И.Шкапа

Из воспоминаний о Горьком

    ...Поводом для рассказа о языке послужил "Русско-эсперантский словарь", составленный группой авторов во главе с Н.Корзлинским. Увидев книгу, Горький поднял брови и с живостью протянул к ней руки:

    - Покажите, покажите сие творение!

    Он рассматривал аккуратный томик в голубом переплете, напечатанный в Москве в 1910 году. Перелистывая его 730 страниц, Горький произносил слова, иногда повторял их, подчеркивая их благозвучие. Мы слышали:

    - Женщина - вирино! Девочка - кнабино! Весло - рэмило! Весна - принтэмпо! Утверждение - асэрто!

    Он посматривал на нас и на книгу с веселым удивлением, словно встретился с друзьями после долгой разлуки.

    - Давно хотелось видеть этот словарь! ...Он, кажется, один из первых, изданных у нас. О! Его просмотрел даже сам творец эсперанто доктор Заменгоф! Кстати: это замечательный человек!

    Бобрышев и я знали об эсперанто очень мало. Мы заинтересовались им лишь в связи с работой над словарем синонимов, что и привлекло к покупке книги, привлекшей внимание Горького. Мы откровенно признались в своем невежестве в отношении эсперанто и попросили Горького дать оценку новому языку.

    Горький охотно откликнулся, и мы услышали обстоятельный рассказ, раскрывший нам много нового о возникновении эсперанто, о его первых шагах в разных странах, о его будущем. Признаюсь: оба мы сидели напротив хозяина в кабинете, где шла беседа, широко раскрыв глаза. С первых же слов стало ясно, что Горький - горячий сторонник эсперанто.

    Давно это было, но на всю жизнь запомнились слова, произнесенные горьковским глуховатым басом. Он сидел в кресле за просторным столом, на котором в строгом порядке лежали рукописи и книги. Изредка он поглаживал прокуренные усы, проводил рукой по седеющему ежику волос и смотрел на нас серо-голубыми глазами из-под кустистых бровей. Сидел, покуривая и спокойно вел рассказ, прерываемый кашлем. Рядом с ним, чуть позади расположился неизменный его секретарь П.П.Крючков.

    - За границей, почти во всех странах, - говорил Горький, - давно существуют организации эсперантистов, работают курсы, издаются учебники, тысячи книг, сотни журналов, газет. Не раз собирались международные конгрессы, совещания. Они сближают людей разных континентов, служат большому культурному делу.

    У Бобрышева вырвалось:

    - Но почему же у нас к эсперанто относятся почти пренебрежительно. Его называют искусственным, надуманным, ставят его в один ряд с арго, иные называют его даже блатной музыкой. Откуда это все?

    Бобрышев спрашивал, возмущаясь отрицательным отношением к эсперанто, и это возмущение передалось Горькому. Он слушал, мрачнея с каждым словом, глубоко дышал, несколько раз передернул плечом. С нас он не сводил глаз, еще глубже ушедших под нахмуренный лоб.

    Ответил не сразу и начал медленно, едва разжимая челюсти.

    - Искусственный, надуманный язык! - произнес Горький и покачал головой. - А что из созданного человеком не искусственное? Что? Разве национальные языки не есть результат усилий целых народов? Разве они не создавались в течение тысячелетий?

    Горький остановился, ожидая ответа. Мы согласились с этой бесспорной истиной.

    - Топор, паровоз, самолет, - продолжал он, - разве они не искусственные? Они появились, как и язык, из одного источника: из жизненной потребности! Язык, как средство общения, родился в процессе труда и сам стал величайшим фактором прогресса. Вся культура наша - искусственная и именно поэтому она и служит нам отлично. Так ведь?

    - Так, конечно!

    - Значит, все дело в том, целесообразен ли эсперанто и способен ли он служить средством общения разноязычных народов? Я утверждаю: сей искусственный язык построен очень искусно, продуманно, остроумно. Как все великое, он прост и ясен. Усвоить и применить его легко. Посему - человечеству он нужен! К тому же он не претендует заменить собой национальные языки. Его задача скромней и благородней: он стремится облегчить деловые и культурно-бытовые связи народов! Только! Но разве это мало?

    Он заговорил о личности создателя эсперанто.

    - Заменгоф дал человечеству великолепное оружие в борьбе за сближение людей, за превращение их, ныне разъединенных и враждующих, в дружную семью народов. Врач по специальности, он долго жил в многоязычном городе и ощущал, видимо, с особой остротой нужду в едином языке. Заменгоф владел почти двумя десятками языков. Свободный от национальной узости ученых языковедов, он нашел в себе силу и смелость построить эсперанто так, что к нему никакой псевдоученый комар не подточит носа!

