Chapitro
I
"Nu,
Petro? Vi vidas ankorau nenion?" demandis la 20-an
de majo de l’ jaro 1859a viro chirkau kvardekjara,
en palto, kovrita de polvo kaj en pantalono el
kvadratita shtofo, elirante sen chapo sur la malaltan
peronon de gastejo che la shoseo N. La demandita
servisto estis plenvanga junulo kun senkolora lanugo
sur la mentono kaj kun malgrandaj senbrilaj okuloj.
Che la
servisto chio: la turkisa orelringo, la pomaditaj
haroj, la edukitaj gestoj, chio unuvorte montris
homon de la nova progresema generacio. Li ekrigardis
indulge la vojon kaj respondis kun memestimo:
"Nenion, absolute
nenion!"
"Nenion?" diris la mastro.
"Nenion absolute!" ripetis la
servisto.
La sinjoro
eksopiris kaj sidighis sur malgranda benko. Ni
konigos lin al la leganto, dum li sidas, krucinte sub
si la krurojn kaj medite chirkaurigardante.
Oni nomas
lin Nikolao Petrovich Kirsanov. Li posedas, dek kvin
verstojn de la gastejo, belan bienon de ducent
kamparanoj, au farmbienon de dumil "desiatinoj", kiel li nomas ghin
de l’ tempo, kiam li aranghis siajn rilatojn kun la
kamparanoj lau la moderna maniero. Lia patro, unu el
niaj generaloj de l’ jaro 1812a, duonklera,
vulgara, sed ne malbona homo, pursanga ruso,
grizighis en la uniformo. Li komandis unue brigadon,
poste divizion, vivis konstante en la provinco, kie
li ludis sufiche gravan rolon dank’al sia rango.
Nikolao Petrovich naskighis en la sudo de Rusujo,
same kiel lia pli agha frato Paulo, pri kiu ni
parolos poste; li estis edukata hejme ghis la agho de
dek kvar jaroj, chirkauata de malkaraj guvernistoj,
de adjutantoj kun senceremoniaj, sed servutaj
manieroj kaj de aliaj personoj de la regimento kaj
stabo. Lia patrino, naskita fraulino Koliazin,
nomata, kiel knabino, Agato, kaj kiel generaledzino - Agatokleo
Kuzminishna Kirsanov, diferencis en nenio de la
tiamaj edzinoj de l’ superaj oficiroj, portis
luksajn kufojn kaj bruajn silkajn vestojn, en la
preghejo unua proksimighis al la kruco, parolis laute
kaj multe, etendis chiumatene sian manon al la
infanoj por kiso, por la nokto benis ilin, - unuvorte vivis
plene por sia plezuro.
Kvankam
Nikolao Petrovich tute ne posedis famon de kuraghulo
kaj ech estis nomata timulo, oni destinis lin, kiel
filon de generalo, por la milita servado, same kiel
lian fraton Paulon: sed li rompis al si la kruron en
la tago mem, en kiu venis la sciigo pri lia akcepto
en la armeon, kaj pasiginte du monatojn en la lito,
lamis la tutan vivon. Devigita forlasi la revojn pri
milita kariero por sia filo, la patro decidis destini
lin por la civila servado. La generalo veturigis lin
Peterburgon, kiam li atingis la deknauan jaron, por
ke li studu en la universitato. En la sama jaro lia
frato ricevis la oficiran rangon en gvardia
regimento. La du junuloj prenis komunan loghejon kaj
vivis tie sub ne tro severa gardo de frato de la
patrino, alta oficisto. Ilia patro revenis al sia
divizio kaj al sia edzino, kaj nur malofte sendis al
la filoj grandajn foliojn de griza papero, kovritajn
per largha skribo de lerta skribista mano. En la fino
de chiu letero oni chiam povis legi la vortojn: "Petro Kirsanov,
generalomajoro", chirkauitajn per
spiraloj. En la jaro 1835a Nikolao Petrovich forlasis
la universitaton kun la titolo de licenciato kaj en
la sama jaro la generalo Kirsanov, eksigita post
malsukcesa revuo, translokighis kun la edzino
Peterburgon. Li luis domon apud la Taurida ghardeno
