Antau proksimume kvardek jaroj en
S.-Peterburgo sur la insulo Vasiljevskij, en la Unua
linio[1], loghis mastro de vira
pensionato, kiu vershajne ghis nun restas che multaj en
fresha memoro, kvankam la domo, kie situis la pensionato,
jam delonge cedis lokon al alia, neniom simila al la
antaua. Tiutempe nia Peterburgo jam estis fama en la tuta
Europo pro sia beleco, kvankam ghi sufiche malsamis la
nunan. Tiam sur la avenuoj de la insulo Vasiljevskij ne
ekzistis gajaj ombrecaj aleoj: lignaj pavimoj, ofte
kunbatitaj el putraj tabuloj, okupadis la lokon de la
nunaj belaj trotuaroj. La Isaaka ponto, tiutempe
mallargha kaj malglata, prezentadis tute alian vidon ol
nun; kaj mem la Isaaka placo estis tute alia. Tiam la
monumento de Petro la Unua estis apartigita de la Isaaka
preghejo per drenilo; la Admiralejo ne estis
chirkauplantita per arboj; la Kavalirgvarda manegho ne
ornamadis la placon per la nuna bela fasado - unuvorte
tiama Peterburgo ne estis la sama, kiel la nuna. La urboj
interalie havas kontrau la homoj la avantaghon, ke post
jaroj ili iufoje farighas pli belaj… Tamen la afero
iras nun ne pri tio. Alifoje kaj aliokaze mi eble pli
vaste parolos kun vi pri la shanghoj, okazintaj en
Peterburgo dum mia vivo, - sed nun ni turnu nin ree al la
pensionato, kiu antau kvardek jaroj trovighis sur la
insulo Vasiljevskij, en la Unua linio. La domo, kiun nun - kiel jam
dirite - vi ne trovos, estis de du etaghoj, tegita per
holandaj tegoloj. La perono, sur kiu oni ghin eniradis,
estis ligna kaj elstaris straten… El la vestiblo
sufiche kruta shtuparo kondukis al la supera loghejo,
konsistinta el ok au nau chambroj, en kiuj de unu flanko
loghis la mastro de la pensionato, kaj de la alia estis
la klasoj. La dormochambroj de la infanoj, trovighis en
la malsupra etagho, lau la dekstra flanko de la vestiblo,
kaj lau la maldekstra loghis du oldulinetoj
nederlandaninoj, el kiuj chiu havis pli ol cent jarojn
kaj kiuj per la propraj okuloj vidis Petron la Unuan kaj
ech paroladis kun li… Nuntempe en la tuta Ruslando vi
apenau trovos homon, kiu vidis Petron la Unuan; tempo
venos, kiam ankau niaj spuroj forvishighos de sur
tervizagho! Chio pasas, chio malaperas en nia pereonta
mondo... Sed la afero iras nun ne pri tio. Inter la tridek au kvardek
infanoj, lernintaj en la pensionato, trovighis knabo
launome Aljosha, kiu havis tiam ne pli ol nau au dek
jarojn. Liaj gepatroj, loghintaj forfore de Peterburgo,
antau proksimume du jaroj veturigis lin en la chefurbon,
fordonis en la pensionaton kaj revenis hejmen, paginte al
la instruisto kondichitan pagon pro kelkaj jaroj antauen.
Aljosha estis knabo sagheta, charmeta, lernis bone, kaj
chiuj lin amis kaj karesis. Tamen spite al tio li ofte
enuis en la pensionato, kaj iufoje ech malgajis. Precipe
dekomence li neniel povis kutimighi al la penso, ke li
estas disigita de sia familio. Sed poste li iom post iom
komencis kutimighi al sia stato, kaj estis ech minutoj,
kiam ludante kun la kunuloj li pensis, ke en la
pensionato estas multe pli gaje, ol en la gepatra domo. Entute la tagoj de la lernado
pasadis por li rapide kaj agrable; sed kiam venadis
sabato kaj chiuj liaj kunuloj hastadis hejmen al siaj
familioj, tiam Aljosha amare sentadis sian solecon. En
dimanchoj kaj festoj li tutan tagon restadis sola, kaj
tiam lia nura konsolo estis legado de la libroj, kiujn la
instruisto permesadis preni el sia malgranda biblioteko.