    Помолчав немного, Горький продолжал со все возрастающей убежденностью:

    - Если угодно, Заменгоф - прямой потомок мифического Прометея. Тот принес на Землю огонь, украв его у божества, Заменгоф дал людям средство для разжигания душевного огня, способного согреть сердца миллионов на всех широтах Земли. Разве не так?

    Молчание наше Горький принял за согласие. А что могли мы сказать ему в ответ на горячую апологетику эсперанто, о котором у нас самые смутные сведения?

    Горький продолжал.

    - Для меня эсперанто - самый совершенный и перспективный международный язык. Заменгоф создал себе нерукотворный памятник, вечный!

    Горький рассказал о структуре языка, об основах его грамматики, находя ее простой и целесообразной. Он восторгался тем, что ударение имеет постоянное место, произношение не конфликтует с начертанием и "разнобой выговоров выметен из языка, как мусор из-под ног". Горький, всегдашний гонитель шипящих окончаний, всех этих, как он говорил, "щей, вшей и шей, щившихся и вшихся", с особым подчеркиванием обратил внимание на благозвучность языка эсперанто, отметил отсутствие в нем излишних падежей, склонений и спряжений, грамматических родов, многочисленных правил и не менее многочисленных исключений из них, осложняющих грамматику национальных языков.

    Он коснулся причин, препятствующих развитию эсперанто, остановился на периоде первой мировой войны, когда "эсперантисты, одетые в солдатские шинели, засели в окопах и стреляли друг в друга", упомянул о "мракобесах-фашистах", которые в эсперанто видят своего врага, поскольку они, стремясь к мировому господству, хотят сделать мировым языком свой язык.

    В Горьком совмещалась основательность при оценке тех или иных явлений со способностью страстно отстаивать то, что он признал достойным внимания. Мы это не раз видели и сейчас поняли, что об эсперанто он заговорил не ради времяпровождения.

    - Об эсперанто стало известно, - разъяснил Горький, - в 1887 году. И с тех пор, несмотря на всяческие препоны, он развивается, растет! Я уверен: титанический труд Заменгофа не пропадет! Эсперанто - язык будущего и не столь отдаленного!

    Горький встал с кресла и направился к подоконнику, на котором виднелась фигурка, вырезанная из кости, высотой не больше двадцати пяти сантиметров. Горький взял ее в руки, вновь вернулся в кресло и поставил ее на стол. Мы увидели, что это была резная группа, состоявшая из матери, ведущей за руку девочку. Он поворачивал ее молча, вглядываясь в черты лица и складки платьев, облепивших ноги матери и дочки - они шли видимо против ветра.

    - Хороша? - спросил Горький.

    Мы не были знатоками резьбы по кости и не спешили высказать свою оценку. Горький взял статуэтку и бережно поставил ее на ладонь.

    - Подарил один северянин, отличный резчик по кости. Сделано сие, скажу я вам, мастерски! И с большим смыслом - форма здесь слилась с содержанием и отлично его передает. Мать ведет девочку, чтобы девочка, став матерью, повела своего ребенка по нелегким дорогам, навстречу всем ветрам! Художник именно это хотел сказать, вырезав вот здесь, - Горький указал на постамент группы, - пять букв: "жизнь". Эта парочка - вирино кай инфано - женщина и девочка - суть олицетворение непрерывности жизни, ее вечности. Отлично сделано, - произнес он с тихим восхищением и поставил статуэтку на стол.

    - Да Вы, Алексей Максимович, как видно, знаете наизусть весь словарь эсперанто! - вырвалось у меня.

    - Похоже на то! - подтвердил Бобрышев, скосив на хозяина улыбающиеся глаза.

    - Что вы, что вы! - замахал руками Горький и сделал испуганное лицо. - Так, самую малость! Я, видите ли, считаю, что эсперанто сработан гением и несет на себе его печать. Сей язык изваян из очень неподатливого материала - и изваян мастерски, как вот эта чудесная парочка! - и он снова взял в руки статуэтку, вглядываясь в лица матери и ребенка, полные выразительности и тепла.

    - Вот, видите ли, о чем подумалось мне... Эсперанто тоже отличное творение. Уже сегодня он, включив достоинства национальных языков, свободен от их первородных грехов. Помните рассуждение Ломоносова в "Российской грамматике" об особенностях языков разных народов? Ломоносов приводил мнение Карла Пятого, который говаривал, что "ишпанским языком с богом, французским с друзьями, немецким с неприятелем, итальянским с женским полом говорить прилично". Ломоносов утверждал, что "если бы римский император российскому языку был искусен, то он нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, твердость немецкого, нежность итальянского и сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков". Тургенев назвал наш язык великим, правдивым и свободным. И я скажу: таков он и есть. Но, видите ли, в чем дело: Ломоносов, Тургенев и аз многогрешный - пристрастные свидетели: все мы состоим в близком родстве с русским языком. Готов утверждать, что для каждого народа родной язык - самое дорогое и великое сокровище. Не сомневаетесь?