kaj sin enskribis en la anglan klubon, kiam subite li
mortis pro apopleksio. Agatokleo Kuzminishna baldau
sekvis lin: shi ne povis kutimi al la izolita vivo en
la chefurbo; la chagreno pro la eksigo alkondukis
shin en la tombon. Nikolao Petrovich, ankorau dum la
vivo de siaj gepatroj enamighis, je ilia granda
chagreno je la filino de oficisto, estinta mastro de
la domo, en kiu li loghis. Shi estis beleta knabino,
ne sen klereco: shi legis en la revuoj seriozajn
artikolojn en la fako "Sciencoj." Li edzighis je shi,
tuj kiam pasis la tempo de la funebro, forlasis la
ministrejon de la apanaghoj, kie li ricevis oficon
dank’ al la influo de la patro, transloghighis kun
sia Masha en somerloghejon apud la Instituto de l’
arbaroj, poste en la urbon, en malgrandan kaj
agrablan loghejon, kun pura shtuparo kaj malvarma
salono, fine - en sian bienon, kie
baldau naskighis lia filo, Arkadio. La geedzoj vivis
akorde kaj trankvile: preskau neniam forlasis unu la
alian, kune legis, ludis je kvar manoj fortepianon,
kantis duetojn; shi plantis florojn kaj zorgis pri la
kortaj birdoj, li iafoje chasis kaj sin okupis per la
terkulturado. Arkadio kreskis kaj kreskis - ankau bone kaj
trankvile. Dek jaroj pasis kvazau songho. En la jaro
1847a la edzino de Kirsanov mortis. Peza estis la
bato por Kirsanov, kaj liaj haroj grizighis en kelke
da semajnoj; li forveturis eksterlandon por iom
distri sin … sed venis la jaro 1848a. Vole nevole
li revenis en la kamparon kaj post sufiche longa
senokupeco entreprenis reformojn en la administrado
de sia bieno. En la jaro 1855a li forveturigis sian
filon en la universitaton de Peterburgo; li vivis tri
jarojn en la chefurbo, preskau ne forlasante la
hejmon kaj penante ligi rilatojn kun la junaj kolegoj
de Arkadio. Dum la lasta somero li ne povis veturi
Peterburgon, - kaj jen ni vidas
lin en la monato majo de l’ jaro 1859a, jam tute
griza, plenkorpa kaj iom kurbighinta: li atendas la
filon, ricevintan, kiel iam li mem, la titolon de
licenciato.
La
servisto, pro konveneco, au eble ne dezirante resti
sub la okuloj de l’ sinjoro, iris al la pordego kaj
ekfumis pipon. Nikolao Petrovich mallevis la kapon
kaj komencis rigardi la malnovajn shtupojn de la
perono: granda, multkolora kokido grave promenis sur
ili, forte frapante per siaj grandaj flavaj piedoj;
malpura kato neamike rigardis ghin, kun grimaco
kaurante sur la balustrado. La suno estis bruliga: el
la duonmalluma vestiblo de la gastejo flugis odoro de
varma sekala pano. Ekmeditis nia Nikolao Petrovich. "Mia filo …
licenciato … Arkasha…" senchese turnighis
en lia kapo; li penis pensi pri io alia, sed la samaj
pensoj revenis kaj revenis. Li rememoris la mortintan
edzinon… "Shi ne ghisvivis!" murmuretis li
malgaje … Grasa griza kolombo alflugis sur la vojon
kaj kuris rapide trinki akvon el kotujo proksime de
la puto. Nikolao Petrovich komencis rigardi ghin, kaj
lia orelo jam distingis la bruon de proksimighantaj
radoj … "Sinjoro, via filo", diris la servisto,
reveninte de la pordego. Nikolao Petrovich salte
levighis kaj jhetis la rigardon: sur la vojo sin
montris tarantaso, al kiu estis jungitaj tri
chevaloj; en la tarantaso ekbrilis la rando de
studenta chapo, konataj trajtoj de kara persono … "Arkasha! Arkasha!" ekkriis Kirsanov
kaj kuris al la filo, svingante la manojn … Post
kelke da momentoj liaj lipoj jam algluighis al la
senbarba, kovrita de polvo kaj sunbruna vizagho de la
juna licenciato.
