Little Ida's Flowersby Hans Christian Andersen |
Floroj de la malgranda Idade Hans Christian Andersen |
“My poor flowers are quite
dead,” said little Ida, “they were so pretty
yesterday evening, and now all the leaves are hanging
down quite withered. What do they do that for,” she
asked, of the student who sat on the sofa; she liked him
very much, he could tell the most amusing stories, and
cut out the prettiest pictures; hearts, and ladies
dancing, castles with doors that opened, as well as
flowers; he was a delightful student. “Why do the
flowers look so faded to-day?” she asked again, and
pointed to her nosegay, which was quite withered. “Don't you know what is the matter with them?” said the student. “The flowers were at a ball last night, and therefore, it is no wonder they hang their heads.” “But flowers cannot dance?” cried little Ida. “Yes indeed, they can,” replied the student. “When it grows dark, and everybody is asleep, they jump about quite merrily. They have a ball almost every night.” “Can children go to these balls?” “Yes,” said the student, “little daisies and lilies of the valley.” “Where do the beautiful flowers dance?” asked little Ida. “Have you not often seen the large castle outside the gates of the town, where the king lives in summer, and where the beautiful garden is full of flowers? And have you not fed the swans with bread when they swam towards you? Well, the flowers have capital balls there, believe me.” “I was in the garden out there yesterday with my mother,” said Ida, “but all the leaves were off the trees, and there was not a single flower left. Where are they? I used to see so many in the summer.” “They are in the castle,” replied the student. “You must know that as soon as the king and all the court are gone into the town, the flowers run out of the garden into the castle, and you should see how merry they are. The two most beautiful roses seat themselves on the throne, and are called the king and queen, then all the red cockscombs range themselves on each side, and bow, these are the lords-in-waiting. After that the pretty flowers come in, and there is a grand ball. The blue violets represent little naval cadets, and dance with hyacinths and crocuses which they call young ladies. The tulips and tiger-lilies are the old ladies who sit and watch the dancing, so that everything may be conducted with order and propriety.” “But,” said little Ida, “is there no one there to hurt the flowers for dancing in the king's castle?” “No one knows anything about it,” said the student. “The old steward of the castle, who has to watch there at night, sometimes comes in; but he carries a great bunch of keys, and as soon as the flowers hear the keys rattle, they run and hide themselves behind the long curtains, and stand quite still, just peeping their heads out. Then the old steward says, ‘I smell flowers here,’ but he cannot see them.” “Oh how capital,” said little Ida, clapping her hands. “Should I be able to see these flowers?” “Yes,” said the student, “mind you think of it the next time you go out, no doubt you will see them, if you peep through the window. I did so to-day, and I saw a long yellow lily lying stretched out on the sofa. She was a court lady.” “Can the flowers from the Botanical Gardens go to these balls?” asked Ida. “It is such a distance!” “Oh yes,” said the student “whenever they like, for they can fly. Have you not seen those beautiful red, white, and yellow butterflies, that look like flowers? They were flowers once. They have flown off their stalks into the air, and flap their leaves as if they were little wings to make them fly. Then, if they behave well, they obtain permission to fly about during the day, instead of being obliged to sit still on their stems at home, and so in time their leaves become real wings. It may be, however, that the flowers in the Botanical Gardens have never been to the king's palace, and, therefore, they know nothing of the merry doings at night, which take place there. I will tell you what to do, and the botanical professor, who lives close by here, will be so surprised. You know him very well, do you not? Well, next time you go into his garden, you must tell one of the flowers that there is going to be a grand ball at the castle, then that flower will tell all the others, and they will fly away to the castle as soon as possible. And when the professor walks into his garden, there will not be a single flower left. How he will wonder what has become of them!” “But how can one flower tell another? Flowers cannot speak?” “No, certainly not,” replied the student; “but they can make signs. Have you not often seen that when the wind blows they nod at one another, and rustle all their green leaves?” “Can the professor understand the signs?” asked Ida. “Yes, to be sure he can. He went one morning into his garden, and saw a stinging nettle making signs with its leaves to a beautiful red carnation. It was saying, ‘You are so pretty, I like you very much.’ But the professor did not approve of such nonsense, so he clapped his hands on the nettle to stop it. Then the leaves, which are its fingers, stung him so sharply that he has never ventured to touch a nettle since.” “Oh how funny!” said Ida, and she laughed. “How can anyone put such notions into a child's head?” said a tiresome lawyer, who had come to pay a visit, and sat on the sofa. He did not like the student, and would grumble when he saw him cutting out droll or amusing pictures. Sometimes it would be a man hanging on a gibbet and holding a heart in his hand as if he had been stealing hearts. Sometimes it was an old witch riding through the air on a broom and carrying her husband on her nose. But the lawyer did not like such jokes, and he would say as he had just said, “How can anyone put such nonsense into a child's head! what absurd fancies there are!” But to little Ida, all these stories which the student told her about the flowers, seemed very droll, and she thought over them a great deal. The flowers did hang their heads, because they had been dancing all night, and were very tired, and most likely they were ill. Then she took them into the room where a number of toys lay on a pretty little table, and the whole of the table drawer besides was full of beautiful things. Her doll Sophy lay in the doll's bed asleep, and little Ida said to her, “You must really get up Sophy, and be content to lie in the drawer to-night; the poor flowers are ill, and they must lie in your bed, then perhaps they will get well again.” So she took the doll out, who looked quite cross, and said not a single word, for she was angry at being turned out of her bed. Ida placed the flowers in the doll's bed, and drew the quilt over them. Then she told them to lie quite still and be good, while she made some tea for them, so that they might be quite well and able to get up the next morning. And she drew the curtains close round the little bed, so that the sun might not shine in their eyes. During the whole evening she could not help thinking of what the student had told her. And before she went to bed herself, she was obliged to peep behind the curtains into the garden where all her mother's beautiful flowers grew, hyacinths and tulips, and many others. Then she whispered to them quite softly, “I know you are going to a ball to-night.” But the flowers appeared as if they did not understand, and not a leaf moved; still Ida felt quite sure she knew all about it. She lay awake a long time after she was in bed, thinking how pretty it must be to see all the beautiful flowers dancing in the king's garden. “I wonder if my flowers have really been there,” she said to herself, and then she fell asleep. In the night she awoke; she had been dreaming of the flowers and of the student, as well as of the tiresome lawyer who found fault with him. It was quite still in Ida's bedroom; the