Психологическое сопротивление международному языку
Клод Пирон

(окончание)

Психологическая блокада

В этом и состоит сущность психологической блокады. Если заинтересованный человек встречается с такой проблемой и говорит себе: "В конце концов я ничего не знаю об этом эсперанто, нужно пойти и посмотреть, как он используется на практике", - то тогда эти вображаемые угрозы тут же улетучатся. Мало того, этот человек даже поймет причину прежних заблуждений и то, каким образом эти абсурдные опасения "вклинились" в его представления о языковой коммуникации между различными этническими группами. Однако это нелегко - посмотреть в лицо ночным кошмарам. Когда вы ночью лежите в отдельной комнате и слышите странные звуки - какие-то шорохи, шумы, поскрипывания - какой будет наиболее естественная реакция? Встать и проверить, что происходит или свернуться в клубок под одеялом и надеяться, что скоро эти шумы прекратятся?

И люди, и общество точно так же относятся к языковой проблеме, которая касается слишком опасных зон их личности, их взаимоотношений с родителями, школой, а поэтому и с властями. Кроме того, языковая проблема касается также таких деликатных вопросов, как принадлежность к той или иной группе, право творить и риск оказаться без защиты, которую обеспечивают языковые барьеры, т.е. защиты против опасности встречи с другой культурой, после чего вам пришлось бы пересматривать все ваше мировоззрение. Поэтому люди предпочитают лучше тратить миллионы и терпеть всевозможные трудности во время путешествий по зарубежным странам, чем напрямую встретиться с языком, на который проецируются такого рода "ночные страхи детства".

Для того чтобы понять, почему кто-то неправильно воспринимает проблему, необходимо посвятить некоторое время и усилия ее непредубежденному рассмотрению. Однако на пути к полному ее пониманию встречаются два вида трудностей: с одной стороны, интеллектуальные, с другой - эмоциональные.

Основная интеллектуальная трудность состоит в следующем: обычно трудно включать новые реалии в ход рассуждения человека, если они относятся к различным уровням. Например, если мы рассмотрим вопросы языковой и групповой принадлежности, то мы заметим, что один и тот же человек на разных уровнях может обладать различным пониманием принадлежности. Лучше всего это видно на людях, которые говорят на одном из языковых диалектов. Например, некий фриз, говорящий на фризском языке, ощущает себя фризом по отношению к другим голландцам. Однако вместе с другими голландцами он чувствует себя голландцем, поскольку он также говорит на голландском языке и накопил достаточный (общий с ними) жизненный опыт - военная служба, школа, политические события и т.п., и он будет вести себя как голландец при встрече с немцами, русскими или итальянцами. Поэтому он будет ощущать некую голландскую принадлежность, что является лишь другим уровнем его фриской принадлежности. Точно так же, если этот человек учит эсперанто и принимает участие в международной жизни на этом языке, он приобретает третью принадлежность, принадлежность к человеческому сообществу жителей планеты Земля. Если у него нет каких-либо особых психологическиъ проблем, все эти три индивидуальности будут мирно уживаться в одном человеке. Они будут откликаться на различные ситуации и различные чувства и ощущения; каждая индивидуальность будет реагировать на своем уровне, и при этом не будет проблем.

Для того, кто на собственном опыте знаком с этой ситуацией, не возникает никаких трудностей, однако для других это будет не так просто. Поскольку думать на многих уровнях гораздо труднее, чем рассуждать на одном уровне. Именно по этой причине, к примеру, во Франции в XIX в. и в начале XX в. детям в Бретонии запрещалось во время перемен разговаривать между собой на бретонском. Идея о том, что кто-то может одновременно благожелательно относиться к бретонскому и французскому языкам, была неприемлема для руководителей страны. Согласно их мнению, тот, кто был настроен пробретонски, должен обязательно быть враждебен французскому языку. Руководители были неспособны интегрировать различные уровни.

Можно эти же рассуждения отнести и к культуре. Если кто-то начал изучать эсперанто, то это совсем не означает, что он перестает интересоваться культурой, развивающейся в регионах с различными национальными языками. Совсем наоборот, можно довольно хорошо выучить эсперанто, чтобы использовать это весьма совершенное средство коммуникации для связи с людьми, говорящими на других языках, а затем в интересах культуры продолжать изучать национальные языки. Практика показывает, что знание эсперанто даже способствует этому дальнейшему изучению языков.

