ГЛАВА ПЯТАЯ

ТЕОРИЯ ВСЕМИРНОГО СЛИЯНИЯ ЯЗЫКОВ

Ни теория вспомогательного языка, ни теория двух всеобщих языков, вспомогательного и единого, ни теория выделения всеобщего языка из национальных не пользовались хоть сколько-нибудь широким признанием среди советских лингвистов и социологов. Гораздо большее распространение среди них получила теория всемирного слияния языков в ее различных вариантах. Она по существу является лишь гипотезой. Весь ее смысл сводится к пассивному отношению к проблеме всеобщего языка: не следует ничего делать для решения проблемы общего языка всех народов мира - она-де решится сама собой в ходе языковой эволюции, языки в условиях всемирного социализма сами собой сольются воедино. Но как это может произойти - об этом ясно не говорится: ясного представления об этом, по-видимому, ни у кого нет.

Идею постепенного схождения, смешения, скрещения и конечного слияния существующих языков выдвинул и развивал в своих работах академик Н. Я. Марр.

1. КОНЦЕПЦИЯ ПИРАМИДАЛЬНОСТИ ВСЕМИРНОЙ ЯЗЫКОВОЙ ЭВОЛЮЦИИ

Крупнейший советский лингвист 20-х и первой половины 30-х годов Николай Яковлевич Марр (1864-1934) родился в городе Кутаиси. У родителей - переселившегося на Кавказ шотландца и грузинки - не было общего языка: отец говорил только по-английски и по-французски, мать - только по-грузински. Разноязычным людям нужен общий язык - таково было одно из первых впечатлений мальчика. Родители кое-как объяснялись на смеси ломаных грузинских и русских слов. Родным языком Николая Марра стал гурийский говор грузинского языка, и грузинской была его первая грамотность.

Страсть к изучению языков пробудилась в Марре рано и с годами захватила его, не покидая до старости, когда он стал ученым с мировым именем. Он изучил - и продолжал изучать - множество разносистемных языков, его пытливый ум жадно впитывал в себя все новые и новые крупицы из бездонно-бескрайного языкового океана, проникая все глубже в прошлое и дойдя до тех отдаленнейших времен, когда наши пращуры ходили еще в звериных шкурах и издавали звериные крики. Те времена были доступны только воображению ученого, но что-то убеждало его в том, что полузвери-полулюди долго, очень, очень долго объяснялись жестами, прежде чем у них развились речевые органы и начала мало-помалу возникать членораздельная речь. Из темных тысячелетий доистории Марр поднимался к настоящему времени и устремлялся далее в будущее, в то будущее, когда высокоразвитое человечество станет единым - коммунистическим, когда потомки ныне живущих будут говорить на одном языке, в котором «высшая красота сольется с высшим развитием ума» (329a).

Академик Марр создал теорию, охватывающую своими положениями все языковое развитие рода человеческого.

О Марре и его теории - марризме - писали многие. Некоторые из них задавались вопросом: что же главное, основное в марровском учении? И отвечали по-разному.

A. А. Холодович в 1930 г. ответил на это так: «...понятие языковой формации». И пояснил: «Под языковой формацией мы понимаем такую структуру языка, которая: 1) характеризуется особыми техническими языковыми средствами и особой структурой мышления, лежащей в ее основе,и 2) определяется «в конечном счете» тем особым способом, каким люди производят в разные эпохи средства для существования». В его статье, напечатанной в журнале «Звезда», читаем далее: «Марр установил надстроечное понятие языковой формации»; «каждая общественно-экономическая формация имеет присущую ей формацию языковую» (330а).

Сотрудница академика Марра, ставшая его биографом, В. А.Миханкова, изучившая все написанное плодовитым ученым, пришла к выводу, что «основное положение нового учения о языке - единство языкового процесса» (331а).

B. И. Абаев в статье 1936 г. писал: «Если спросить, в чем гвоздь нового учения о языке и главная заслуга Марра, то в двух словах ответ заключается в следующем: Марром впервые правильно поставлена и в основном разрешена на конкретном языковом материале проблема становления языка» (332).