Посвящается памяти
Виссариона Григорьевича
Белинского
I
- Что, Петр, не видать
еще? - спрашивал 20-го мая 1859
года, выходя без
шапки на низкое крылечко
постоялого двора на ***
шоссе, барин лет сорока с
небольшим, в запыленном
пальто и клетчатых
панталонах, у своего слуги,
молодого и щекастого малого
с беловатым пухом на
подбородке и маленькими
тусклыми глазенками.
Слуга, в котором
все: и бирюзовая сережка в
ухе, и напомаженные
разноцветные волосы, и
учтивые телодвижения,
словом, все изобличало
человека
новейшего,
усовершенствованного
поколения, посмотрел
снисходительно вдоль
дороги и ответствовал:
"Никак нет-с, не видать".
- Не видать? - повторил
барин.
- Не видать, - вторично
ответствовал слуга.
Барин вздохнул и присел
на скамеечку. Познакомим с
ним читателя, пока
он сидит, подогнувши под себя
ножки и задумчиво поглядывая
кругом.
Зовут его Николаем
Петровичем Кирсановым. У
него в пятнадцати верстах
от постоялого дворика
хорошее имение в двести душ,
или, как он выражается с
тех пор, как размежевался с
крестьянами и завел
"ферму", - в две тысячи
десятин земли. Отец его,
боевой генерал 1812 года,
полуграмотный, грубый, но
не злой русский человек,
всю жизнь свою тянул
лямку, командовал сперва
бригадой, потом дивизией и
постоянно жил в провинции,
где в силу своего чина
играл довольно значительную
роль. Николай Петрович
родился на юге России,
подобно старшему своему
брату Павлу, о котором речь
впереди, и воспитывался
до четырнадцатилетнего
возраста дома, окруженный
дешевыми гувернерами,
развязными, но
подобострастными
адъютантами и прочими
полковыми и штабными
личностями. Родительница
его, из фамилии Колязиных,
в девицах Agathe, а в
генеральшах Агафоклея
Кузьминишна Кирсанова,
принадлежала к числу
"матушек-командирш",
носила пышные чепцы и шумные
шелковые платья, в церкви
подходила первая ко кресту,
говорила громко и много,
допускала детей утром к
ручке, на ночь их
благословляла, - словом,
жила в свое удовольствие. В
качестве генеральского сына
Николай Петрович - хотя не
только не отличался
храбростью, но даже
заслужил прозвище трусишки
- должен был, подобно брату
Павлу, поступить в военную
службу; но он переломил себе
ногу в самый тот
день, когда уже прибыло
известие об его определении,
и, пролежав два месяца
в постели, на всю жизнь
остался "хроменьким".
Отец махнул на него рукой и
пустил его по штатской.
Он повез его в Петербург,
как только ему минул
восемнадцатый год, и
поместил его в университет.
Кстати, брат его о ту пору
вышел офицером в гвардейский
полк. Молодые люди стали
жить вдвоем, на одной
квартире, под отдаленным
надзором двоюродного дяди с
материнской стороны,
Ильи Колязина, важного
чиновника. Отец их вернулся к
своей дивизии и к своей
супруге и лишь изредка
присылал сыновьям большие
четвертушки серой бумаги,
испещренные размашистым
писарским почерком. На
конце этих четвертушек
красовались старательно
окруженные
"выкрутасами" слова:
"Пиотр Кирсаноф,
генерал-майор". В 1835
году Николай Петрович
вышел из университета
кандидатом, и в том же
году генерал Кирсанов,
уволенный в отставку за
неудачный смотр, приехал в
Петербург с женою на житье.