Эмоциональные трудности

До сих пор мы говорили об интеллектуальных трудностях. Теперь перейдем к эмоциональным проблемам. Фактически они столь многочисленны, что полностью описать их просто невозможно. Можно, например, упомянуть страх перед свободой. Возможно, вам покажется странным, но это реально существующие эмоции. Люди ошибочно разделяют мнение, что если какой-то язык является чисто условным, то он будет и менее жестким, чем язык, над созданием которого трудились многие поколения специалистов-филологов, учителей и родителей, нагрузив его многочисленными правилами и запретами, которые должны исполняться. Естественно, подчинение дает ощущение безопасности - люди знают, что каждый из них должен делать, не так ли? - в то время как свобода вызывает ощущение отсутствия такого чувства безопасности. Или, более точно, свобода одновременно весьма желанна и в то же время - сильно страшит. Она желанна, так как она позволяет делать все, что хочешь. Человек становится подлинным хозяином своей жизни, ощущает в себе почти божественную власть. И очень опасна, поскольку опыт учит нас с самого детства, что, когда можно делать все, что пожелаешь, мы неизбежно вскоре снова и снова становимся жертвой каких-либо несчастий. Поэтому свобода в области языка оказывается чаще всего запретным плодом. Она - проявление нашего творческого начала, которое, однако, сильно противоречит выводам, основанным на нашем долгом практическом опыте, на системе внушений и запретов, из которых мы, в конце концов, делаем заключение, что мы маленькие люди, которые не имеют права вмешиваться в язык. Язык неприкосновенен. Изобрести грамматические правила - означает приобрести власть, которой располагали лишь наши предки или сам Бог. Поэтому создание некоего языка является чем-то просто недопустимым - чем-то вроде святотатства.

Естественно, я слишком упрощаю. На самом деле вопрос этот более сложен, поскольку, если человек боится излишней свободы, то он ведь боится и излишних ограничений. Многие ошибочно склонны приписывать эсперанто как излишнюю свободу, так и излишнюю жесткость, так как очень трудно бывает представить себе наличие оптимального баланса между свободой и ограничениями, который установился в эсперанто.

Еще один эмоциональный элемент, достойный упоминания - это боязнь хаоса. Когда формируется наша личность, индивидуальность, мы должны создать некое единство, гармонию из очень разных тенденций, из разного рода психических элементов, которые тянут нас к трудно совместимым целям. Как, например, доставить удовольствие и себе, и матери, и друзьям? Поэтому каждый из нас, в большей или меньшей степени, должен преодолевать в себе (с разной степенью успеха) то, что психологи называют термином "муки дезинтеграции" или распада, если вы предпочитаете. Поэтому все, что связано в наших собственных умах с нашей индивидуальностью и что одновременно вызывает очень сильное ощущение гетерогенности - смешения частей, взятых из разных мест, - все это одновременно вызывает неприятное ощущение, что наша личность не очень прочна и грозит распасться. Это затрагивает бессознательный уровень нашей психики, в котором мы стремимся достичь единства, гармонии и избежать конфликта. А так как, согласно широко распространенному мнению, эсперанто является "смесью" языков, мы проектируем на него и нашу нелюбовь ко всему неправильно и грубо сделанному и поэтому весьма опасному.

Фактически же, если кто-то подвергнет эсперанто лингвистическому анализу, он поймет, что этот язык не является менее гомогенным, чем другие языки. Он лучше ассимилирует иностранные элементы, чем французский и английский, но для доказательства этого нам пришлось бы значительно отклониться от нашей темы.

Среди эмоциональных элементов, блокирующих благоприятное отношение к эсперанто и в то же время вызывающих страх перед ним, следует, по-видимому, упомянуть и страх риска. Он проявляется несколькими путями. Например, при изучении языковой проблемы в целом может возникнуть риск демонстрации того, как кто-либо с самого начала допускает ошибку в отношении языка. А поскольку узнать о своей собственной ошибке бывает очень унизительно, то поэтому человек предпочитает не подвергать себя такому риску. Далее, существует опасность, что другие станут издеваться над нами. Даже если мы в частном порядке осознаем, что эсперанто не является бессмысленной фантазией, сможем ли мы набраться храбрости и публично заявить об этом в сегодняшней интеллектуальной атмосфере? Существует также опасность, что в случае, если мы поддерживаем и ободряем эсперанто, мы, согласно логике вещей, должны будем и учить его. И если кто-то уже сильно занят в своей личной жизни и профессиональной деятельности, идея снова начать учиться выглядит не очень привлекательной. Существует также еще одна опасность: если, например, мы решим начать учить эсперанто, а он не получит официального признания, то тогда наши усилия будут потрачены напрасно.