Спустя 20 лет в статье, которой журнал «Вопросы языкознания» отметил 25-летие со дня смерти Н. Я. Марра, В. И. Абаев определил как «краеугольный камень» марровского учения тезис о том, что язык есть идеологическая надстройка (333).

Писавшие о Марре и его деятельности называли тот или иной тезис, то или иное положение главным, основным в марризме. Однако ни одно из названных положений не является главным, основным в марровском учении о языке. Главное, основное в этом учении, в этой доктрине - то, что лежит в основе всех этих положений и значения чего никто из писавших о Марре и его научном творчестве не оценил.

Сам Марр то ли еще не осознал, в чем заключается идея, пронизывающая все его теоретические построения, то ли просто недостаточно продуманно выразился: в 1927 г. он утверждал, что начиная с 1920 г. его теория «непрерывно развивает основное положение, что "язык это не естественноисторическое, а чисто социальное создание" (формулировка, данная позднее в "Происхождении американского человека")» (334a).

Что язык - чисто социальное создание, т. е. общественное явление, хорошо знали и до Марра. Эта мысль выражена, в частности, в одном из основных положений учения о языке Фердинанда де Соссюра (Saussure, 1857-1913), посмертно влиятельнейшего лингвиста, утверждавшего, что «язык есть явление социальное» (335а) и во всем социологическом направлении в лингвистике (А. Мейе, Ж. Вандриес и др.). Доказывать ту же мысль в 20-х годах значило ломиться в открытую дверь.

За каждым положением, которое признавалось тем или иным исследователем творчества Марра главным в его теории, стоит одна и та же идея - идея единого языка будущего единого человечества. И именно она-то и является главной в марровской теории.

Положение о том, что каждой общественно-экономической формации соответствует своя языковая формация (не будем сейчас вдаваться в оценку этого и других марровских положений), завершается, по словам А. А. Холодовича, утверждением (имеющим особенное значение, особый теоретический вес), что «бесклассовая общественно-экономическая формация имеет основною категорией международный язык» (330б).

Если вслед за В. А. Миханковой считать, что главным у Марра является идея о единстве всемирного языкового, точнее, языкотворческого (глоттогонического) процесса, то ведь и это отвечает, по Марру, «интернационализации всех надстроечных ценностей, как и их материальной базы и форм общественной структуры, и ведет к единству системы языков и далее к единству речи всего человечества» (336).

Если соглашаться с В. И. Абаевым в том, что главное у Марра - проблема становления языка или, иначе говоря, положение о скрещении языков как основном процессе в становлении языков в их развитии, то вспомним, как сам Марр излагал это положение: «В самом возникновении и, естественно, дальнейшем развитии языков основную роль играет скрещение. Чем больше скрещения, тем выше природа и форма возникающей в его результате речи. Идеальная речь будущего человечества - это скрещение всех языков...» (337а)

Если же принять другое положение В. И. Абаева, а именно, что главное у Марра заключается в положении о языке как идеологической надстройке, то ведь и в этом положении-тезисе - тот же смысл, раскрытый самим ученым в следующих строках: «Сущность ее [марровской теории] заключается в том, что ... она ... выявила единство возникновения элементов речи и развития их в речь, образования видов, имеющих вместе с хозяйством в результате борьбы и победы пролетариата обратиться в единство речи-мышления, с единством мирового хозяйства, ее базиса» (338).

Здесь Марр уже вернее определил сущность своей теории: познание докоммунистической языковой эволюции, которая должна завершиться образованием всемирного языка коммунистического общества (путем абсолютного скрещения всех живых языков, т. е. их слияния).

Отрицал ли Марр так называемые языковые семьи, семьи языков? Нет, но истолковывал их возникновение и конечную судьбу сообразно своей доктрине. Предисловие к сборнику «Языковедение и материализм» он заканчивал упоминанием о проблеме «так наз. семей, выделившихся из одного глоттогонического процесса и идущих вместе с интернационализацией всех надстроечных ценностей, как и материальной базы и форм общественной структуры, далее к единству речи всего человечества» (336).

