло Ломоносов, автор цервой русской научной грамматики; от него - целый ряд наших привычных слов, таких, как движение, явление, опыт, частица и прочие, а также заимствованных научных терминов.

Образованные русские люди второй половины XVIII в. понимали, что их язык, как сказано в «Опытах трудов Вольного Российского собрания» (1776), «требует многих исправлений... много слов ему не достает; но всего больше нужно оный установить... Чтобы поправить наш язык, надлежит утвердить грамматические правила, кои не утверждены... и исключить из него все то, что ему не свойственно; чтобы распространить оный, должно изобрести многие слова или занять их из чужеземных языков...»

Отвечая назревшей исторической потребности, Н. М. Карамзин вместо несвойственных русскому языку тяжеловесных латинских конструкций ввел, по выражению одного своего современника, «легкую ясную новоевропейскую фразу» и создал на материале живого народного языка множество новых слов, прочно вошедших в употребление, таких, как промышленность, общественность, будущность, влюбленность, усовершенствовать, достижимый, человечный и др. В статье «Отчего в России мало авторских талантов» Карамзин призывал и других литераторов выдумывать, сочинять выражения; угадывать лучший выбор слов, давать старым некоторый новый смысл. Его призыву следовали многие. А. С. Шишков и его единомышленники возражали против заимствований, которые во множестве проникали тогда из французского языка в русский, против иноземных новшеств, таких, как революция, республика, объект, сцена и подобные, против таких кальк (буквального перевода иностранных, в данном случае французских, слов), как трогательно, рассеянно, переворот и т. д. Н. И. Греч возмущался введением в обиход таких образованных на русской же основе слов, как вдохновить, вдохновитель, причисляя их к «юродивым исчадиям прихоти, безвкусия и невежества, которые насильственно вторгаются в наш язык, ниспровергают его уставы, оскорбляют слух и здравый смысл». По поводу этого Л. А. Булаховский заметил: «В аргументации Греча основное слабое место большинства пуристических высказываний - представление о возобладавшем в языке как об "органическом", "естественном", а о новом, прокладывающем себе дорогу в соответствии с новыми потребностями мысли - как об "искусственном" и потому неживом и недолговечном» (406).

Формировалась и русская грамматика. Греч, например, предписывал вместо окончания -ию в словах с основой на шипящий звук всегда писать -ью. Это привилось, но В. В. Виноградов считает, что это было сделано, «по-видимому, искусственно». А сколько тогда вносилось в русский язык такого «искусственного»! То было время, когда определенные грамматические формы «объявлялись нелитературными», «порицались», «осуждались», «категорически запрещались», «устранялись», другие же формы «выводились из просторечья» и «строго прикреплялись» к уже установившимся, приемы литературного языка были «регламентированы», «грамматика преобразована».

То было время А. С. Пушкина, кто больше всех сделал для русского литературного языка, сделал так много, что язык, на котором написаны пушкинские произведения - язык русского народа, - называют языком Пушкина.

У каждого народа были свои Ломоносовы и Карамзины, свои Пушкины. Известна роль Мартина Лютера в деле формирования немецкого национального языка: язык лютеровской Библии стал общеобязательным литературным для всех разнодиалектных областей Германии. Тот язык, на котором написан «Фауст», является общенародным языком немцев XX в., а современникам Гёте он казался чем-то в высшей степени революционным и новаторским; в хороших старых изданиях его сочинений встречается сноска чуть ли не на каждой странице (особенно в «Фаусте»), указывающая на новизну того или иного употребленного великим поэтом слова, получившего с тех пор права гражданства (397б). Большую роль в формировании лексического состава литературного французского языка играли многие французские писатели. Профессор Сорбонны Жорж Вандриес в своей известной книге «Язык» отмечает, в частности, заслуги в этом Паскаля, Лярошфуко, Бюссюэта, Монтескье и Вольтера (406а).

Говоря о роли языковедов и особенно писателей в формировании национальных литературных языков, нельзя, однако, забывать о языке народных масс, о том, по словам Лафарга, «великом источнике», из которого писатели всех эпох черпают слова, выражения и обороты.

Между двумя стадиями в развитии языка - бесписьменной и письменно-литературной, между двумя разновидностями языка - ненормализованной и нормализованной - проходит довольно заметный рубеж.

Г. Пауль, как и некоторые другие известные лингвисты, указывал на необходимость видеть различие между естественным и искусственным развитием языка, так как последнее происходит, конечно, путем сознательно регулирующего вмешательства.

В условиях социализма и вообще в новое время переход языка из бесписьменного и ненормализованного в письменный и нормализованный происходит с большой долей не только сознательности, но и организованности, с большим участием науки, теории. Выражение «языковое строительство» получило в СССР широкое распространение. Конференции по вопросам развития и нормализации новых национальных литературных языков стали явлением довольно обычным.

Вопросам языкового строительства в СССР у нас посвящено немало научных работ. К каким же выводам пришли их авторы? Проф. Г. Д. Санжеев пишет, что младописьменные языки социалистических наций отличаются от языков старописьменных тем, что их диалектная основа устанавливается не стихийно, как это происходило в эпохи античности, средневековья и капитализма, а «строго научно» (407). Н. А. Баскаков обращает внимание на то, что развитие, совершенствование и обогащение языков народов СССР в эпоху развития и становления социалистических наций отличается от тех же процессов образования литературных языков до Великой Октябрьской социалистической революции «организованной плановой разработкой вопросов», которая «строится на научной основе» (408). К такому же выводу приходят и другие авторы сходных по теме работ: сознательность, организованность, плановость, научность языкотворчества, т. е. его искусственность, характерны для формирования литературных языков в условиях социализма.

В редакционном предисловии к сборнику статей «Развитие современного русского языка» под редакцией С. И. Ожегова и М. В. Панова говорится об активизации «процесса разрешения теоретически и практически чрезвычайно важного вопроса о возможностях сознательного вмешательства в современное развитие языка» (409). Эту же идею высказал Константин Федин: «Важно то, что в наше время мы сознательно (организованно и на научной основе, т. е. на основании изученного опыта) участвуем, вернее, хотим или хотели бы участвовать в конструировании речи *, в ее развитии» (410).

Можно предположить с достаточным основанием, что создание всеобщего языка, его функционирование и дальнейшее развитие под контролем созданного в будущем всемирного интерлингвистического центра - международной академии всеобщего языка и ее филиалов - окажет положительное влияние на функционирование и развитие национальных языков.

---

* Здесь слово речь употреблено в значении 'язык'.