night-lamp burnt on the table, and her father and mother were asleep. “I wonder if my flowers are still lying in Sophy's bed,” she thought to herself; “how much I should like to know.” She raised herself a little, and glanced at the door of the room where all her flowers and playthings lay; it was partly open, and as she listened, it seemed as if some one in the room was playing the piano, but softly and more prettily than she had ever before heard it. “Now all the flowers are certainly dancing in there,” she thought, “oh how much I should like to see them,” but she did not dare move for fear of disturbing her father and mother. “If they would only come in here,” she thought; but they did not come, and the music continued to play so beautifully, and was so pretty, that she could resist no longer. She crept out of her little bed, went softly to the door and looked into the room. Oh what a splendid sight there was to be sure! There was no night-lamp burning, but the room appeared quite light, for the moon shone through the window upon the floor, and made it almost like day. All the hyacinths and tulips stood in two long rows down the room, not a single flower remained in the window, and the flower-pots were all empty. The flowers were dancing gracefully on the floor, making turns and holding each other by their long green leaves as they swung round. At the piano sat a large yellow lily which little Ida was sure she had seen in the summer, for she remembered the student saying she was very much like Miss Lina, one of Ida's friends. They all laughed at him then, but now it seemed to little Ida as if the tall, yellow flower was really like the young lady. She had just the same manners while playing, bending her long yellow face from side to side, and nodding in time to the beautiful music. Then she saw a large purple crocus jump into the middle of the table where the playthings stood, go up to the doll's bedstead and draw back the curtains; there lay the sick flowers, but they got up directly, and nodded to the others as a sign that they wished to dance with them. The old rough doll, with the broken mouth, stood up and bowed to the pretty flowers. They did not look ill at all now, but jumped about and were very merry, yet none of them noticed little Ida. Presently it seemed as if something fell from the table. Ida looked that way, and saw a slight carnival rod jumping down among the flowers as if it belonged to them; it was, however, very smooth and neat, and a little wax doll with a broad brimmed hat on her head, like the one worn by the lawyer, sat upon it. The carnival rod hopped about among the flowers on its three red stilted feet, and stamped quite loud when it danced the Mazurka; the flowers could not perform this dance, they were too light to stamp in that manner. All at once the wax doll which rode on the carnival rod seemed to grow larger and taller, and it turned round and said to the paper flowers, “How can you put such things in a child's head? they are all foolish fancies;” and then the doll was exactly like the lawyer with the broad brimmed hat, and looked as yellow and as cross as he did; but the paper dolls struck him on his thin legs, and he shrunk up again and became quite a little wax doll. This was very amusing, and Ida could not help laughing. The carnival rod went on dancing, and the lawyer was obliged to dance also. It was no use, he might make himself great and tall, or remain a little wax doll with a large black hat; still he must dance. Then at last the other flowers interceded for him, especially those who had lain in the doll's bed, and the carnival rod gave up his dancing. At the same moment a loud knocking was heard in the drawer, where Ida's doll Sophy lay with many other toys. Then the rough doll ran to the end of the table, laid himself flat down upon it, and began to pull the drawer out a little way. Then Sophy raised himself, and looked round quite astonished, “There must be a ball here to-night,” said Sophy. “Why did not somebody tell me?” “Will you dance with me?” said the rough doll. “You are the right sort to dance with, certainly,” said she, turning her back upon him. Then she seated herself on the edge of the drawer, and thought that perhaps one of the flowers would ask her to dance; but none of them came. Then she coughed, “Hem, hem, a-hem;” but for all that not one came. The shabby doll now danced quite alone, and not very badly, after all. As none of the flowers seemed to notice Sophy, she let herself down from the drawer to the floor, so as to make a very great noise. All the flowers came round her directly, and asked if she had hurt herself, especially those who had lain in her bed. But she was not hurt at all, and Ida's flowers thanked her for the use of the nice bed, and were very kind to her. They led her into the middle of the room, where the moon shone, and danced with her, while all the other flowers formed a circle round them. Then Sophy was very happy, and said they might keep her bed; she did not mind lying in the drawer at all. But the flowers thanked her very much, and said,– “We cannot live long. To-morrow morning we shall be quite dead; and you must tell little Ida to bury us in the garden, near to the grave of the canary; then, in the summer we shall wake up and be more beautiful than ever.” “No, you must not die,” said Sophy, as she kissed the flowers. Then the door of the room opened, and a number of beautiful flowers danced in. Ida could not imagine where they could come from, unless they were the flowers from the king's garden. First came two lovely roses, with little golden crowns on their heads; these were the king and queen. Beautiful stocks and carnations followed, bowing to every one present. They had also music with them. Large poppies and peonies had pea-shells for instruments, and blew into them till they were quite red in the face. The bunches of blue hyacinths and the little white snowdrops jingled their bell-like flowers, as if they were real bells. Then came many more flowers: blue violets, purple heart's-ease, daisies, and lilies of the valley, and they all danced together, and kissed each other. It was very beautiful to behold. At last the flowers wished each other good-night. Then little Ida crept back into her bed again, and dreamt of all she had seen. When she arose the next morning, she went quickly to the little table, to see if the flowers were still there. She drew aside the curtains of the little bed. There they all lay, but quite faded; much more so than the day before. Sophy was lying in the drawer where Ida had placed her; but she looked very sleepy. “Do you remember what the flowers told you to say to me?” said little Ida. But Sophy looked quite stupid, and said not a single word. “You are not kind at all,” said Ida; “and yet they all danced with you.” Then she took a little paper box, on which were painted beautiful birds, and laid the dead flowers in it. “This shall be your pretty coffin,” she said; “and by and by, when my cousins come to visit me, they shall help me to bury you out in the garden; so that next summer you may grow up again more beautiful than ever.” Her cousins were two good-tempered boys, whose names were James and Adolphus. Their father had given them each a bow and arrow, and they had brought them to show Ida. She told them about the poor flowers which were dead; and as soon as they obtained permission, they went with her to bury them. The two boys walked first, with their crossbows on their shoulders, and little Ida followed, carrying the pretty box containing the dead flowers. They dug a little grave in the garden. Ida kissed her flowers and then laid them, with the box, in the earth. James and Adolphus then fired their crossbows over the grave, as they had neither guns nor cannons. |
“Miaj kompatindaj
floroj tute forvelkis!” diris la malgranda Ida.