Марр употреблял для одного и того же понятия и термин язык, и термин речь, не усматривая между языком и речью того различия, которое провел Ф. де Соссюр и которое впоследствии было уточнено советскими лингвистами: язык - общественное явление, речь - общественное в индивидуальном.

Положение, что язык есть явление, или создание, не естествен-ноисторическое, а общественно-историческое, социальное, пронизано у Марра все той же идеей общечеловеческого языка, что явственно видно из его высказываний, приведенных выше.

Индо-европейская лингвистика с ее сравнительно-историческим методом исследования всецело погружена в далекое прошлое индоевропейских языков. Марр относился к ней отрицательно. И пояснял свое отношение так: «Индо-европейская лингвистика, изолировавшая сама себя представлением о возникновении и развитии речи, как ей казалось, естественноисторическом и во всяком случае отприродном, не могла, разумеется, относиться иначе, как отрицательно, ко всякой попытке увязать человечество единым языком, да еще искусственным. Это казалось ей утопией... Конечно, при существовавшем доселе учении об языке трудно было относиться иначе к этому делу, особенно, когда предполагалось, что судьба вопроса о создании всеобщего языка зависит от того, согласятся ли на его постановку специалисты и признают ли они возможным создание искусственной речи. Достаточно, что его ставит жизнь» (339а).

Свой большой исследовательский интерес к истории развития языков Марр объяснял так: «Ни одно достижение древних не должно остаться неучтенным и неиспользованным в новом языковом строительстве. В связи с этим именно интерес к будущему, а не приверженность к древности ... заставляет направлять свой исследовательский интерес в одинаковой степени и к языкам прошлых цекрв, не исключая мертвых, и ко всем живым так называемых отсталых народов...» (339б)

Он занимался исследованиями языков Кавказа, которые называл яфетическими, и других районов Советского Союза, а также ряда племенных языков многоязычной Африки. Даже противники Марра признавали,что «не кто иной, как он, положил начало широким описаниям и разработке языков бесписьменных народов, созданию литературных языков и письменности для нацменьшинств Советского Союза» (331б). Цель была у Марра все та же: он указывал (1924) на важность «переноса в первую голову исследовательской работы на бесписьменные языки культурно разобщенных народностей и выяснения основ будущего действительно единого языка человечества» (340).

В лекции на тему «Язык» он говорил: «Как человечество от кустарных, разобщенных хозяйств и форм общественности идет к одному общему мировому хозяйству и одной общей мировой общественности в линии творческих усилий трудовых масс, так и язык от первичного многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку...» (341)

Марр мог говорить или писать на самые различные темы, не ,упуская при этом из виду проблемы единого языка мира коммунистического будущего. Он писал, например, по вопросу о реформе письменности и грамматики, но мысли его возвращались все к той же проблеме, той же полонившей его воображение величественной идее: «Многомиллионные массы русских и нерусских, равноправных сотрудников в строительстве нового мира с будущим не международным, а единым мировым языком, строящимся уже вопреки всем препятствиям со стороны изжитых идеалистических теорий и формальных учений по нормам единого социалистического хозяйства, с упразднением империализма какого бы то ни было, русского не исключая» (342).

Марр писал об абхазском аналитическом алфавите, но не мог обойтись без того, чтобы не высказать своей заветной мысли: «Путь человеческой речи - от многоязычья к единству языка. Возникновение вспомогательных искусственных языков, как эсперанто и др., не исключая и идо, по идее, конечно, предвосхищение будущего, но по выполнению и технике, естественно, суррогат того, что неизбежно наступит...» (343)

К вопросу о едином языке будущего человечества Марр обращался и тогда, когда писал о происхождении языков (337б). В 1931 г. в докладе «Язык и мышление» на Чрезвычайной сессии Академии наук СССР он утверждал, что диалектико-материалистические мышление «готовится к лепке, созиданию ... нового и единого языка...» (329б). В другом докладе - «Письмо и язык» (1933) - он говорил, что нельзя строить терминодогию (терминологическую лексику) без учета развития языков - развития «везде в конечном счете к коммунистическому обществу с единым языком» (344).

