Глава III
ЮГО-ВОСТОЧНАЯ АЗИЯ (1916 - 1919)
Неудачное путешествие в Таиланд

    "Прощай, Япония - прощай навсегда!" Никогда не думал Ерошенко, что прощание будет таким тяжелым.
    В Токио его провожали друзья, из Кобе он уезжал один. С фотографии тех дней Ерошенко смотрит на нас печальный. Он стоит, прижавшись к поручням палубы, ветер развевает его длинные волосы. На нем перехваченная поясом полосатая косоворотка; в одной руке - палка, в другой - соломенная шляпа. Кажется, Ерошенко всматривается в даль, словно ожидая кого-то.
    А ждал он Тории Токудзиро. "Я знаю, ты мой самый лучший друг. Но почему, почему ты не пришел проводить меня?.. Если бы ты уезжал навсегда, я примчался бы к тебе, как арабский скакун к своему жеребенку, как орел к своему орленку, быстрее ветра прилетел бы я. Мой малыш, почему ты не приехал в Кобе? Я думаю об этом, и глаза мои наливаются слезами, а сердце наполняется тоской", - писал Ерошенко Тории.
    Пароход ушел из Кобе. Ерошенко прошел к себе, в каюту третьего класса, где в духоте под грохот машины устраивался на ночь простой люд. Ночью он почувствовал себя плохо. Два дня ничего не ел, метался в бреду. Его было совсем уже решили высадить в Сянгане (Гонконге) - капитан корабля опасался тифа. Но среди пассажиров оказался врач - русский, он осмотрел Ерошенко и, определив, что у пациента нервное потрясение, предложил соотечественнику перейти к нему, в каюту первого класса.
    - Так вы, значит, едете в Бангкок, - сказал врач, когда они познакомились поближе. - А позвольте полюбопытствовать, почему не в Рангун, Калькутту или, скажем, в Бомбей?
    - Я хотел бы основать в Таиланде школу слепых, а в Бирме и Индии такие школы уже есть. К тому же в британских владениях нам, русским, труднее, чем в других странах Востока, так как англичане видят в нас конкурентов.
    - А в Таиланде положение иное?
    - Да, я так думаю: ведь эта страна никогда не была колонией европейцев.
    - И вы едете туда один, слепой... основать школу?
    - А вы думаете, зрячему это было бы легче?     Ерошенко подружился с русским врачом. В письме из Сингапура он писал, что врач всю дорогу заботился о нем и, хотя они вскоре поссорились, одолжил ему немного денег. "Не было счастья, да несчастье помогло", - замечает автор письма.
    20 июля 1916 года корабль причалил в Сингапуре - здесь, судя по письмам Ерошенко, его на несколько дней задержали. Английскому таможеннику показался подозрительным бедно одетый слепой путешественник в русской рубахе и турецкой феске.
    - Вы магометанин? - спросил чиновник.
    - Нет, русский.
    - С какой целью едете в Таиланд?
    - Хочу покататься на белом слоне, - без тени усмешки ответил Ерошенко.
    - А где взяли деньги на поездку?
    - Я рантье, у меня счет в английском банке.     Таможенник пристально посмотрел на "рантье": рубаха навыпуск, брюки заправлены в сапоги, за спиной мешок.
    - Извините, но я не могу вас пропустить: нужно выяснить, кто вы такой.
    Пришлось Ерошенко идти в русское консульство. Консул проверил документы, удостоверил его личность, но посоветовал возвратиться в Японию - в английских владениях, заметил он, каждый русский на подозрении.
    - Однако Таиланд не владение английской короны, - ответил Ерошенко.
 - Что вы знаете о Таиланде? - устало сказал консул. - Кстати, на какие средства вы собираетесь там жить?
    Ерошенко грустно улыбнулся - какая трогательная забота! Он вспомнил, как четыре года назад при въезде в Англию предъявлял пять фунтов. Теперь на другом конце света повторялось то же самое. Путешественник раскрыл свой тощий кошелек и сказал:
    - Наличных мало, но у меня счет в английском банке.
    - Ладно, бог с вами, - улыбнулся консул, возвращая ему паспорт.
    "30 июля, - писал Ерошенко Тории Токудзиро, - я приехал в Бангкок. Меня не встретили ни Тории Такэси, ни знакомый сиамец - и я как призрак бродил по улицам".
    Бангкок, прорезанный множеством каналов, казался Ерошенко запутанным лабиринтом. Вокруг сновали незнакомые люди, слышалась тайская, бирманская, малайская и китайская речь. В этом большом шумном городе никому ни до кого не было дела. И слепой почувствовал себя одиноким, как в пустыне.