Для большинства людей эти опасения зачастую не могут быть ни четко концептуализированы, ни выражены в словесной форме, однако, связанные воедино, они образуют туманную зону отрицательных ощущений, которые и будут определять точку зрения всякий раз, когда встает вопрос об этом языке.

Чтобы сделать для вас более понятным, как эти детские страхи сливаются друг с другом и создают довольно сильное предубеждение против эсперанто, мне думается, было бы полезно ввести понятие чуда.

Эсперанто - это чудо

Чудо - это нечто настолько малоправдоподобное, что трудно поверить в него, и основная проблема эсперанто как раз и состоит в том, что язык этот является чудом. Язык - такая сложная и деликатная вещь, что, по-видимому, не найдется даже один из 10 миллионов людей, который обладал бы соответствующим талантом (способностями), чтобы успешно построить базу для некоего живого (жизнеспособного) языка. Кроме того, одному человеку, работающему в одиночку, невозможно создать какой-либо язык, поскольку любой язык - это результат анонимного, коллективного бессознательного процесса. Для того, чтобы проект создания некоего средства коммуникации (на котором можно говорить и писать) мог превратиться в реальный живой язык, необходимо, чтобы какой-то коллектив принял предлагаемое ядро языка, начал использовать его и решил бы (сознательно или бессознательно) многие вопросы, найти ответ на которые у одного человека просто не хватит сил.

В ходе практического применения могут свободно проявиться спонтанные психолингвистические склонности, существующие у каждого индивидуума. Коллектив сохраняет лишь те новые слова, идиомы или лингвистические структуры, которые приемлемы с точки зрения языкового чувства этого коллектива. Процесс развивается естественно, обычно неосознанно, и некоторое лингвистическое стремление к равновесию, в основе которого лежит желание достичь взаимопонимания, координирует разного рода вклады.

Вероятность того, что все это произойдет в глобальном масштабе, является минимальной. Поэтому я утверждаю, что само существование эсперанто, языка, прекрасно подходящего для целей межэтнического общения и используемого людьми в Японии и Бразилии, в Исландии и в Иране, спустя менее 100 лет после публикации первого варианта, я утверждаю, что это настоящее, неподдельное чудо.

Что касается чудес, то на них обычно реагируют тремя способами. Те, кто слышал о чуде, но сами его не испытали, чаще всего остаются скептически настроенными. Те, кто, по тем или иным причинам, имел случай самому пережить это чудо, не может не верить в него. Они чувствуют раздражение, когда обнаруживают, что они не могут рассказать скептикам об этом чудесном событии, свидетелями которого оказались они сами. И существует третья категория людей, которые не обладают особенно высокими интеллектуальными способностями и лишь частично "прикоснулись" к чуду, но которые верят, и очень сильно верят в него и стараются убедить весь мир в его ценности. Только потому, что им обязательно нужно во что-то верить, они отождествляют себя с чудом и испытывают чувство экзальтации (восторга) от фанатической связи с ним.

Можно констатировать, что в настоящее время общество следующим образом относится к проблеме международного языка: огромное большинство не имеет никаких контактов с чудом и поэтому относится к нему скептически. Небольшое число людей "испытало на себе" это чудо, не может отрицать ощущений, даваемых им их глазами и ушами, и чувствует раздражение от того, что внешний мир не приемлет этого чуда. Другая малая группа людей познакомилась с этим чудом (частично или полностью), и на основе этого у них развилось более или менее фанатичное чувство необходимости миссионерской деятельности, поскольку таким путем они удовлетворяют некоторые свои психологические потребности, о которых я не имею возможности здесь говорить более подробно.

Здесь нет противоречий

Возможно, у вас появилось впечатление, что я противоречу самому себе. В начале я доказывал, что сопротивление эсперанто вызывается психологической блокадой, а теперь я утверждаю, что это вполне естественно, так как скептицизм - это вполне естественное отношение к чуду.

Здесь я не противоречу самому себе, так как возникновение психологической блокады по отношению к чуду является нормальным явлением, или, если вы предпочитаете, нормальная реакция по отношению к чуду - это возникновение психологической блокады. Вспомните только такие имена, как Христофор Колумб, Пастер, Эдисон. Когда новая концепция бросает вызов всему нашему восприятию мира, мы стремимся психологически отгородиться от нее, так как она кажется слишком неудобной, вызывает смятение. Наше психологическое равновесие слишком ценно для нас, чтобы мы допустили возникновение угрозы для него вследствие резкого изменения нашего мировоззрения. Действительно, в течение многих тысяч лет люди утверждались в мире, в котором существуют языковые барьеры. Последние давали каждому возможность сохранить некоторую дистанцию между его этнической группой и другими группами, особенно удаленными. Неужели вы действительно верите, что туристы с Запада, которые нахлынули в Бангкок или Москву, могут без возникновения серьезного культурного шока добиться полного взаимопонимания с местными людьми? Зачастую требуются многие десятилетия, для того чтобы подготовиться к таким радикальным изменениям всей нашей интеллектуальной жизни. Поэтому, используя свою инстинктивную мудрость, человечество предохраняет себя. В этом и состоит назначение описанной мной психологической блокады.