Какова же главная цель всей лингвистической науки в новых исторических условиях? На этот вопрос Марр ответил в своей «Автобиографии» так: «Выяснение процесса развития человеческой речи, имеющего историю движения от многочисленных несовершенных языков к менее численным совершенным языкам и намечающего пройденными этапами своего пути неизбежное в будущем слияние языков воедино, поставило новую проблему и выявило новое значение языкознания как науки, которая должна заниматься не только прошлым языка, но и его будущим и которая должна поставить себе задачей осознание и руководство процессом развития человеческой речи, происходящим уже много десятков тысяч лёт и ведущим к единству человеческой речи» (345а).

Во второй половине 20-х годов при Академии наук СССР был основан, по предложению Марра, Яфетический институт, преобразованный в дальнейшем в Институт языка и мышления. В его задачу входило изучение всемирной языковой эволюции, т. е. истории всех языков мира «с точки зрения яфетической теории», - как называлась тогда марровская теория. Для чего это надо было? Марр объяснял: «Цель ясна - единство будущего человечества как в речи, так и в хозяйстве и общественности, ясна и основная актуальная проблема по моей специальности: уточнение выяснения процесса происхождения речи и установление его отдельных видов, чтобы осознанной целесообразной техникой облегчить процесс нарождения единого совершеннейшего орудия общения человечества...» (334б)

Еще в 1922 г., выступая на торжественном годовом собрании Академии материальной культуры, Марр сказал: «Из газетного сообщения мне стало известно, что я занят исследованием единого языка человечества, более того - работаю над созданием международного языка. Многих это скандализировало. Между тем единство языка будущего человечества, именно созданного языка, для всякого, подошедшего к разумению реальной истории человеческой речи, не может представлять ничего фантастического: оно неизбежно» (346).

В 1926 г. он писал по поводу известного в свое время труда Э. К. Дрезена по проблеме вспомогательного международного языка: «Вопрос об искусственном международном языке во многих кругах, к сожалению, именно научных, вызывает улыбку, в лучшем случае незаслуженно равнодушное отношение. В значительной мере это происходит оттого, что так называемый природный или естественный язык до сих пор многим представляется даром природы, а не "искусственным созданием"...» (339в)

Из всех приведенных высказываний Марра можно сделать прежде всего такой вывод: в последний период его жизни и деятельности, совпавший с двумя первыми неполными десятилетиями социалистической революции в России, когда более или менее оформились основные положения его общей теории языка, основной идеей его теории стала идея единого языка будущего единого - коммунистического - человечества.

Этого не замечали авторы брошюр, статей и публичных лекций о Марра и марризме, отмечавшие его юбилеи, прижизненные и посмертные, и даже автор монографии о нем и его научном творчестве. Например, автор брошюры «Крупнейший советский языковед Н. Я. Марр» И. И. Цукерман утверждал, будто бы «ни одна идея так не занимала Н. Я. Марра, как мысль о единении социалистического труда и науки» (347); утверждая, что академик Марр обогатил науку рядом новых проблем, и перечислив эти проблемы, он по существу упустил из виду, как и другие авторы, писавшие о Марре, главное- идею единого общечеловеческого языка. Эту идею-проблему не удостоили своим вниманием составители и авторы обширных сборников статей «Академику Н. Я. Марру» (1935) и «Памяти академика Н. Я. Марра» (1938). Забыли о ней и молодые ученые, проведшие в 1949 г. сессию, посвященную памяти Н. Я. Марра.

Его ученики, последователи и все обращавшиеся к нему не видели, не понимали, что главная заслуга академика Марра состоит именно в том, что он, не удовольствовавшись идеей вспомогательного международного языка, возникшей и развившейся вместе с международным капитализмом как прогрессивная идея, выдвигал и отстаивал еще более прогрессивную, подлинно революционную идею единого языка человечества коммунистического будущего.

Заслуга Марра как интерлингвиста значительно умаляется, однако, тем, что он не обосновал эту идею должным образом, не разработал хоть сколько-нибудь порожденную ею сложную, многоаспектную проблему. Хуже того: он сам же эту проблему и запутал, да так запутал, что даже его ближайшие сотрудники не смогли в ней разобраться и хоть сколько-нибудь развить ее, отделив в ней «плевелы от пшеницы»...