    - Не сомневаемся!

    - То-то и оно! А вот эсперанто, сей "ничейный язык", по беспристрастному свидетельству думающих людей, есть язык, на котором уже сегодня можно изложить любую научную дисциплину и объясниться как с врагом, так и с другом. И, - Горький сделал нарочито хмурое лицо, осветив его лукавинкой в глазах, - и, конечно, с возлюбленной, решая самые важные вопросы своего бытия. Эсперанто - универсальный язык! Он способен передавать любые оттенки мысли. Он будет жить, совершенствоваться и, повторяю, победит всех врагов своих и супостатов, повергнув их под нози свои. Это будет величайшая культурная победа и притом - совершенно бескровная.

    Горький замолчал, погрузившись в воспоминания. На мгновение он забыл о нас.

    - Но почему же, - спросил Бобрышев, - эсперанто не пропагандируют? Наши эсперантисты обитают почти на задворках!

    Горький крякнул, снова пошевелил плечом. Лоб перекрестила сетка морщин.

    - Дойдет очередь и до него! В первые годы после Октября у нас тоже пытались открыть эсперанто зеленую улицу. Но... что-то заело, кто-то чего-то недоучел, куда-то загнул! Нахлынуло столько неотложных и горячих дел, что оказалось не до эсперанто... А кое-кто и грязные руки приложил к чистому делу. Но я уверен: эсперанто пробьет русло и у нас, ибо он - требование жизни! Эсперанто станет эпохой в науке о языке!

    Я спросил:

    - А почему бы не признать вспомогательным языком какой-либо из самых распространенных языков, - поскольку эсперанто отклоняется всеми правительствами?

    Отлично! Но какой "естественный" язык можно было бы порекомендовать для сей цели?

    - Ну, английский, немецкий... Словом, тот, на котором больше всего говорит людей!

    - Так-с! Почему тогда не китайский? На нем изъясняется четверть человечества! К тому же он принадлежит древнейшему народу! Нет-с, батеньки, - Горький развел руки, - любой язык - претендент на мировое господство - будет объявлен агрессором и, подобно Наполеону, потерпит поражение. Все две тысячи пятьсот языков, движимые жизненными интересами, поднимут яростный крик и сделают справедливо. Каждый национальный язык складывается тысячелетиями. Язык - один из основных элементов, определяющих лицо народа...

    Горький кинул взгляд в окно, пошевелил пальцами, повернулся к нам:

    - Хорошо сказал об этом один поэт: "Язык есть исповедь народа... В нем слышится его природа, его душа и быт родной..." Любой родной язык всегда "самый прекрасный", но он несет в себе груз традиций, которые делают его грамматику и произношение сложными и затрудняют изучение. Не воевать же, черт подери, со всем миром за торжество родного языка, хотя бы на нем говорила треть человечества? Нет и нет!

    - А если эсперанто не овладеет массами и останется достоянием любителей, - тогда как?

    Горький рассмеялся:

    - А никак! Люди создадут другой язык, более совершенный, но обязательно создадут! Все же я убежден, что новый язык не понадобится, поскольку есть эсперанто! Человечество вступило в период, когда прогресс не шествует, а летит! Потребность в связях растет, остро растет и нужда в едином вспомогательном языке. И таковым языком может быть только эсперанто - чудесный инструмент общения!

    Горький снова коснулся трудностей изучения "естественных" языков. Он утверждал, что это разъединяет людей и увековечивает никому не нужное разноязычие. Вдруг он возвысил голос:

    - Впрочем, разноязычие нужно церковникам и библейскому Иегове. Да, да! - Горький оживился еще больше: - Многоязычие, по мнению служителей религии, - важнейшее доказательство вмешательства бога в земные дела. За попытку людей построить столп высотою до неба бог "смешал языки" и лишил их способности понимать друг друга. Чудо-башню, воплотившую мечту о небе, они разобрали на хлева и сами превратились в полуживотных.

    Горький был серьезен. Поведав о "вавилонском столпотворении" и его последствиях, он отметил с оттенком сожаления:

    - Вот что значит даже в библейской трактовке разноязычие! Когда человечество преодолеет "проклятие всевышнего", оно сольется в единую семью и обретет невиданные силы.

    - Да, но когда и как это произойдет?