La instruisto estis germano lau la deveno, kaj tiutempe
en la germana literaturo dominis modo pri kavaliraj
romanoj kaj magiaj rakontoj, - kaj la biblioteko, kiun
uzis nia Aljosha, plejparte konsistis el libroj de chi
tiu speco. Do Aljosha, estante ankorau en la
dekjara agho, jam konis parkere la agojn de pli gloraj
kavaliroj, almenau tiel, [1] La insulo Vasiljevskij-
distrikto en Peterburgo; linio - nomo de ciu flanko de
strato sur la insulo Vasiljevskij. |
||
Черная курица, или подземные жители Лет сорок тому назад, в
С.-Петербурге на Васильевском
Острове, в Первой линии, жил-был
содержатель мужского пансиона,
который еще до сих пор,
вероятно, у многих остался в
свежей памяти, хотя дом, где
пансион тот помещался, давно
уже уступил место другому,
нисколько не похожему на
прежний. В то время Петербург
наш уже славился в целой Европе
своею красотой, хотя и далеко
еще не был таким, каков теперь.
Тогда на проспектах
Васильевского Острова не было
веселых тенистых аллей:
деревянные подмостки, часто из
гнилых досок сколоченные,
заступали место нынешних
прекрасных тротуаров.
Исаакиевский мост, узкий в то
время и неровный, совсем иной
представлял вид, нежели как
теперь; да и самая площадь
Исаакиевская вовсе не такова
была. Тогда монумент Петра
Великого от Исаакиевской
площади отделен был канавою;
Адмиралтейство не было
обсажено деревьями, манеж
Конногвардейский не украшал
площади прекрасным нынешним
фасадом, - одним словом,
Петербург тогдашний не то был,
что теперешний. Города перед
людьми имеют, между прочим, то
преимущество, что они иногда с
летами становятся красивее...
Впрочем, не о том теперь идет
дело. В другой раз и при другом
случае я, может быть, поговорю с
вами пространнее о переменах,
происшедших в Петербурге в
течение моего века, теперь же
обратимся опять к пансиону,
который лет сорок тому назад
находился на Васильевском
Острове, в Первой Дом, которого вы теперь - как уже вам сказывал - не найдете, был о двух этажах, крытый голландскими черепицами. Крыльцо, по которому в него входили, было деревянное и выдавалось на улицу. Из сеней довольно крутая лестница вела в верхнее жилье, состоявшее из восьми или девяти комнат, в которых с одной стороны жил содержатель пансиона, а с другой были классы. Дортуары, или спальные комнаты детей, находились в нижнем этаже, по правую сторону сеней, а по левую жили две старушки-голландки, из которых каждой было более ста лет и которые собственными глазами видали Петра Великого и даже с ним говаривали. В нынешнее время вряд ли в целой России вы встретите человека, который бы видал Петра Великого; настанет время, когда и наши следы сотрутся с лица земного! Все проходит, все исчезает в бренном мире нашем... но не о том теперь идет дело. В числе тридцати или сорока детей, обучавшихся в том пансионе, находился один мальчик, по имени Алеша, которому тогда было не более 9 или 10 лет. Родители его, жившие далеко-далеко от Петербурга, года за два перед тем привезли его в столицу, отдали в пансион и возвратились домой, заплатив учителю условленную плату за несколько лет вперед. Алеша был мальчик умненький, миленький, учился хорошо, и все его любили и ласкали. Однако, несмотря на то, ему часто скучно бывало в пансионе, а иногда даже и грустно. Особливо сначала он никак не мог приучиться к мысли, что он разлучен с родными своими. Но потом мало-помалу он стал привыкать к своему положению, и бывали даже минуты, когда, играя с товарищами, он думал, что в пансионе гораздо веселее, нежели в родительском доме. Вообще дни учения для него проходили скоро и приятно, но когда наставала суббота и все товарищи его спешили домой к родным, тогда Алеша горько чувствовал свое одиночество. По воскресеньям и праздникам он весь день оставался один, и тогда единственным утешением его было чтение книг, которые учитель позволял ему брать из небольшой своей библиотеки. Учитель был родом немец, в то время в немецкой литературе господствовала мода на рыцарские романы и на волшебные повести, и библиотека эта большею частию состояла из книг сего рода. Итак, Алеша, будучи еще в десятилетнем возрасте, знал уже наизусть деяния славнейших рыцарей, по крайней мере так, как они описаны были в романах. Любимое его занятие в длинные зимние вечера, по воскресеньям и другим праздничным дням было мысленно переноситься в старинные, давно прошедшие веки... Особливо в вакантное время, как, например, об Рождестве или в светлое Христово воскресенье, - когда он бывал разлучен надолго со своими товарищами, когда часто целые дни просиживал в уединении, - юное воображение его бродило по рыцарским замкам, по страшным развалинам или по темным, дремучим лесам. |