Тем не менее дело движется вперед...

И все же, хотя и медленно, дело продвигается вперед, и в настоящее время достигло стадии, когда уже становится возможным убедить людей, облеченных властью, что эсперанто может помочь им и значительному числу наших соотечественников приобрести новый - менее мазохистский - взгляд на проблему языка и языковых взаимоотношений.

Я намеренно использовал слово "мазохизм", ибо психологическая блокада обычно включает в себя подобный элемент. Однажды я читал отчет о том, как трудно было внедрить электричество в некоторых сельских районах Франции. Крестьяне саботировали прокладку линии электропередачи и по ночам разрушали все сделанное днем рабочими. Это сопротивление было иррациональным, и хотя оно было естественным и понятным, оно тем не менее было направлено против стремления к материальному прогрессу тех самых людей, которые прибегали к саботажу. И именно поэтому оно было мазохистским.

То же самое наблюдается сейчас и в языковой проблеме. Люди прилагают огромные усилия, идут на значительные расходы, которые в действительности не нужны никому; однако это происходит на наших глазах, поскольку люди еще не поняли, что новичок, позже всех вступивший в семью языков, пришел в нее не с целью агрессии или разбоя, а наоборот - с целью помочь, сделать возможным для каждого сохранение теъ культурных богатств, которыми он наслаждался в течение долгого времени.

Слепо отвергать лекарство, когда действительно болен, это и есть мазохизм. Однако, по моему мнению, этой слепоте часто способствует и еще кое-что: тщеславие. Люди, стоящие у власти, получают дополнительные преимущества от существующей в настоящее время языковой ситуации. Хорошее владение английским или французским языками в обществе, где большинство людей их не знает или знает плохо, дает возможность этому человеку ощущать свое превосходство над остальными. Вообразите, что в вашем распоряжении имеются переводчики на разные языки, которые мгновенно переводят каждое ваше слово? Разве это не послужит доказательством вашей значительности тот факт, что после того, как вы побеседуете на каком-то приеме, целые бригады переводчиков проведут всю ночь, трудясь в поте лица, с тем чтобы ваши слова появились завтра на всех языках? Сознание того, что многие миллионы франков или другой европейской валюты будут потрачены только на то, чтобы обеспечить возможность таких переговоров - не доказывает ли это еще раз, что наши слова, а следовательно и мы сами являемся весьма значительными персонами? Это последнее предположение - лишь моя личная гипотеза, хотя я несколько раз сталкивался с таким явлением при общении с международными чиновниками или делегатами, и мне думается, что в этом предположении есть немалая доля истины.

У меня нет времени развивать тему о "защитных механизмах эго", к тому же это, возможно, потребует использования слишком сложных теоретических построений. Однако интересно отметить, что эти механизмы постоянно используются оппонентами эсперанто, и этот факт нетрудно продемонстрировать. Иными словами, они защищают свое собственное эго, выступая против эсперанто. Если это действительно так, следует ли удивляться, что люди, находящиеся у власти, также защищают мультилингвизм, с тем чтобы извлекать из этой ситуации ощущение собственной значительности, важности и т.п.? Быть может, они боятся, что использование ими эсперанто низведет их до уровня обычных людей?

Возможно, да, возможно - нет. Нам не следует делать обобщений. Как мы видели ранее, даже без учета этого фактора - тщеславия - имеется достаточно факторов, показывающих, почему такое чудо, как эсперанто, оставляет многих наших современников скептически настроенными. Среди них имеются люди, которые не могут быстро измениться, однако многие могли бы освободиться от своих предубеждений, если бы они несколько раз встретились с теми, кто искренне могут поведать им о чуде. Может быть, только этот постепенный личный контакт мало-помалу поможет изменить общую атмосферу в пользу научного, беспристрастного и объективного отношения к языковой проблеме. При таком объективном рассмотрении, разумеется, следует учесть и психологические факторы. Поэтому я надеюсь, что мое исследование о бессознательных причинах негативного отношения к эсперанто и к вопросу о международном языке вообще, послужит вкладом в прогресс в данной области.

Перевел с эсперанто Н.С.Степанов