Он нанял было дом у
Таврического сада и
записался в английский
клуб, но внезапно умер от
удара.
Агафоклея Кузьминишна скоро
за ним последовала: она не
могла привыкнуть к
глухой столичной жизни;
тоска отставного
существованья ее загрызла.
Между
тем Николай Петрович
успел, еще при жизни
родителей и к немалому их
огорчению, влюбиться в
дочку чиновника
Преполовенского, бывшего
хозяина его
квартиры, миловидную и,
как говорится, развитую
девицу: она в журналах
читала серьезные статьи в
отделе "Наук". Он
женился на ней, как только
минул
срок траура, и, покинув
министерство уделов, куда
по протекции отец его
записал, блаженствовал
со своею Машей сперва
на даче около Лесного
института, потом в городе,
в маленькой и хорошенькой
квартире, с чистою
лестницей и холодноватою
гостиной, наконец - в
деревне, где он поселился
окончательно и где у него в
скором времени родился сын
Аркадий. Супруги жили
очень хорошо и тихо: они
почти никогда не
расставались, читали
вместе,
играли в четыре руки на
фортепьяно, пели дуэты; она
сажала цветы и наблюдала
за птичьим двором, он
изредка ездил на охоту и
занимался хозяйством, а
Аркадий рос да рос - тоже
хорошо и тихо. Десять лет
прошло как сон. В 47-м
году жена Кирсанова
скончалась. Он едва вынес
этот удар, поседел в
несколько
недель; собрался было за
границу, чтобы хотя немного
рассеяться... но тут
настал 48-й год. Он
поневоле вернулся в
деревню и после довольно
продолжительного
бездействия занялся
хозяйственными
преобразованиями. В 55-м
году он повез сына в
университет; прожил с ним
три зимы в Петербурге, почти
никуда не выходя и
стараясь заводить
знакомства с молодыми
товарищами
Аркадия. На последнюю зиму
он приехать не мог, - и вот
мы видим его в мае
месяце 1859 года, уже совсем
седого, пухленького и
немного сгорбленного: он
ждет сына, получившего, как
некогда он сам, звание
кандидата.
Слуга, из чувства
приличия, а может быть, и
не желая остаться под
барским глазом, зашел под
ворота и закурил трубку.
Николай Петрович поник
головой и начал глядеть
на ветхие ступеньки
крылечка: крупный пестрый
цыпленок степенно
расхаживал по ним, крепко
стуча своими большими
желтыми
ногами; запачканная
кошка недружелюбно
посматривала на него,
жеманно
прикорнув на перила.
Солнце пекло; из полутемных
сеней постоялого дворика
несло запахом теплого
ржаного хлеба. Замечтался
наш Николай Петрович.
"Сын... кандидат...
Аркаша..." - беспрестанно
вертелось у него в голове; он
пытался думать о
чем-нибудь другом, и опять
возвращались те же мысли.
Вспомнилась ему
покойница-жена... "Не
дождалась!" - шепнул он
уныло...
Толстый сизый голубь
прилетел на дорогу и
поспешно отправился пить в
лужицу
возле колодца. Николай
Петрович стал глядеть на
него, а ухо его уже ловило
стук приближающихся колес...
- Никак они едут-с, -
доложил слуга, вынырнув
из-под ворот.
Николай Петрович
вскочил и устремил глаза
вдоль дороги. Показался
тарантас, запряженный
тройкой ямских лошадей; в
тарантасе мелькнул околыш
студентской фуражки,
знакомый очерк дорогого
лица...
- Аркаша! Аркаша! -
закричал Кирсанов, и побежал,
и замахал руками...
Несколько мгновений спустя
его губы уже прильнули к
безбородой, запыленной и
загорелой щеке молодого
кандидата.