Многое из того, что критиковалось как идеи Марра, зародилось еще в XIX в. на Западе.

Мысль о скрещении языков была высказана основоположником натуралистической школы Августом Шлейхером (1821-1868) в публичном послании известному биологу-дарвинисту Эрнсту Геккелю (1834 -1919): «Нам известны как древнелатинский, так и романские языки, происшедшие из него путем разрознения и постороннего влияния, - вы сказали бы - путем скрещивания...» (303б) Термин еще тогда был заимствован из естественных наук.

Что касается мысли о стадиальности развития языков как этапах, «ступенях», единого процесса, то мы находим ее у основоположника общей лингвистики Вильгельма Гумбольта (1767-1835): «И те языки и языковые семейства, которые не обнаруживают между собой никаких исторических связей, можно рассматривать как разные ступени единого процесса их образования» (348а).

Положение о стадиальности в развитии языков получило довольно широкое распространение среди лингвистов XIX в., войдя в лингвистику XX в.

Одним из видных представителей младограмматической школы Герман Пауль (1846-1921) в монографии «Принципы истории языка» (1886) писал о том, что во всех областях языковой жизни возможно развитие, расчленяющееся на этапы, постепенно переходяпще один в другой (349).

Согласно взгляду, в прошлом распространенному среди лингвистов, человеческая речь проходит определенные стадии в своей эволюции: аморфность считается низшей стадией, агглютинативность - средней, а флективность - высшей. Многие ученые указывали, однако, что большинство языков или даже все языки - смешанного типа, что чистых языковых типов вообще нет. Но это как раз и свидетельствует об их скрещении!

Н. Я. Марр не просто развил все эти зачаточные и разрозненные идеи, он их и систематизировал, чтобы не сказать - схематизировал, в единую концепцию, единую теорию, в которой абсолютизировал процесс скрещения языков в проекции на будущее.

Верно, что в разных языках есть много общего: лексические понятия, грамматические значения (категории), в какой-то степени - средства выражения тех и других (особенно в родственных языках), но неверно, что это частично общее может стать всеобщим - охватить в процессе дальнейшего развития все языки целиком и полностью, устранив в них особенное, чем они друг от друга отличаются. Развиваясь и в контактах взаимодействуя, языки в той или иной мере скрестились, но это вовсе не значит, что при определенных исторических условиях они могут скреститься в один всемирный язык.

У Марра явственно выступает основная ошибка его теории, стремящейся представить всю всемирную языковую эволюцию как эволюцию от бессчисленного множества языков к единому: общечеловеческий язык коммунизма представлялся ученому как конечный результат эволюционного развития всех существующих языков. Касаясь этой проблемы, Марр всегда говорил и писал о едином процессе возникновения и развития всех языков рода человеческого, развивающемся как бы пирамидально. Всю его теорию и можно было бы назвать теорией пирамидальности всемирной языковой эволюции. Сам он так ее не называл, да и никто так ее не назвал, но это - самое точное ее название, подсказанное им же самим.

В статье «Основные достижения яфетической теории» (1924) он писал: «По яфетическому языкознанию, зарождение, рост и дальнейшее или конечное достижение человеческой речи можно изобразить в виде пирамиды, стоящей на основании. От широкого основания, именно - праязычного состояния в виде многочисленных моллюскообразных зародышей-языков, человеческая речь стремится, проходя через ряд типологических трансформаций, к вершине, т. е. к единству языков всего мира» (350а). Все или почти все остальные положения марровской теории - производные от этого основного, от этой стержневой концепции.

Свою концепцию возникновения общечеловеческого языка Марр называл «яфетической пирамидой» и противопоставлял ее теоретическому построению компаративистов индоевропеизма, у которых такая пирамида стоит вершиной вниз: от единого прапраязыка - к нескольким праязыкам, от них - ко все большему множеству языков.