    Он сел возле одного из мостов и решил дождаться темноты, чтобы в ночной тишине начать понемногу знакомиться с Бангкоком. Сердце у него щемило, в памяти всплывали голоса друзей, советовавших ему не ездить в Таиланд. И Японию Ерошенко вспоминал как тихий, навсегда потерянный рай.
    Неожиданно он услышал, как кто-то обратился к нему по-английски с сильным акцентом:
    - Я вижу, вы чужой здесь, в Бангкоке. Не могу ли я вам чем-нибудь помочь?
    Ерошенко поведал о своей беде, сказал, что ищет тайца Бунью, знакомого ему по Токио, где тот преподавал тайский язык.
    Бунью незнакомец не знал, но он помог разыскать Тории Такэси (1). Через день удалось найти и Бунью.
    Таец очень обрадовался приезду Ерошенко. Дело в том, что женой Буньи была японка, постоянно тосковавшая по своей родине. Теперь у нее появился отличный собеседник, и, возможно, подумал таец, ей не будет здесь так тоскливо.
    Ерошенко поселился в доме Буньи. С помощью молодых супругов Ерошенко "увидел" Бангкок - город сотен храмов и тысяч лачуг (богам, заметил поэт, живется здесь вольготней, чем людям), познакомился с простыми тайцами - торговцами и рыбаками, с гордыми степенными монахами, которые ходили от дома к дому, собирая подаяние.
    Ерошенко нравились тайцы - их веселый, независимый нрав. Он писал Накамура Кийоо: "Условия жизни в Сиаме иные, чем в Европе и Японии... Обучение по европейскому образцу кажется им лишь напрасным осложнением в жизни".
    Конечно же, жизнь в Таиланде далеко не была такой безоблачной и ясной, какой она представлялась Ерошенко. И если его путешествие окончилось неудачей, то также и потому, что он зачастую слепо доверял людям и не умел еще считаться с реальностью.
    Ерошенко приехал в Таиланд, когда там начали ограничивать деятельность всех иностранцев - японцев, англичан, бирманцев. И поэтому его план - создать школу слепых - был обречен на неудачу.
    Знал ли об этом Ерошенко? Вряд ли. Он чувствовал, что все его попытки встречают противодействие, но не понимал, кто ему мешает. Еще в августе 1916 года Ерошенко писал в Японию Тории Такудзиро: "Я уже начал свои хлопоты (об основании школы слепых. - Прим. пер.). Но пока ничего определенного сказать не могу. Положение слепых в Сиаме совершенно иное, чем в других странах. Говорят, что здесь вообще невозможно что-либо сделать для них. Но я не обращаю внимания на эти разговоры...
    Прежде всего я думаю создать здесь небольшой кружок (не слепых, но тех, кто занимается проблемой слепых). Если это удастся, моя цель будет достигнута. Пусть даже этот кружок сразу и не сможет ничего сделать, но, если со временем там появятся люди более умные, чем я, они, наверно, чего-нибудь добьются.
    Во-вторых, я хочу собрать средства для этого кружка.
    В-третьих, двух-трех подростков я предполагаю отправить в Японию, либо
взять их туда с собой, чтобы они там получили образование. Вернувшись потом в Сиам, они смогут работать среди слепых.
    Таковы мои скромные планы".
    Но чтобы осуществить эти планы, нужны были деньги. И Ерошенко по ночам играет на гитаре в русском ресторане, а днем обивает пороги ведомств и министерств. Можно себе представить, как удивлялись чиновники, когда этот высокий белокожий иностранец обращался к ним на их родном, тайском языке!
    - Это же позор, что в Таиланде нет еще школы слепых! - гремел голос Ерошенко. - Чтобы чувствовать себя полноценным, слепой должен работать.
    - Зачем? Разве от этого он станет зрячим? Ерошенко не знал, что чиновники, с которыми он общался, следовали строгой инструкции: ни в чем не содействовать иностранцам. И вот, желая во что бы то ни стало добиться цели, поэт видел препятствия не там, где они были на самом деле. Фатализм, свойственный некоторым знакомым ему тайцам, он принимал за равнодушие, а жизнелюбие их путал со стремлением к праздности.
    Нотки отчаяния усиливались от одного его письма к другому. То он писал, что для образования слепых в Таиланде нет ни средств, ни преподавателей, то грустно признавался, что вообще разочаровался здесь в людях.
