1.2.Фиалки в тиглеКогда речь идёт о художественной литературе, доводы тех, кто настаивает на невозможности перевода приобретают особую силу. Перси Биш Шелли, английский поэт-романтик, сказал: «Стремиться передать создания поэта с одного языка на другой - это же самое, как если бы мы бросили в тигель фиалку с целью открыть основной принцип её красок и запаха». К художественному переводу предъявляют множество противоречивых требований. Их суммировал американский филолог Т. Сейвори в книге «Искусство перевода». А. Перевод должен передавать
слова оригинала. Одни считают важным соответствие духу родного языка и привычкам отечественного читателя, другие настаивают, что важнее приучить читателя воспринимать иное мышление, иную культуру - и для этого идти даже на насилие над родным языком. Выполнение первого требования (смотрите тезисы В) ведёт к вольному переводу, выполнение второго (тезисы А) - к переводу дословному, буквальному. В истории культуры два типа переводов сменяют друг друга. Первым переводом, глубоко изменившим европейскую культуру, был перевод Библии (Ветхого завета, Новый тогда ещё не существовал) на греческий язык. Понятно, что вольный перевод для священного текста неприемлем: что-то добавлять или выбрасывать из оригинала было бы кощунством. Поэтому переводчики старались переводить слово в слово, сохраняя даже некоторые специфические конструкции древнееврейского языка. Тогда в греческом появился особый библейский стиль, а оттуда он перешёл в латынь и другие языки Европы. И теперь ещё по некоторым признакам (повторяющийся союз и в начале предложения, положение сказуемого перед подлежащим) мы легко распознаём библейскую фразу или подражание ей: «И пошёл Авраам… и сказал Господь Аврааму…». Когда спустя тысячелетие святые Кирилл и Мефодий переводили Библию с греческого на славянский, они поступили так же: их перевод можно записать под греческим текстом слово за словом. Почти одновременно с появлением первого перевода Библии римляне стали осваивать греческую культуру, и осваивали они её с помощью переводов. Но переводили они совсем по-иному. Переводчики Библии точно передавали священный текст и не очень заботились о впечатлении, которое их стиль произведёт на читателя, как будто зная, что сама судьба сделает этот стиль высоким и торжественным. Римских же переводчиков точность не очень заботила - им было важно, чтобы неподготовленная римская публика поняла, где нужно смеяться, а где ужасаться. Поэтому они усиливали в трагедии трагическое, а в комедии комическое: упрощали характеры, огрубляли юмор, могли вставить в перевод одной пьесы сцену из другой… Получались не переводы, а подражания или переложения, но это всех устраивало. Приблизительно так же переводили и в эпоху классицизма, в том числе и в России XVIII в. Переводчик Шекспира, например, старался, чтобы перевод соответствовал его собственным (а не шекспировским) представлениям о трагедии. В угоду этим представлениям он мог поменять стихотворный размер, выбросить некоторые реплики или целые сцены, даже изменить сюжет - всё это было в порядке вещей. В разные эпох и в разных культурах побеждают то одни, то другие представления о переводах. Поэтому переводов «на все времена» очень мало (хотя чудеса бывают: таков, например, перевод «Илиады», выполненный русским поэтом Николаем Ивановичем Гнедичем). Обычно каждое ново обращение к Гомеру, Вергилию, Данте, Шекспиру приносит новые переводы. Насколько они бывают разными, легко увидеть: вот одно и то же четверостишие французского поэта Поля Верлена, переведённое тремя знаменитыми русскими поэтами. Небо над городом плачет, На сердце слёзы упали, И в сердце расправа, В оригинале же сказано приблизительно так: «В моём сердце - плач,/Как над городом -дождь;/Что ж это за печаль/ Пронзила моё сердце? |