“Hierau vespere ili estis ankorau tiel belaj, kaj nun
chiuj floroj pendas sekighintaj! Kial tio estas?” shi
demandis la studenton, kiu sidis sur la sofo kaj kiun shi
tre alte shatis; li sciis plej belajn historiojn kaj
eltranchadis plej amuzantajn bildojn: korojn kun
malgrandaj knabinoj interne, kiuj dancis, florojn kaj
grandajn kastelojn, kies pordojn oni povis malfermi. Jes,
tio estis gaja studento! “Kial la floroj hodiau
aspektas tiel senkoloraj? ” shi demandis kaj montris al
li tutan bukedon, kiu tute forvelkis. “Nu, chu vi scias, kio mankas al ili?” diris la studento; “la floroj hodiau en la nokto estis en balo, kaj tial ili mallevis la kapojn.” “Sed la floroj ja ne povoscias danci!” diris la malgranda Ida. “Ho jes!” diris la studento, “kiam farighas mallume kaj ni chiu dormas, tiam ili gaje dancas; preskau chiun nokton ili havas balon”. “Chu nenia infano povas veni ankau al la balo?” “Jes” diris la studento, “la malgrandaj charmaj lekantoj kaj la konvaloj”. “Kie la belaj floroj dancas?” demandis la malgranda Ida. “Chu vi ne estis ofte antau la pordego de la granda palaco, kie la regho loghas en somero kaj kie trovighas la bela ghardeno kun la multo da floroj? Vi vidis ja la belajn cignojn, kiuj alnaghas al vi, kiam vi volas doni al ili eretojn da pano. Tie efektive okazas baloj, kredu al mi.” “Ankorau hierau mi estis kun mia patrino tie en la ghardeno” diris Ida, “sed chiuj folioj estis falintaj de la arboj, kaj neniaj floroj plu estis tie! Kie ili estas? En somero mi vidis tiom multe da ili!” “Ili estas interne en la palaco” diris la studento. “Sciu, ke kiam la regho kaj la korteganoj transloghighas returne en la urbon, tiam la floroj tuj kuras el la ghardeno en la palacon kaj ili estas tre gajaj. Tion vi devus iam vidi. La du plej belaj rozoj sidighas sur la trono kaj estas tiam regho kaj reghino. La grandaj krestofloroj chiuj starighas flanke en vico, kaj ili staras kaj faras salutojn. Tio estas la kortegjunuloj. Poste venas la plej charmaj floroj, kaj tiam komencighas granda balo. La bluaj violoj prezentas malgrandajn kadetojn, ili dancas kun hiacintoj kaj safranoj, kiujn ili nomas fraulinoj. La tulipoj kaj fajrolilioj estas matronoj, kiuj observas, ke oni bele dancu kaj ke oni kondutu bonorde.” “Sed”, demandis la malgranda Ida, “chu neniu punas la florojn pro tio, ke ili dancas en la palaco de la regho?” “Neniu ion scias pri tio”, diris la studento. “Estas vero, ke de tempo al tempo en la nokto venas la maljuna administranto de la palaco, kiu tie devas chion kontroladi; sed apenau la floroj audas la frapsonadon de lia granda fasko da shlosiloj, ili farighas tute silentaj, kashas sin malantau la longaj kurtenoj kaj elshovas la kapon. – Mia flarsento diras al mi, ke trovighas floroj en la salono! – diras la maljuna administranto de la palaco, tamen vidi ilin li ne povas.” “Tio estas amuza”, diris la malgranda Ida kaj plaudis per la manoj. “Sed chu mi ankau ne povus vidi la florojn?” “Ho jes!” diris la studento, “nur ne forgesu, kiam vi denove estos tie, rigardi tra la fenestro, tiam vi certe ilin vidos. Tion mi faris hodiau, kaj mi vidis, kiel longa narciso kushis sur sofo kaj etendis sin; tio estis korteganino.” “Chu ankau la floroj el la botanika ghardeno tien venas? Chu ili povas fari tian grandan vojiron?” “Certe!” diris la studento, “char se ili volas, ili povas flugi. Chu vi ne vidis la belegajn papiliojn, la rughajn, flavajn kaj blankajn? Ili aspektas preskau kiel floroj, kaj ili efektive estis floroj. De la trunketo ili saltis alten en la aeron, ekbatis per siaj folietoj kiel per malgrandaj flugiloj, kaj ili ekflugis. Pro tio, ke ili bone kondutis, ili ricevis la permeson flugi ankau dum la tago, ili ne bezonis veni returne hejmen kaj sidi trankvile sur la trunketo, kaj tiamaniere la folietoj fine farighis efektivaj flugiloj. Tion vi ja mem vidis! Tamen povas ankau esti, ke la floroj de la botanika ghardeno neniam ankorau estis en la palaco de la regho au ke ili ech ne scias, ke tie en la nokto estas tiel gaje. Tial mi nun diros al vi ion, pri kio la profesoro de botaniko, kiu loghas proksime de chi tie – vi lin ja konas? – tre forte mirus. Se vi venos en lian ghardenon, tiam rakontu al unu el la floroj, ke tie en la palaco estas granda balo. Tiam ghi diros tion al chiuj aliaj, kaj ili forflugos. Kiam la profesoro tiam venos en sian ghardenon, tie estos plu neniu floro, kaj li tute ne povos kompreni, kio farighis al ili.” “Sed kiamaniere floro povas rakonti tion al la aliaj? La floroj ja ne povoscias paroli!”. “Ne, en efektiveco paroli ili ne povas” respondis la studento, “sed ili interkomprenighas per signoj. Chu vi ne vidis, ke, kiam blovas venteto, la floroj sin klinas kaj chiuj verdaj folioj sin movas? Tio estas tiel same klara, kiel se ili parolus.” . “Chu la profesoro komprenas tiun signolingvon?” demandis Ida. “Ho certe! Unu matenon la profesoro iris en sian ghardenon kaj rimarkis, kiel granda urtiko faris signojn al belega rugha dianto; ghi diris: ‘Vi estas tre charma kaj mi tre amas vin!’ Sed tion la profesoro ne povas toleri; tial li frapis la urtikon je la folioj, kiuj estas ghiaj fingroj, sed li bruldifektis al si la manon, kaj de tiu tempo li ne tushas plu urtikon.” “Tio estas amuza!”, diris la malgranda Ida kaj ridis. “Kiel vi povas paroli al infano tiajn aferojn!” diris la murmurema kancelariano, kiu venis vizite kaj sidis sur la sofo. Li ne amis la studenton kaj chiam murmuris, kiam li vidis, kiel chi tiu eltranchas la komikajn amuzajn bildojn: jen homon, kiu pendas sur pendigilo kaj tenas koron en la mano, tio estis shtelinto de koro; jen maljunan sorchistinon, kiu rajdas sur balailo kaj tenas sian viron sur la nazo. Tion la kancelariano ne povis toleri, kaj tiam li chiam diradis kiel nun: “Kiel vi povas paroli al infano tiajn aferojn!” Sed la malgranda Ida trovis tre gaja tion, kion la studento rakontis al shi pri shiaj floroj, kaj shi multe pensis pri tio. La floroj mallevis siajn kapojn pro tio, ke ili estis lacaj de la nokta dancado; ili kredeble estis malsanaj. Shi iris kun siaj floroj al chiuj aliaj siaj ludiloj, kiuj staris sur beleta malgranda tablo, kies tuta tirkesto estis plena de pupornamajhoj. En la puplito kushis shia pupo Sofio kaj dormis; sed la malgranda Ida diris al shi: “Bedaurinde vi devas levighi, Sofio, kaj ne esti malkontenta, ke hodiau nokte vi kushos en la tirkesto: la kompatindaj floroj estas malsanaj, kaj tial ili devas kushi en via lito; eble ili denove farighos freshaj kaj bonfartaj.” Kaj shi elprenis la pupon, kiu aspektis tre malkontenta kaj ne diris ech unu vorton, char ghin cagrenis tio, ke ghi ne devas resti en sia lito. Tiam Ida metis la florojn en la pupliton, tute kovris ilin per la malgranda litkovrilo kaj diris al ili, ke ili kushu trankvile, ke shi baldau pretigos por ili teon, por ke ili denove farighu bonfartaj kaj freshaj kaj por ke ili morgau povu denove levighi. La kurtenojn antau la malgranda lito shi tute kovrotiris, por ke la suno ne lumu al la kushantoj en la okulojn. Dum la tuta vespero shi ne povis sin deteni, por ne pensi pri tio, kion la studento al shi rakontis. Kiam shi mem devis enlitighi, shi antaue shovis sian vizaghon malantau la flankkurtenojn de la fenestroj, kie staris la belegaj floroj de shia patrino, hiacintoj kaj tulipoj, kaj shi flustris al ili tre mallaute: “Mi nun scias, vi iros hodiau en la nokto al balo!” Sed la floroj shajnigis, ke ili nenion komprenas, kaj ne movis ech unu folieton; tamen la malgranda Ida sciis ja, kion shi sciis. Kiam shi estis jam en la lito, shi longe ankorau kushis kaj pensis pri tio, kiel bele estus, se oni povus vidi, kiel la belegaj floroj dancas en la palaco de la regho. “Chu miaj floroj efektive tie ankau estis?” Fine shi tamen endormighis. En la nokto shi denove vekighis. Shi songhis pri la floroj kaj pri la studento, kiun la kancelariano riprochis, dirante, ke li nur blagas al shi. En la dormochambro, kie Ida kushis, estis tute silente; la nokta lampo brulis sur la tablo, kaj shiaj gepatroj dormis. “Chu miaj floroj nun kushas en la lito de Sofio?” shi diris al si mem; “mi tre dezirus tion scii!” Shi iom levighis kaj rigardis al la pordo. Chi tiu estis nur duonfermita, kaj en la postporda chambro kushis shiaj floroj kaj chiuj shiaj ludiloj. Shi auskultis, kaj tiam shajnis al shi, ke shi audas, ke tie en la chambro oni ludas sur fortepiano, tamen tre mallaute kaj tiel bele, kiel shi neniam antaue audis. “Nun certe chiuj floroj tie dancas” shi diris; “ha, kiel mi volus tion vidi!” Sed shi ne povis al si permesi sin levi, char per tio shi vekus la gepatrojn. “Ho, se ili volus eniri chi tien!” shi diris; sed la floroj ne venis. Kiam la bela muziko ludis chiam plue, shi ne povis plu elteni, char tio estis tro alloga. Neaudeble shi elrampis el sia malgranda lito, aliris tre mallaute al la pordo kaj enrigardis en la alian chambron. Ha, kiel amuza estis tio, kion shi nun ekvidis! Nokta lampo ne brulis tie, kaj tamen estis tute lume; la luno brilis tra la fenestro sur la mezon de la planko tiamaniere, ke estis preskau tiel lume, kiel tage. Chiuj hiacintoj kaj tulipoj staris en du longaj vicoj sur la planko, che la fenestro restis plu neniuj floroj, tie staris nur malplenaj potoj. Sur la planko la floroj dancis tre charme unuj kun la aliaj, formis bonordajn chenojn kaj tenis sin reciproke je la longaj verdaj folioj, svingante sin tien kaj reen. Che la fortepiano sidis granda fajrolilio, kiun la malgranda Ida certe estis vidinta en la somero, char shi memoris ankorau tre bone, ke la studento diris: “Rigardu, kiel ghi similas al fraulino Lina!” Tiam chiuj ridis