Доктрина Марра долгое время называлась яфетической теорией, яфетическим языкознанием, яфетидологией - по имени Иафета или Яфета, сына библейского Ноя, поскольку есть семьи языков, называемых симитическими и хамитическими по имени Сима и Хама, двух других сыновей того же Ноя, знаменитого своим легендарным ковчегом во время легендарного всемирного потопа. Название для лингвистической теории, что и говорить, неудачное, тем более когда оно распространилось с языков, названных яфетическими, на общую теорию языка, претендовавшую считаться марксистской; тогда-то оно и было заменено безликим определением - «новое учение (о языке)».

Это новое учение рисовало языковую эволюцию как развивающуюся в направлении все большей интеграции языков в противоположность старым взглядам некоторых буржуазных лингвистов, считавших, что она развивается в направлении все большей дифференциации языков. Интеграцией языков в лингвистике называется эволюционный процесс их все большего скрещения и слияния, в результате которого из двух и более языков образуется новый. Дифференциация языков - процесс, противоположный интеграционному, длительный процесс постепенного разветвления одного языка на два и более относительно новых языка.

П. Бюрней, упоминавшийся французский интерлингвист, привел высказывание А. Кайо (Cailleux): «На каждый язык, который исчезает, появляются в среднем два или два с половиной новых языка. В общем число одновременно существующих языков удваивается в течение двух - двух с половиной тысяч лет» (63б).

Надо полагать, что процессы интеграции и дифференциации в языковой эволюции находятся во взаимодействии: языки мало-помалу разветвлялись при расселении племен, народностей, народов и, разветвляясь, скрещивались в контактах их носителей, особенно при соединении и смешении этнических групп.

Марр был непоследователен в своих воззрениях на возникновение всеобщего языка. То ему казалось, что «язык от первичного многообразия гигантскими шагами продвигается к единому мировому языку» (341), что единство языка явно наступает, то он заявлял: «Это, разумеется, дело далекого будущего» (337б). И тогда он пытался убедить всех в необходимости принять «искусственные меры, научно проработанные», к ускорению этого процесса, слишком медленного, слишком длительного.

Тезис о необходимости ускорения всемирной языковой эволюции в пирамидальном направлении явился очень неудачной попыткой соединить стихийное и сознательное, «естественное» и «искусственное». Об удивительной непоследовательности, с какой это делалось, говорит хотя бы такое высказывание Марра: «Человечество будет стремиться если не создать независимо такую совершенную речь человечества, то содействовать ускорению и правильному течению процесса в самих наличных языках этого неизбежного массового творчества в том же направлении» (350б).

В качестве первой меры по искусственному сближению всех национальных языков Марр предлагал провести унификацию их имен числительных: «Установление общей терминологии числительных для всего цивилизованного мира может совершиться в порядке таких культурных достижений в жизни человечества, как одна общая метрическая система, как один общий календарь и т. п.» (337б).

Представим себе осуществление этого фантастического проекта. Допустим, что во все языки цивилизованного мира для названий числительных 1, 2, 3 и т. д. будут введены общие термины, общие слова: уно, дуо, трио и т. д., а для порядковых - уна, дуа, триа, и т. д. И тогда бы по-русски писалось примерно так: «К дому пробиралось дуо человека, триа спрятался за деревом...» Когда русские люди освоились бы с этим диковатым новшеством (но вряд ли бы освоились - поднялась бы буря протеста!), таким же декретивным порядком, насильственно, была бы проведена следующая мера по унификации русского языка в плане сближения со всеми национальными языками. Допустим, произошла бы отмена падежных флексий в системе склонения: «К дом пробирались...» Потом началось.бы (предположим на минуту, что это возможно) вытеснение исконно русских слов интернациональными. Какими интернациональными? Латинскими?.. И нечто подобное творилось бы во всех языках мира, покуда все народы не пришли бы к единому словарю, единой грамматике, единой фонемике - обрели бы единый язык.

Если не так, то как же еще можно представить себе искусственное ускорение процесса сближения всех живых языков в направлении их полного единства? А может ли такая унификация национальных языков - лексическая, грамматическая, фонемическая - происходить «естественно», стихийно?.. Очень трудно поверить в реалистичность гипотезы пирамидального схождения всех языков воедино и еще труднее эту гипотезу как-то обосновать.

