"Падающая башня"

    Рано утром 4 ноября 1922 года, никого не предупредив, Ерошенко приехал в Пекин. Пешком добрался до дома Лу Синя и, к счастью, застал хозяина: чиновники министерства, где работал Лу Синь, в этот день бастовали.
    Лу Синь так обрадовался возвращению друга, что не стал ему выговаривать за опоздание.
    - Я ждал от вас телеграммы из Хельсинки, - сказал он.
    - Извините меня, - тихо ответил Ерошенко. - Мне так хотелось остаться на родине, но я обещал вернуться - и вот я здесь.
    - Это ничего, ничего, - успокоил его Лу Синь. - Вы, наверно, голодны с дороги, так присаживайтесь к столу и ешьте яичницу с рисом. Мы готовим ее по-крестьянски, как в моем родном Шаосинском уезде. Отведайте бобов, запеченных в тесте, - отличное лакомство.
    Ерошенко чувствовал, что друг хочет сделать ему приятное, успокоить, ободрить. А между тем, как рассказал Лу Синь, дела в Пекинском университете шли неважно: на русском отделении из пятидесяти человек осталось только пятнадцать, да и на эсперантском потоке студентов поубавилось.
    - Мне хотелось бы повидаться со своими слушателями, - сказал Ерошенко.
    - В университете сейчас никого нет. Но встретить вы их можете: на 7 ноября назначена студенческая демонстрация. Только прошу вас, - Лу Синь взял руки друга в свои, - будьте осторожны.
    Студенты Пекина, выступавшие за безусловное признание Китаем Советской России, организовали демонстрацию по случаю пятой годовщины Октябрьской революции. Лу Синь понимал, что его русский друг, человек кипучей натуры, патриот, не останется в стороне.
    На демонстрацию Ерошенко пошел вместе с профес-сором русской секции А. Ивиным. Когда они приблизились к зданию министерства иностранных дел, его уже осаждали толпы студентов. Здание было оцеплено полицейскими. Юноши и девушки угрожающе молчали.
    - Я знаю, почему вы здесь, - сказал, обращаясь к ним префект полиции. - Каждый из вас получил деньги от большевиков.
    - Вы много знаете, господин префект, - с достоинством ответил один из студентов. - А вот нам известно, что ваша сестра - любовница министра.
    Толпа студентов дружно рассмеялась. Префекта с трибуны словно ветром сдуло.
    - О чем шла речь? - спросил Ерошенко.
    - Студенты, - пояснил А. Ивин, - вежливо... как бы это сказать... послали префекта куда подальше.
    - Спросите их, почему они выступают за признание Советской России, - попросил Ерошенко.
    Ивин отозвал одного из студентов и задал ему этот вопрос.
    - Империалисты отдали Японии наш Шаньдун. А Ленин - вождь всех трудящихся. Теперь мы видим, кто нам друг, а кто враг.
    Ерошенко радостно закивал головой.
    Китайские власти строго запрещали любые собрания, где могли обсуждаться политические проблемы. Однако русский писатель и его товарищи нашли повод для встречи. 16 декабря 1922 года они сняли зал одной из гостиниц под, казалось бы, нейтральным предлогом - для празднования годовщины со дня рождения доктора Заменгофа, создателя эсперанто. Власти не стали чинить препятствий. А между тем здесь, в этом зале, прозвучали далеко не нейтральные речи.
    Свое выступление Ерошенко начал с рассказа о жизненном пути Заменгофа. Потом остановился на его предсмертном письме к европейским дипломатам - об устройстве мира. Это дало повод сказать и о том, что гораздо больше волновало китайских слушателей, - о западных политиках, которые на своих конференциях делили Китай.
    - Кто такие дипломаты, все эти Ллойд Джорджи и Клемансо? - спрашивал Ерошенко. - Разве в их про-фессию не входят ложь и обман? Разве их цель не состоит в том, чтобы натравливать народы друг на друга? Не нужно быть политиком, чтобы понять: отношение великих держав к народам побежденных стран основано на грабеже. Не нужно быть философом, чтобы увидеть: гнет Англии в Индии, действия японских милитаристов в Корее и на Формозе - преступления против человечности, которые не простят будущие поколения. Не нужно быть пророком, чтобы предсказать: империалистический грабеж, эксплуатация народов бедных стран непременно отзовутся кровавой революцией угнетенных. Чтобы понять это, вовсе не нужно быть коммунистом или социалистом - достаточно быть просто честным человеком... Так разве можно, зная это, предоставлять решение международных вопросов продажным дипломатам?..
    После этого выступления перед широкой аудиторией у Ерошенко появилось много друзей вне стен университета. В ночь под новый, 1923 год, они пригласили его с собой на праздник. Колонны студентов, подняв над собой факелы, шагали по Пекину. И до самой зари звучала ерошенковская гитара, слышались революционные песни.
    В январе начались, наконец, занятия. Каждое утро Ерошенко входил в трехэтажное здание у храма Машимяо недалеко от дворца императора Пу И и проходил по узким коридорам в библиотеку университета. Все было здесь таким же, как и год назад. Только сами студенты стали осторожнее. Иногда они предупреждали слепого учителя, что в зале сидит шпик. Часто приходил полицейский в форме. Тогда аудитория Ерошенко таяла, как снег весной, - не всякому хотелось оказаться на подозрении у властей.