pri li, sed nun Ida efektive trovis, ke la longa flava floro similas al la fraulino. Ech en la ludado ghi estis simila al shi, ghi klinadis sian longan flavan vizaghon jen al unu, jen al alia flanko kaj balancadis la kapon lau la takto de la bela muziko. La malgranda Ida restis tute nerimarkate. Jen shi ekvidis, ke granda blua safrano saltis sur la mezon de la tablo, sur kiu staris la ludiloj, iris rekte al la puplito kaj forshovis la kurtenojn flanken. Tie kushis la malsanaj floroj, sed ili tuj levighis kaj kapsignis al la aliaj sur la planko, ke ili ankau volas danci. La maljuna sinjoro sur la fumista kesteto, tiu sinjoro, kies malsupra lipo estis derompita, levighis kaj salute klinighis antau la belaj floroj. Ili tute ne aspektis plu malsanaj, saltis mezen de la aliaj kaj estis tre ghojaj. Ts! Chu ne audighis, ke io defalis de la tablo? Ida ekrigardis tien. Tio estis la karnavala vergo, kiu saltis malsupren. Shajnis, ke ghi ankau apartenas al la floroj. Ghi estis ankau sufiche beleta, kaj supre sur ghia pinto sidis malgranda vaksa pupo, kiu havis sur la kapo tute tiel same larghan chapelon, kiel portis la kancelariano. La karnavala vergo saltis sur siaj tri rughaj lignaj kruroj mezen inter la florojn kaj laute piedfrapadis la plankon, char ghi dancis mazurkon. Chi tiun dancon la aliaj floroj ne povosciis, char ili estis tre malpezaj kaj ne povis piedfrapi la plankon. La vaksa pupo sur la karnavala vergo subite farighis granda kaj longa, svingis sin alte super la paperajn florojn kaj ekkriis laute: “Kiel oni povas ion similan paroli al infano! tio estas malsaghajho!” Kaj tiam la vaksa pupo estis tute simila al la kancelariano kun lia larga chapelo; ghi aspektis tute tiel same flave kaj murmureme. Sed la paperaj floroj batis lin je la maldikaj kruroj, kaj tiam li denove malvastighis kaj farighis tre malgranda vaksa pupo. Tio aspektis tre komike! La malgranda Ida ne povis sin deteni de ridado. La karnavala vergo ne chesis danci, kaj la kancelariano devis danci kune kun ghi, nenio al li helpis, chu li faris sin granda kaj longa, chu li farighis denove la malgranda flava vaksa pupo kun la granda nigra chapelo. Tiam la aliaj floroj petis por li, precipe tiuj, kiuj estis kushintaj en la puplito, kaj tiam la karnavala vergo fine lasis lin trankvila. En la sama momento io ekfrapis tute laute en la interno de la tirkesto, kie kushis la pupo de Ida, Sofio, kune kun multaj aliaj ludiloj, La sinjoreto, kiu estis sur la fumista kesteto, alkuris al la rando de la tablo, kushigis sin laulonge sur la ventro kaj komencis eltiradi la tirkeston. Tiam Sofio levighis kaj tute mirigite ekrigardis chirkauen, “Chi tie estas ja balo!”, shi diris, “kial do neniu tion diris al mi?” “Chu vi volas danci kun mi?”, diris la fumista sinjoreto. “Efektive, tio estus tre konvena por mi danci kun vi!”, shi diris kaj turnis al li sian dorson. Poste shi sidighis sur la tirkesto kaj pensis, ke baldau espereble venos iu au alia floro kaj invitos shin al danco; sed neniu venis. Shi ektusis “hm, hm, hm”, tamen malgrau tio neniu venis. La fumista sinjoreto dancis tute sola kaj tute ne tiel malbone. Char shajnis, ke neniu el la floroj vidas Sofion, shi deglitis de la tirkesto rekte sur la plankon, tiel, ke farighis granda bruo. Chiuj floroj tuj shin chirkauis kaj demandis, chu shi ne faris al si ian difekton, kaj ili chiuj kondutis tre serveme rilate al shi, precipe tiuj floroj, kiuj estis kushintaj en shia lito. Sed shi faris al si neniun difekton, kaj chiuj floroj de Ida dankis shin pro la belega lito kaj montris al shi grandan simpation. Ili tiris shin kun si ghis la mezo de la planko, kie lumis la luno, dancis kun shi, kaj chiuj aliaj floroj faris rondon chirkau shi. Nun Sofio estis gaja kaj diris, ke ili povas tute trankvile konservi por si la liton, ke shi tiel same volonte kushas en la tirkesto. Sed la floroj diris: “Akceptu nian plej sinceran dankon, sed ni ne povas plu vivi longe; morgau ni estos senvivaj; sed diru al la malgranda Ida, ke shi enterigu nin tie en la ghardeno, tie, kie kushas la kanario; en tia okazo ni en somero kreskus denove kaj farighus ankorau multe pli belaj.” “Ne, vi ne devas morti!” diris Sofio kaj kisis la florojn. En tiu momento malfermighis la pordo de la salono kaj granda nombro da belegaj floroj dancante eniris. Ida tute ne povis kompreni, de kie ili venis; tio certe estis la floroj el la palaco de la regho. Antaue iris du belegaj rozoj kaj portis malgrandajn orajn kronojn; tio estis regho kaj reghino. Poste sekvis plej charmaj levkojoj kaj diantoj, kiuj salutadis chiuflanken. Ili havis muzikon kun si, grandaj papavofloroj kaj peonioj blovis tra pizosilikvoj tiel forte, ke ili farighis tute rughvizaghaj. La bluaj kampanuloj kaj la malgrandaj blankaj neghboruloj tintis; kvazau ili portus tintilojn. Tio