Не роскошь, а средство общения

Александр Волин

Из памяти человечества никогда не уходила легенда о Вавилонской башне. Тем
не менее люди всегда стремились восстановить утраченную гармонию, отменив
языковые барьеры. О создании всемирного языка мечтали Томмазо Кампанелла и
Ян Амос Коменский, Бэкон и Декарт, Лейбниц и Ньютон. Комиссию для изучения
мировых языков с целью выработки одного универсального создавала Екатерина
II. А на II Конгрессе Первого Интернационала в 1867 году была принята
резолюция, в которой значилось: "Конгресс считает, что всеобщий язык был бы
всеобщим благом и содействовал бы единению народов и братству наций". Спустя
четыре года эту мысль подчеркнул Карл Маркс, заявивший, что
интернациональному развитию профсоюзов препятствует различие языков. Главным
условием "всемирности" считалась способность такого языка не давать
преимуществ ни одной нации.

Первым международным языком, действительно побывавшим в употреблении, стал
вовсе не эсперанто, а так называемый волапюк. Само это слово окружено
предрассудками и часто употребляется как обозначение любой тарабарщины или
просто неграмотной речи. Страшным словом "волапюк" по традиции пугают
школьников, давая им почувствовать всю глубину их падения по части
грамотности и общего культурного уровня.

На самом деле волапюк - реально существовавший и вполне законченный язык
транснационального общения. Изобрел его в 1880 году немецкий языковед Иоганн
Шлейер. У этого языка была непростая, но абсолютно логичная, не знающая
исключений грамматика. В целом был соблюден принцип: говорю как пишу, пишу
как читаю. Ударение в слове всегда падало на последний слог. Сами слова
складывались, словно из кирпичиков, из английской, французской, немецкой и
латинской лексики. Причем Шлейер обычно использовал не полные слова, а их
части, которые соединялись между собой, как детский конструктор. Например,
само слово "волапюк" - это комбинация английского слова world ("мир"),
которое превратилось в vol, и английского же speak ("говорить"),
сократившегося до puk. Получилось известное ныне volapuk.

А вот как создавалось слово "ножницы". Английское scissors и французское
ciseau показались неподходящими. Тогда, вероятно, из чисто эстетских
соображений из родного немецкого Schere Шлейер выбрасывает окончание e и
меняет r на l, а е на i, получая в итоге jil ("шиль"). Но вот беда - это
слово в волапюкском словаре уже было отдано понятию "женственность". Выход
оказался простым, как и все гениальное. Нужно было заменить jil, например,
на jim ("шим"). Этот вариант и был внесен в словарь.

Столь варварский подход к делу со стороны лингвиста выглядит более чем
странно. Неудивительно, что представитель любой языковой среды видел в
волапюке что-то отдаленно напоминающее его родной язык, но в основном -
тарабарщину. Чем руководствовался профессор Шлейер, когда изобретал
собственные ножницы и при этом "резал по живому" языки Европы, можно лишь
гадать. Но историю не переиграешь.

"Язык мира" неожиданно нашел поддержку в церковных кругах (священники в тот
момент, казалось, забыли историю Вавилонской башни), и у него очень скоро
появились фанатичные поклонники.

Можно было подумать, что "всемирный алфавит" уже обеспечил себе бессмертие.
Волапюк распространялся со сказочной быстротой. Шлейер, видимо, чувствовал
себя мессией, которому выпало подарить человечеству новую речь. Но
постепенно волапюкисты начали замечать в языке явные недостатки. Можно было
попытаться их исправить, однако Шлейер занял непримиримую позицию. В лагере
его единомышленников началось брожение. В 1912 году изобретатель неожиданно
умирает. В том же году умирает и его любимое детище - волапюк. Память о
популярном некогда "языке мира" стирается почти мгновенно.

Эту кончину, конечно, ускорило появление в 1887 году нового единого языка.
Его создателем стал врач-окулист из Варшавы Людвик Заменгоф. Свой труд
"Интернациональный язык" Заменгоф выпустил под псевдонимом "доктор
Эсперанто" (то есть "надеющийся"). Вскоре псевдоним стал названием самого
языка. Предполагалось, что новый язык можно "изучить шутя". Заменгоф
предельно упростил грамматику, чтобы ее можно было освоить за полчаса, а
весь язык - за несколько дней. Эсперанто отличался от волапюка более щадящим
для человеческого разума и слуха лексическим составом. В него вошли все
известные в то время интернациональные слова.