    Что ему оставалось делать? Махнуть на все рукой и вернуться назад к друзьям? А может, что еще хуже, остаться в Бангкоке при русском ресторане - благо жизнь здесь была дешевая, да и соотечественники к нему благоволили? Однако это было не для Ерошенко. Вот что он писал профессору Накамура: "Сиам мне не очень нравится, но жить здесь приятно... Я не думаю о возвращении в Японию. Долго оставаться в Сиаме у меня тоже намерений нет. Через год я поеду в Индию, оттуда хочу поехать в Аравию. Если бы только у меня были деньги, можно было бы строить планы, но приходится (прямо как в русской пословице) "сидеть и ждать у моря погоды".
    Из писем той поры мы узнаем его планы: побывать в Бирме, съездить на Яву (2), посетить город Акку и оттуда уже добраться до России. "Так завершится мое первое путешествие по всему свету", - писал Ерошенко. Значит, в его планах было и второе и третье? Известно, например, что он мечтал побывать в Америке.
    А как же отсутствие средств? Как бы отвечая на этот вопрос, Ерошенко писал: "Никогда не думал я о деньгах... Есть нечто такое, что беспокоит больше, чем деньги. Оно-то и заставило меня покинуть Японию, а сейчас вынуждает уехать из Сиама. Боюсь, что это "нечто" не даст мне покоя и в Индии и развеет мою мечту об Аравии. Я все это хорошо понимаю, но не могу противостоять этой властной силе...".
    Что же это за сила, не совсем понятная даже ему самому? Ответ на это и сложен и прост. Можно ска-зать: это любовь к людям. Можно добавить - сострадание к своим незрячим братьям, желание объединить их не в касту отверженных, а в равноправный отряд свободного человечества.
    Ерошенко был из тех, для кого чужая боль много сильней собственной. Он не мог блаженствовать в Японии, когда его слепые братья страдали в Таиланде. Он не мог сидеть сложа руки в Бангкоке, когда им закрывали дорогу к образованию, к свету. Это был человек действия.
    ... Ночь. Спит мертвый и прекрасный город Аютия - древняя столица Таиланда. Руины его поросли лианами, улицы - бамбуком. Но вот в городе послышались голоса, появились люди. Они ощупывают руины, читают выпуклые надписи на стенах пагод, трогают бесчисленные изваяния Будды и, кажется, совсем не тяготятся темнотой. А ведет их высокий белокожий человек, совсем не похожий на тайца.
    ... День. По пыльной дороге Менамской равнины идут, взявшись за руки, слепые. Впереди - высокий человек с гитарой. На привалах он, развязав мешок, вынимает редьку, капусту, помидоры, огурцы. Все это переходит от одного слепца к другому. Ерошенко (а это он ведет слепцов) повторяет названия овощей по-тайски и объясняет, как их можно записать по Брайлю.
    В те годы вокруг имени Ерошенко рождаются легенды. Так, одна из них утверждает, что русский путешественник все же основал в Таиланде школу слепых и благодарные тайцы поставили ему там памятник... Хорошо сказал об этом, вероятнее всего несуществующем, монументе воронежский писатель Э. И. Пашнев: "Если люди сначала придумали легенду, а потом поверили в нее, то незачем ездить и проверять - стоит памятник Василию Ерошенко в Сиаме или нет. И неважно, что у этого изваяния нет автора и нет самого изваяния, памятник все равно стоит, потому что этого хотят многие люди. И стоять этому памятнику теперь вечно, потому что легенда делается из более прочного материала, чем бронза, гранит или мрамор.
    А может быть, и в самом деле какой-нибудь отчаянный скульптор на свой страх и риск из простого камня высек упрямо наклоненную голову философа и широкие плечи путешественника, и стоит сейчас Василий Ерошенко в тени какого-нибудь диковинного дерева на той далекой сиамской земле, и все, кто проходит мимо: школьники и почтальоны, учителя и крестьяне - приносят к его ногам экзотические цветы своей родины".

(1) Из письма Ерошенко Тории Токудзиро следует, что незнакомец этот был
бирманцем. Ерошенко встретился в Таиланде и с другими бирманцами. Видимо, с
их помощью он еще в Бангкоке выучил бирманский язык, так что по приезде в
Бирму в 1917 г. мог сразу же начать преподавательскую деятельность на
бирманском языке в школе слепых.
(2) В Таиланде Ерошенко изучал малайский язык (по современной классификации
этот язык, вернее группу языков, называют индонезийским).

<< >>