estis komika muziko. Poste venis multaj aliaj floroj kaj dancis chiuj kune, la bluaj violoj kaj la rughaj amarantoj, la lekantoj kaj la konvaloj: Kaj chiuj floroj kisis sin reciproke, kio aspektis tre charme. Fine la floroj diris al si reciproke “bonan nokton”. Tiam ankau la malgranda Ida senbrue iris en sian liton, kie shi songhis pri chio, kion shi vidis. Kiam la sekvantan matenon shi vekighis, shi tuj iris al la malgranda tablo, por vidi, chu la floroj estas ankorau tie. Shi fortiris la kurtenon antau la malgranda lito; jes, tie ili chiuj kushis, sed ili estis tute velkintaj, multe pli ol hierau. Sofio kushis en la tirkesto, kien shi shin estis metinta; shi aspektis tre dormema. “Chu vi memoras, kion vi devas diri al mi?” demandis la malgranda Ida, sed Sofio aspektis tute malsagha kaj ne diris ech unu vorton. “Vi tute ne estas ghentila”, diris Ida, “kaj tamen ili chiuj dancis kun vi”. Shi prenis paperan skatoleton, sur kiu estis pentritaj charmaj birdoj, malfermis ghin kaj enmetis tien la mortintajn florojn. “Tio estos via beleta cherko”, shi diris, “kaj kiam poste venos la kuzoj, ili cheestos che la enterigo tie en la ghardeno, por ke vi en somero povu denove kreski kaj farighu ankorau multe pli belaj”. La kuzoj estis du viglaj knaboj, kiuj estis nomataj Jono kaj Adolfo; ilia patro donacis al ili du novajn pafarkojn, kiujn ili portis kun si, por montri ilin al Ida. Shi rakontis al ili pri la kompatindaj floroj, kiuj mortis, kaj poste ili ricevis la permeson enterigi ilin. Ambau iris antaue kun la pafarkoj sur la shultroj, kaj la malgranda Ida sekvis ilin kun la mortintaj floroj en la charma skatolo. Tie en la ghardeno oni elfosis malgrandan tombon; Ida kisis la florojn, metis ilin kune kun la skatolo en la teron, kaj Adolfo kaj Jono pafis per la pafarkoj super la tombon, char ili ne havis pafilojn au kanonojn. |
- Бедные мои цветочки совсем
завяли! - сказала маленькая Ида. -
Вчера вечером они были такие
красивые, а теперь совсем повесили
головки! Отчего это? - спросила она
студента, сидевшего на диване.
Она очень любила этого студента,
- он умел рассказывать чудеснейшие
истории и вырезывать презабавные
фигурки: сердечки с крошками
танцовщицами внутри, цветы и
великолепные дворцы с дверями и
окнами, которые можно было
открывать. Большой забавник был
этот студент!
- Что же с ними? - спросила она
опять и показала ему свой завядший
букет.
- Знаешь что? - сказал студент. -
Цветы были сегодня ночью на балу,
вот и повесили теперь головки!
- Да ведь цветы не танцуют! -
сказала маленькая Ида.
- Танцуют! - отвечал студент. - По
ночам, когда кругом темно и мы все
спим, они так весело пляшут друг с
другом, такие балы задают - просто
чудо!
- А детям нельзя прийти к ним на
бал?
- Отчего же, - сказал студент, -
ведь маленькие маргаритки и
ландыши тоже танцуют.
- А где танцуют самые красивые
цветы? - спросила Ида.
- Ты ведь бывала за городом, там,
где большой дворец, в котором летом
живет король и где такой чудесный
сад с цветами? Помнишь лебедей,
которые подплывали к тебе за
хлебными крошками? Вот там-то и
бывают настоящие балы!
- Я еще вчера была там с мамой, -
сказала маленькая Ида, - но на
деревьях не! больше листьев, и во
всем саду ни одного цветка! Куда они
все девались? Их столько было летом!
- Они все во дворце - сказал
студент. - Надо тебе сказать, что как
только король и придворные
переезжают в город, все цветы
сейчас же убегают из сада прямо во
дворец, и там у них начинается
веселье! Вот бы тебе посмотреть! Две
самые красивые розы садятся на трон
- это король с королевой. Красные
петушьи гребешки становятся по
обеим сторонам и кланяются - эго
камер-юнкеры. Потом приходят все
остальные прекрасные цветы, и
начинается бал. Гиацинты и крокусы
изображают маленьких морских
кадетов и танцуют с барышнями -
голубыми фиалками, а тюльпаны и
большие желтые лилии - это пожилые
дамы, они наблюдают за танцами и
вообще за порядком.
- А цветочкам не может достаться
за то, что они танцуют в королевском
дворце? - спросила маленькая Ида.
- Да ведь никто же не знает об
этом! - сказал студент. - Правда,
ночью заглянет иной раз во дворец
старик смотритель с большою
связкою ключей в руках, но цветы,
как только заслышат звяканье
ключей, сейчас присмиреют,
спрячутся за длинные занавески,
которые висят на окнах, и только
чуть-чуть выглядывают оттуда одним
глазом. "Тут что-то пахнет
цветами" - бормочет старик
смотритель, а видеть ничего не
видит.
- Вот забавно! - оказала маленькая
Ида и даже в ладоши захлопала. - И я
тоже не могу их увидеть?
- Можешь, - сказал студент. - Стоит
только, как опять пойдешь туда,
заглянуть в окошки. Вот я сегодня
видел там длинную желтую лилию; она
лежала и потягивалась на диване -
воображала себя придворной дамой.
- А цветы из Ботанического сада
тоже могут прийти туда? Ведь это
далеко!