    Ерошенко чувствовал, что между ним и студентами вырастает стена. Он пытался сломать ее. Такой попыткой была, по-видимому, нашумевшая в свое время дискуссия о китайском театре в январе 1923 года.
    В те годы в Китае зарождался театр европейского типа. Процесс этот был нелегкий - ведь в стране существовал только традиционный театр. Послушав драму Л. Н. Толстого "Власть тьмы" в постановке студентов Пекинского университета, Ерошенко подверг спектакль критике. Он писал, что исполнители превратили сцену в "базар, где торгуют рыбой". Этой постановке Ерошенко противопоставил спектакль женской труппы двух пекинских институтов: "Много шума из ничего" Шекспира.
    Против Ерошенко выступил в печати некий Вэй Цзянь-гун. Свою статью он озаглавил "Не будем слепо следовать", намекая на физический недуг своего оппонента. Резкую отповедь дал ему Лу Синь. Вместе с тем китайский писатель отмечал, что статья Ерошенко вряд ли будет доброжелательно принята студентами университета.
    Тем временем обстановка в стране ухудшилась, реакция подняла голову. По приказу правителя Северного и Центрального Китая У Пэй-фу 7 февраля 1923 года солдаты стреляли в рабочих. Власти распускали слухи, что рабочих подбивают на выступления "красные агитаторы". Теперь оставаться в Китае Ерошенко было уже небезопасно. К тому же, не сумев защитить университет от грубого вмешательства властей, подал в отставку и покинул страну либеральный ректор Цай Юань-пэй. Ерошенко решил уехать на родину, не дожидаясь конца учебного года.
    В дни зимних каникул он прощался с Китаем - посетил Ханчжоу и Шанхай. Весной уладил все формаль-ности и окончательно собрался в путь. Он знал, что навсегда расстается с пленившим его некогда Востоком. Слишком долго жил он вдали от родины.
    "Жизнь в этих теплых краях, казавшихся мне поначалу сказочно-прекрасными, - писал Ерошенко, - под конец утратила для меня всякую прелесть. Розовые мечты рассеялись, я был по горло сыт тешившими меня когда-то золотыми снами и иллюзиями, в свете которых в юности представлял себе эти страны. Тогда я решил вернуться назад на свою родину, откуда холод и мрак заставили меня когда-то бежать".
    Перед отъездом Ерошенко написал стихи "Весенние мотивы", посвященные братьям Чжоу. В них - предчувствие свидания с родиной и горечь от расставания с друзьями. А 15 апреля Лу Синь записал в дневнике:
    "Провел вечер в ресторане вместе с Ерошенко". Это были проводы русского друга.
    В этот вечер, откликаясь на просьбы друзей, Ерошенко прочитал им на прощание свою сказку "Падающая башня", маленькое повествование о китайских Ромео и Джульетте.
    ...Некогда в далекой стране жили два помещика, которые называли себя Великий Светоч Юга и Негасимое Светило Севера. Они так ненавидели друг друга, что ни один из них даже не смотрел в сторону соседа...
    У Светоча была прекрасная дочь, которую молва нарекла именем - Нежный Цветок Юга. Его северное сиятельство имел сына, чье имя было - Гордость Небес Севера. Дети ни разу не пожелали увидеть друг друга.
    Юноша называл девушку "калекой юга", она его - "чудовищем севера".
    Вскоре оба помещика умерли. Цветок Юга и Гордость Севера сделались владельцами своих имений. Однажды они нарушили завет отцов и, одновременно подкравшись к забору, разделявшему их владения, увидели друг друга.
    Девушка была прекрасна, и юноша полюбил ее. Она также влюбилась в красивого и мужественного соседа. Будь они детьми крестьян, они знали бы, как поступить. Но это были напыщенные богачи, и каждый из них решил сразить другого своим могуществом.
    Цветок Юга построила величественный дворец, кото-рый народ назвал Сном Южных Ночей. Гордость Севера приказал разбить сад с фонтанами и прудами, куда смотрелись бы звезды. Его имение назвали Мечтой Севера.
    Однако и этого им показалось мало. Каждый из них решил построить такую высокую башню, чтобы она была много выше, чем у соседа.
    ...А между тем годы шли. Как-то, стоя на вершине башни, Цветок Юга увидела падающую звезду. Ей показалось, что это ее возлюбленный. Она потянулась за звездой и упала с башни.
    Странное дело, но и юноша увидел в этой звезде свою любимую и, желая приблизиться к звезде, рухнул вниз.
    А на следующий день состоялись похороны. Прекрасные дворцы оказались нужными лишь затем, чтобы в их справили тризны.
    "Я знаю, многие загубили жизнь так, как они. И я один из них. Я тоже возводил башню, годную лишь на то, чтобы с нее упасть. Я возводил дворцы. Я упал, меня покрыли руины. Но я остался жив. Знаете, почему? Потому что и дворцы и башню я возвел лишь в своих мечтах" (16).
    Ерошенко закончил рассказ, положил гитару, под аккомпанемент которой читал сказку, и грустно улыбнулся. На глазах у Лу Синя были слезы: он понимал, что расстается с другом навсегда.
    На следующий день Лу Синь записал в дневнике:
    "Ерошенко уехал на родину". Но китайский писатель не забыл о своем русском друге. Упоминания о нем постоянно встречаются в его статьях и оканчиваются лишь в 1935 году, за год до смерти писателя.
    Светлую память оставил "слепой русский поэт Ерошенко" у китайского народа.

(16) Написана в Шанхае в 1921 г.

<< >>