Раздвоение взглядов Марра на возможность возникновения общечеловеческого языка лишало его рассуждения на эту тему всякой убедительности. То он писал, как мы уже видели, о «неуклонном движении языков в эволюционных путях единства человеческой речи» и о том, что это единство будто бы «неизбежно наступит в путях естественного процесса общественной жизни народов», то, позабыв об эволюционности и естественности, утверждал, что единый язык человечества будет языком искусственным, созданным, тогда как существующие языки не созданы, а создавались, и создавались не тысячелетиями, а десятками, сотнями тысячелетий (не говоря уже о его путаных и странных рассуждениях о том, что язык будущего может переродиться в чистое - неозвученное - мышление).

Складывается впечатление, что именно для того, чтобы сгладить противоречие между двумя различными подходами к проблеме, Марр называл искусственными и все эволюционно сложившиеся языки, говорил даже об «искусственном происхождении вообще звуковой речи» (339г). Тем самым он начисто смазывал существеннейшую разницу между бессознательно-стихийным, эволюционным языкотворческим процессом и сознательно-организованным, революционным языкотворчеством, между постепенным возникновением и развитием человеческой речи в форме племенных языков в доисторические времена (в значительной мере и национальных языков тоже) и научным созиданием всеобщего языка в эпоху революционного преобразования общественного строя на всей планете.

«Процесс образования будущего единого языка рисуется Н[иколаю] Я[ковлевичу] не совсем ясно» (331в), - читаем в обстоятельном очерке жизни и деятельности Н. Я. Марра, написанном В. А. Миханковой. В этом-то и вся беда: главное в теории самому ее автору было «не совсем ясно», вернее - было совсем не ясно! Это и породило противоречивость и запутанность всей марровской теории всеобщего языка.

Не только вопрос о том, как и когда возникнет - может и должен возникнуть - общечеловеческий язык, но и вопрос, каким он может и должен быть, хотя бы в общих чертах, вызывали в Марре самые противоречивые мысли. Но в них было немало и ценного и поучительного.

«Общий язык будущего человечества, - писал он, - должен вмещать все богатство, все положительные качества умерших, в числе их имеющих еще отмереть, ныне живых языков...» (350в) «Будущий единый всемирный язык будет языком новой системы, особой, доселе не существовавшей...» (334б) «Отдельные языки, национальные, как бы они ни распространялись империалистически, никогда не станут тем будущим единым языком. Не заменят их, конечно, ныне как грибы растущие суррогаты человеческой речи, эсперанто, идо и то, что еще последует за ними в том же порядке индивидуального творчества...» (350г) «Жизнь неумолимо ставит перед нами всеми вопрос о живом орудии международного общения, ... важнейший и ни на минуту не устранимый вопрос нового интернационального общественного строительства...» (334д) «Ни одно достижение древних не должно остаться неучтенным и неиспользованным в новом языковом строительстве... не может быть обойден ни один национальный язык, ни одна племенная речь...» (334в)

Марр не дал убедительного ответа на вопрос: как же человечество совершит переход от нескольких тысяч языков и наречий к единому языку? Он не хотел допустить, что между многоязычьем и одноязычьем человечества лежит - неминуемо должен лежать - длительный период всеобщего двуязычья: местный язык плюс всемирный. Язык всемирный, международный, интернациональный он отрицал: ему представлялось «строительство нового мира с будущим не международным, а единым мировым языком» (349). Но правомерно было бы задаться вопросом: а может всеобщий язык стать сразу единым языком населения Земли, не начав своего существования как второй язык всех народов и народностей и постепенно становясь их первым, основным языком?

Такая постановка проблемы перехода человечества от многоязычья к одноязычью предполагает создание языка, достойного стать общечеловеческим наряду с существующими языками. А этого и не вяжется с концепцией пирамидальности всемирной языковой эволюции, хотя идея создания языка для всеобщего употребления, наряду с языками ограниченного употребления, и просвечивает кое-где в теоретических нагромождениях Марра.