- Не бойся, - сказал студент, - они
могут летать, когда захотят! Ты
видела красивых красных, желтых и
белых бабочек, похожих на цветы? Они
ведь и были прежде цветами, только
прыгнули со своих стебельков
высоко в воздух, забили лепестками,
точно крылышками, и полетели. Они
вели себя хорошо, за то и получили
позволение летать и днем; другие
должны сидеть смирно на своих
стебельках, а они летают, и лепестки
их стали наконец настоящими
крылышками. Ты сама видела их! А
впрочем, может быть, цветы из
Ботанического сада и не бывают в
королевском дворце! Может быть, они
даже и не знают, что там идет по
ночам такое веселье. Вот что я скажу
тебе: то-то удивится потом
профессор ботаники - ты ведь его
знаешь, он живет тут рядом! - когда
придешь в его сад, расскажи
какому-нибудь цветочку про большие
балы в королевском дворце. Тот
расскажет об этом остальным, и они
все убегут. Профессор придет в сад,
а там ни единого цветочка, и он в
толк не возьмет, куда они девались!
- Да как же цветок расскажет
другим? У цветов нет языка.
- Конечно, нет, - сказал студент, -
зато они умеют объясняться знаками!
Ты сама видела, как они качаются и
шевелят своими зелеными
листочками, чуть подует ветерок.
Это у них так мило выходит - точно
они разговаривают!
- А профессор понимает их знаки? -
спросила маленькая Ида.
- Как же! Раз утром он пришел в
свой сад и видит, что большая
крапива делает листочками знаки
прелестной красной гвоздике; этим
она хотела сказать гвоздике: "Ты
так мила, я очень тебя люблю!"
Профессору это не понравилось, и он
сейчас же ударил крапиву по листьям
- листья у крапивы все равно, что
пальцы, - да обжегся! С тех пор и не
смеет ее трогать.
- Вот забавно! - сказала Ида и
засмеялась.
- Ну можно ли набивать ребенку
голову такими бреднями? - сказал
скучный советник, который тоже
пришел в гости и сидел на диване.
Он терпеть не мог студента и
вечно ворчал на него, особенно
когда тот вырезывал затейливые,
забавные фигурки, вроде человека на
виселице и с сердцем в руках - его
повесили за то, что он воровал
сердца, - или старой ведьмы на
помеле, с мужем на носу. Все это
очень не нравилось советнику, и он
всегда повторял:
- Ну можно ли набивать ребенку
голову такими бреднями? Глупые
выдумки!
Но Иду очень позабавил рассказ
студента о цветах, и она думала об
этом целый день.
"Так цветочки повесили
головки потому, что устали после
бала!" И маленькая Ида пошла к
своему столику, где стояли все ее
игрушки; ящик столика тоже битком
был набит разным добром. Кукла Софи
лежала в своей кроватке и спала, но
Ида сказала ей:
- Тебе придется встать, Софи, и
полежать эту ночь в ящике: бедные
цветы больны, их надо положить в
твою постельку, - может быть, они и
выздоровеют!
И она вынула куклу из кровати.
Софи посмотрела на Иду очень
недовольно и не сказала ни слова, -
она рассердилась за то, что у нее
отняли постель.
Ида уложила цветы, укрыла их
хорошенько одеялом и велела им
лежать смирно, за это она обещала
напоить их чаем, и тогда они встали
бы завтра утром совсем здоровыми!
Потом
она задернула полог, чтобы солнце
не светило цветам в глаза.
Рассказ студента не шел у нее из
головы, и, собираясь идти спать, Ида
не могла удержаться, чтобы не
заглянуть за спущенные на ночь
оконные занавески: на окошках
стояли чудесные мамины цветы -
тюльпаны и гиацинты, и маленькая
Ида шепнула им:
- Я знаю, что у вас ночью будет
бал!
Цветы стояли, как ни в чем не
бывало, и даже не шелохнулись, ну да
маленькая Ида что знала, то знала.
В постели Ида долго еще думала о
том же и все представляла себе, как
это должно быть мило, когда
цветочки танцуют! "Неужели и мои
цветы были на балу во дворце?" -
подумала она и заснула.
Но посреди ночи маленькая Ида
вдруг проснулась, она видела сейчас
во сне цветы, студента и советника,
который бранил студента за то, что
набивает ей голову пустяками. В
комнате, где лежала Ида, было тихо,
на столе горел ночник, и папа с
мамой крепко спали.
- Хотелось бы мне знать: спят ли
мои цветы в постельке? - сказала
маленькая Ида про себя и
приподнялась с подушки, чтобы
посмотреть в полуоткрытую дверь, за
которой были ее игрушки и цветы;
потом она прислушалась, - ей
показалось, что в той комнате
играют на фортепьяно, но очень тихо
и нежно; такой музыки она никогда
еще не слыхала.
- Это, верно, цветы танцуют! -
сказала Ида. - Господи, как бы мне
хотелось посмотреть!
Но она не смела встать с постели,
чтобы не разбудить папу с мамой.
- Хоть бы цветы вошли сюда! -
сказала она. Но цветы не входили, а
музыка все продолжалась, такая
тихая, нежная, просто чудо! Тогда
Идочка не выдержала, потихоньку
вылезла из кроватки, прокралась на
цыпочках к дверям и заглянула в
соседнюю комнату. Что за прелесть
была там!
В той комнате не горело ночника,
а было все-таки светло, как днем, от
месяца, глядевшего из окошка прямо
на пол, где в два ряда стояли
тюльпаны и гиацинты; на окнах не
осталось ни единого цветка - одни
горшки с землей. Цветы очень мило
танцевали: они то становились в
круг, то, взявшись за длинные
зеленые листочки, точно за руки,
кружились парами. На фортепьяно
играла большая желтая лилия - это,
наверное, ее маленькая Ида видела
летом! Она хорошо помнила, как
студент сказал: "Ах, как она
похожа на фрекен Лину!" Все
посмеялись тогда над ним, но теперь
Иде и в самом деле показалось, будто
длинная желтая лилия похожа на
Лину; она и на рояле играла так же,
как Лина: поворачивала свое
продолговатое лицо то в одну
сторону, то в другую и кивала в такт
чудесной музыке. Никто не заметил
Иды.