    Горький быстро ответил:

    - Конечно, не по божьему велению! Впрочем, многое зависит от нас, ибо ныне все дороги ведут к этому. Мы идем к коммунизму, как ночь идет к восходу солнца. И эсперанто станет языком нового завтра. Посему каждый эсперантист есть человек, льющий воду на мельницу этого нового завтра. Во всяком случае он - человек, идущий лицом вперед к будущему, а не назад, в прошлое!

    Мы спросили:

    - Все же эсперанто медленно пробивает себе дорогу! Пятьдесят лет!

    - Отнюдь не так медленно! Тупое упорство некоторых, из числа сильных мира сего, пытается помешать его торжеству. Пятьдесят лет, говорите вы? Исторически - это мгновение! Но за это мгновение зерно, брошенное Заменгофом, проросло и стало деревом с зеленой кроной. Никакая засуха ему больше не страшна!

    Горький снова обратился к эсперантскому словарю, снова стал вглядываться в его страницы. Попутно спросил:

    - Кстати: вы знаете смысл слова "эсперанто"? Не знаете? Надеющийся - вот его значение! Я тоже надеюсь, хотя, увы, не эсперантист! Руки не дошли - и жалею! Но всего не ухватишь!

    Вспомнив опять о Заменгофе, говорил:

    - Великое дело совершил Людовик Заменгоф!.. Слова-то, слова - одна музыка!

    Перекидывая страницы, читал:

    - Мещанин - бурджо! Мещанство - бурджецо! Паразит - паразито! Работник - лабористо! Герой - героо! Геройский - героа!

    Бобрышев и я переглянулись и не могли не улыбнуться: Горький делал вид, что читает, а на самом деле произносил слова, не заглядывая в текст, по памяти. Стало быть, эсперанто он изучал и многое помнил.

    Передавая словарь, спросил:

    - Вы им занимались? Попробуйте! Толстой ценил эсперанто, изучал его. Не один Толстой: многие серьезные люди не считают эсперанто пустым делом.

    Горький проводил нас, как новых эсперантистов. Пожимал руки, дружески улыбался. Немного торжественно пробасил:

    - Джис рэвидо! Эстонто апартэнас аль эсперанто!

    Недоумение на наших лицах он погасил разъяснением:

    - Сие значит: "До свидания! Будущее принадлежит эсперанто!" Борясь за синонимы родного языка, займитесь и эсперанто! Ничего не потеряете, много приобретете!

* * *

    Случилось так, что после беседы с Горьким, - было это в 1933 году, - ни Бобрышев, ни я не смогли последовать его совету и не занялись вплотную эсперанто. Лишь через много лет оказалось возможным вспомнить о Заменгофе и о его творении. И тогда невольно подумалось: что же писал, - не говорил, а писал, - Горький об эсперанто? Не может быть, чтобы он обошел молчанием "титаническую работу" Заменгофа, так высоко им оцененную в беседе с нами!

    В тридцатитомном издании сочинений не удалось найти даже упоминания о Заменгофе и эсперанто. Однако, немного настойчивости, и поиски увенчались успехом. В "Вестнике Рабиса" (N 7-10 за 1921 год) обнаружилось письмо Горького, целиком посвященное эсперанто. Защищая новый язык от нападок и доказывая его право на существование, Горький писал:

    "Консервативная мысль упрямо доказывает, что эсперанто - утопическая затея. Живая, закономерно развивающая действительность, не торопясь, но все более решительно опровергает мнение консерваторов".

    В другом месте письма он заявил:

    "Говорят, что язык не развивается искусственно. Я не эсперантист, но я знаю, что этот искусственный язык, развиваясь довольно быстро, становится совершенно естественным явлением, ибо он отвечает необходимости для современных людей найти, создать общепонятный язык".

    Письмо Горький закончил так:

    "Можно ли отрицать, что язык, единый для всех, даст могучий толчок процессу культурного развития?

    Нельзя. Значит, следует признать необходимым создание и развитие такого языка".

    Продолжая поиски, я обратился к комплекту "Известий ЦК СЭСР" (Союза эсперантистов советских республик). В N 3-4 за 1928 год в "Известиях" оказались напечатанными отрывки из статьи Горького "Ответ интеллигенту". Горький вновь решительно высказался за эсперанто против "консерваторов" в таких словах:

    "Стремление создать язык, единый для всех людей, - одно из тех дерзких до безумия стремлений, которые всегда служили, ныне служат и всегда будут служить делу организации мира по воле человека и для безграничного развития способностей человека.

    Неоспоримо, что, говоря одним языком, трудовое человечество значительно быстрее поняло бы единство своих интересов".

    Нашлись и другие источники, свидетельствующие о том, что наш Горький был убежденным сторонником эсперанто: слова великого человека никогда не расходились с его делами. С этим согласится всякий, кто общался с ним и слышал внушительный, немного окающий, очень убедительный горьковский бас!

    1958 г.