Валентина Журавлева
Снежный мост над пропастью

С ума можно сойти! Не получается у меня статья. ...
- Скрибас? - спрашивает Гроза Восьми Морей на своем сомнительном
эсперанто. - Пишешь, говорю?
Он стоит у входа в палатку, в руках у него сковородка, солнце весело
отражается в лысине Грозы Восьми Морей.
- Заходи, дед, - приглашаю я. - Видишь, дела идут совсем малбоне. Не
выходит статья.
- Бывает, - успокаивает меня Гроза Восьми Морей. Он устанавливает
сковородку на ящик, заменяющий стол, и бормочет: - Ши ирис претер домо
сиа... нет, домо де сиа онкло. Она шла мимо дома своего дяди.
- Какого дяди? О чем ты говоришь, дед?
- Сиа онкло. Своего дяди. С предлогом "претер" упражняюсь. А тебе
принес роста фиш. Жареную кефалку, значит.
Я ем кефаль, слушаю болтовню деда, и у меня появляется отличная мысль.
Мои попытки писать научным языком, в сущности, немногим отличаются от
эсперантистских упражнений Грозы Восьми Морей.
- Ли ригардис... ригардис... - Гроза Восьми Морей огорченно вздыхает. -
Забыл, понимаешь. Вот ведь... Он смотрел, ли ригардис, а куда он,
печки-лавочки, ригардис - забыл... Ладно, ты себе скрибу, дону скрибу, я
пойду, надо сети готовить. (...)

Мы спустились с обрыва и, сопровождаемые гениальной собакой, по
лабиринту сетей пробрались к сторожке. У входа на раскладушке спал
маленький лысый старичок. На груди старичка лежала книга в потрепанном
сером переплете. Собака негромко тявкнула, старичок тотчас приоткрыл глаза
и быстро сел на раскладушке. Книга упала, я ее подняла. Называлась она
"Основы эсперанто".
- Ми эстас гардисто, - бойко произнес старичок. - Сторож я. А вы кто?
Кио ви эстас?
Через десять минут мы полностью уяснили ситуацию.
База действительно существовала только в проектах. Пока была
территория, куда завозились стройматериалы и кое-что из оборудования.
Слово "территория" сторож произносил на эсперанто, и звучало это
внушительно - територио. С южной стороны територио граничила с могучей и
процветающей базой Института гидрологии, а на севере упиралась в крутой
обрыв. Жилых строений на територио, помимо допетровской хижины, не было. И
заботиться о нас должен был, по мнению ученого сторожа, камарадо
Торжевский, ведавший територио и материалами.
- Камарадо Торжевский... как его... ли эстас саджа хомо, - объяснил
сторож. - Толковый мужик, говорю.
- Что же, - спросила я, - в эсперанто все существительные оканчиваются
на "о"?
- Все! - радостно подтвердил просвещенный дед и указал на собаку. -
Хундо. А зовут Трезоро. Сокровище, значит.
Сторож-эсперантист Григорий Семенович Шемет оказался презанятной
личностью. По специальности он был часовых дел мастером и почти безвыездно
прожил полвека в Новгороде: Жил в одном и том же доме, работал в одной и
той же мастерской. Жизнь шла плавно и размеренно, как хорошо
отрегулированные часы. И совершенно неожиданно для своей многочисленной
родни Григорий Семенович сбежал в Архангельск, пристроился в рыбачью
артель. У него вдруг появилась неодолимая тяга к морю, к новым местам и
неустроенной, полукочевой жизни под открытым небом. Беглеца отыскали и
упросили вернуться. Но он сбежал снова - на этот раз к Охотскому морю.
Родня смирилась: решено было каждую весну отпускать старика. Он прошел
страну "лавлонге кай лавлардже" (что значит вдоль и поперек), удачливо
ловил рыбу на восьми морях и теперь собирал деньги на туристский круиз
вокруг Европы.
Дед был на редкость бойкий и подвижный. Рассказывая, он быстренько
убрал раскладушку, пригласил нас в свою хижину и угостил чаем. В хижине
было очень чисто, прохладно, неструганые доски пахли смолой. Не знаю, как
Григорий Семенович годами сидел в часовой мастерской, это трудно было
представить.
- А зачем эсперанто? - спросила Настя.
Дед всплеснул руками.
- В этой Европе, я тебе скажу, полным-полно разных народов. Не могу же
я все языки учить. Не управлюсь до отъезда. И потом, дорогие мои белулино,
то есть красавицы, эсперанто - язык звучный, ходкий, стройный. Вот я вам
для примера прочитаю стихи поэта Лермонтова "Парус" в переводе на
эсперанто.
Стихи поэта Лермонтова, однако, остались непрочитанными, так как прибыл
камарадо Торжевский. Он прибыл на новенькой голубой "Волге", за которой
шел караван из трех грузовиков, нагруженных кирпичом.
Камарадо Торжевский был великолепен. Казалось, он сошел с плаката "На
сберкнижке денег накопил, путевку на курорт купил". Впрочем,
сторож-эсперантист не ошибся: Торжевский оказался дядькой умным и дельным.
(...)

На следующий день Гроза Восьми Морей сказал мне:
- Послушай, белулино, ты бы хоть домой съездила. Тут "Метеор" ходит.
Пост лаборо венас рипозо. Отдыхать, значит, надо, не только вкалывать. А у
тебя сплошная лаборо и никакого рипозо. Вот и Наська отощала на твоем
кефире. Одни глаза остались. Сегодня уха будет; смотри у меня - чтоб к
пяти была здесь. (...)

- До ни коменцу, - объявляет наконец Гроза Восьми Морей. - Хватит
трепаться, приступаем к обеду. Эх, по такому случаю и без этого, без
ботело да пиво. Пропадешь с вами!.. Смой песок, говорю, и чтоб сразу
обедать. Живо!
Да, надо спешить. Я потеряла массу времени, ожидая, пока опыт с Настей
даст надежные результаты. Зато теперь можно уверенно идти вперед.
Уверенно?
Новый опыт - новая пропасть. И какая!
Пусть. Я отыщу снежный мост, обязательно отыщу и не побоюсь вступить на
него.
Жди меня, снежный мост!

Сборник "Снежный мост над пропастью"