Вдруг маленькая Ида увидала, что
большой голубой крокус вскочил
прямо на середину стола с
игрушками, подошел к кукольной
кроватке и отдернул полог; там
лежали больные цветы, но они живо
поднялись и кивнули головками,
давая знать, что и они тоже хотят
танцевать. Старый Курилка со
сломанной нижней губой встал и
поклонился прекрасным цветам; они
совсем не были похожи на больных -
спрыгнули со стола и принялись
веселиться вместе со всеми.
В эту минуту что-то стукнуло, как
будто что-то упало на пол. Ида
посмотрела в ту сторону - это была
масленичная верба: она тоже
спрыгнула со стола к цветам, считая,
что она им сродни. Верба тоже была
мила; ее украшали бумажные цветы, а
на верхушке сидела восковая
куколка в широкополой черной шляпе,
точь-в-точь такой, как у советника.
Верба прыгала посреди цветов и
громко топала своими тремя
красными деревянными ходульками, -
она танцевала мазурку, а другим
цветам этот танец не удавался,
потому что они были слишком легки и
не могли топать.
Но вот восковая кукла на вербе
вдруг вытянулась, завертелась над
бумажными цветами и громко
закричала:
- Ну можно ли набивать ребенку
голову такими бреднями? Глупые
выдумки!
Теперь кукла была точь-в-точь
советник, в черной широкополой
шляпе, такая же желтая и сердитая!
Но бумажные цветы ударили ее по
тонким ножкам, и она опять
съежилась в маленькую восковую
куколку. Это было так забавно, что
Ида не могла удержаться от смеха.
Верба продолжала плясать, и
советнику волей-неволей
приходилось плясать вместе с нею,
все равно - вытягивался ли он во всю
длину, или оставался маленькою
восковою куколкой в черной
широкополой шляпе. Наконец уж
цветы, особенно те, что лежали в
кукольной кровати, стали просить за
него, и верба оставила его в покое.
Вдруг что-то громко застучало в
ящике, где лежала кукла Софи и
другие игрушки. Курилка побежал по
краю стола, лег на живот и
приотворил ящик. Софи встала и
удивленно огляделась.
- Да у вас, оказывается, бал! -
проговорила она. - Что же это мне не
сказали?
- Хочешь танцевать со мной? -
спросил Курилка.
- Хорош кавалер! - сказала Софи и
повернулась к нему спиной; потом
уселась на ящик и стала ждать -
авось ее пригласит кто-нибудь из
цветов, но никто и не думал ее
приглашать. Она громко кашлянула,
но и тут никто не подошел к ней.
Курилка плясал один, и очень
недурно!
Видя, что цветы и не глядят на
нее, Софи вдруг свалилась с ящика на
пол и наделала такого шума, что все
сбежались к ней и стали спрашивать,
не ушиблась ли она? Все
разговаривали с нею очень ласково,
особенно те цветы, которые только
что спали в ее кроватке; Софи
нисколько не ушиблась, и цветы
маленькой Иды стали благодарить ее
за чудесную постельку, потом увели
с собой в лунный кружок на полу и
принялись танцевать с ней, а другие
цветы кружились вокруг них. Теперь
Софи была очень довольна и сказала
цветочкам, что охотно уступает им
свою кроватку, - ей хорошо и в ящике!
- Спасибо! - сказали цветы. - Но мы
не можем жить так долго! Утром мы
совсем умрем! Скажи только
маленькой Иде, чтобы она схоронила
нас в саду, где зарыта канарейка;
летом мы опять вырастем и будем еще
красивее!
- Нет, вы не должны умирать! -
сказала Софи и поцеловала цветы. В
это время дверь отворилась, и в
комнату вошла целая толпа цветов
Ида никак не могла понять, откуда
они взялись, - должно быть, из
королевского дворца. Впереди шли
две прелестные розы с маленькими
золотыми коронами на головах - это
были король с королевой. За ними,
раскланиваясь во все стороны, шли
чудесные левкои и гвоздики.
Музыканты - крупные маки и пионы -
дули в шелуху от горошка и совсем
покраснели от натуги, а маленькие
голубые колокольчики и беленькие
подснежники звенели, точно на них
были надеты бубенчики. Вот была
забавная музыка! Затем шла целая
толпа других цветов, и все они
танцевали - и голубые фиалки, и
красные ноготки, и маргаритки, и
ландыши. Цветы так мило танцевали и
целовались, что просто загляденье!
Наконец все пожелали друг другу
спокойной ночи, а маленькая Ида
тихонько пробралась в свою
кроватку, и ей всю ночь снились
цветы и все, что она видела.
Утром она встала и побежала к
своему столику посмотреть, там ли
ее цветочки.
Она отдернула полог - да, они
лежали в кроватке, но совсем, совсем
завяли! Софи тоже лежала на своем
месте в ящике и выглядела совсем
сонной.
- А ты помнишь, что тебе надо
передать мне? - спросила ее Ида.
Но Софи глупо смотрела на нее и
не раскрывала рта.
- Какая же ты нехорошая! - сказала
Ида. - А они еще танцевали с тобой!
Потом она взяла картонную
коробочку с нарисованною на крышке
хорошенькою птичкой, открыла
коробочку и положила туда мертвые
цветы.
- Вот вам и гробик! - сказала она. -
А когда придут мои норвежские
кузены, мы вас зароем - в саду, чтобы
на будущее лето вы выросли еще
красивее!
Ионас и Адольф, норвежские
кузены, были бойкие мальчуганы;
отец подарил им по новому луку, и
они пришли показать их Иде. Она
рассказала им про бедные умершие
цветы и позволила помочь их
похоронить. Мальчики шли впереди с
луками на плечах; за ними маленькая
Ида с мертвыми цветами в коробке.
Вырыли в саду могилу, Ида
поцеловала цветы и опустила
коробку в яму, а Ионас с Адольфом
выстрелили над могилкой из луков, -
ни ружей, ни пушек у них ведь не
было.