Александр ХАРЬКОВСКИЙ (Нью-Йорк)
"ОБЕЩАЮ НЕ УМИРАТЬ"
Виктор Лебрен - друг и секретарь Льва Толстого
Виктор Лебрен
Среди бумаг моего московского архива есть одна чрезвычайно странная.
"Я, гражданин Франции Виктoр Лебрен, обещаю не умереть пока не будут опубликованы мои воспоминания о Льве Николаевиче Толстом, чьим другом и секретарем я был в течении ряда лет".
Москва, 12 августа 1972 года. Подпись.
Это несерьезное обязательство было составлено во время второго приезда Виктoра Анатольевича в Москву. Мы, группа добровольных редакторов, работали тогда над русским и эсперантским текстами книги Лебрена. Публикация ее казалась делом отдаленным (а то и безнадежным).
Переписываясь с эсперантистами города Экс-ан-Прованс, что недалеко от Марселя, я узнал, что там живет человек, который неплохо говорит по-русски, а в далекой молодости, как сам он утверждал, был другом и секретарем самого Льва Толстого.
Признаться, я в это поверил не сразу. Имена секретарей великого писателя хорошо известны, и я не помнил, чтобы один из них был французом. И, наверное, эта тема ускользнула бы от меня, если бы не одно, небольшое открытие, сделанное моими друзьями - эсперантистами. В подмосковном доме-музее С.И.Танеева они обнаружили дневник, который композитор вел еще в прошлом веке на весьма молодом и редком тогда языке эсперанто, который был основан в 1887 году.
Возможно, таким образом Танеев хотел скрыть свои мысли от чужих глаз. В нем, в числе прочего, рассказывалось о поездке на пароходе в Швецию на свадьбу Льва Толстого. Льва-младшего. На пароходе была и его мать, Софья Андреевна, преследовавшая молодого композитора - а он был младше ее на одиннадцать лет, - домогаясь его любви. Как развивался их роман, ясно стало лишь из дневника Танеева. (Сразу замечу: никак не развивался, взаимности со стороны композитора не было.)
Публикация об этом дневнике (правда, без интимных подробностей) появилась во Франции. И вдруг к нам, в эсперанто-клуб в Москве приходит письмо из Экс-ан-Прованса, подписанное бывшим секретарем Толстого Виктoром Лебреном. Из письма было ясно, что автор его был знаком со многими интимными подробностями семьи великого писателя.
Я обратился к архивам Л.Толстого. Оказалось, имя Виктoра Лебрена упоминается в ПСС Толстого много раз. Великий писатель ответил на 24 его письма. Не раз встречается оно и в дневнике Софьи Андреевны, жены Толстого.
Лебрен несколько лет жил в Ясной поляне, секретарствуя и помогая писателю, а после его смерти опубликовал о Толстом книгу (в 1914 году). Однако после этого следы Лебрена теряются. То ли вернулся на родину, во Францию, то ли разделил трагическую судьбу толстовцев в сталинской России. И вдруг - письмо из Франции, подписанное Лебреном! Но тот ли это был Лебрен?
В это было нелегко поверить. Стоял 1965 год. Со дня смерти великого писателя прошло 55 лет. Да и Лебрену в 1910 году было за тридцать. А ведь не каждый человек долгожитель.
Однако у меня был ключ к разгадке. Толстой послал Лебрену 24 письма, но, вопреки обычаю, доверил копировальной книге только 21. Один Лебрен владел оригиналами трех недостающих писем, которые, кроме него и Толстого, не видел никто.
К тому же оставалась загадка трех писем, посланных Толстым Лебрену, которые писатель почему-то не доверил копировальной книге. Только истинный Лебрен мог ответить - почему и показать оригиналы, имевшие, как и все написанное Львом Толстым, немалое значение для толстоведов.
Лебрен ответил мне, что письма сохранились, они у него, но только вместе с ним (и его комментариями) попадут в Музей Толстого в Ясной Поляне, после чего могут быть опубликованы.
Однако здесь я оказался в замкнутом кругу. Я не мог сделать приглашение для моего корреспондента, так как не мог доказать, что он истинный Лебрен. Не мог я приехать к нему во Францию, дабы убедиться в истинности писем, так как был невыездным. Толстоведы же отмахивались от меня: какой еще французский секретарь Толстого, если Лебрен, по их подсчетам, давно должен был отойти в мир иной?
Но я неожиданно нашел выход. В Москве гостил венгерский эсперантист Эрно Фаркаш, профессор русской литературы. Он был приглашен читать лекции во Франции, в частности, в Эксе. Заинтересовал я его тем, что Лебрен тоже эсперантист, и может рассказать, почему Лев Толстой так положительно отнесся к этому международному языку.
Я показал ему письма Лебрена, и Фаркаш обещал заехать в селение Сент-Луи-Репарад, где жил их автор. Помочь ему согласился Марсель Жюльен, профессор университета в Эксе, французский эсперантист, с которым я тоже списался.
И вот "Ситроен" Жюльена петляет среди холмов и виноградников Прованса. Нежная зелень, спелые гроздья винограда. Лебрен поселился где-то на отшибе, и найти его было непросто. Помогла надпись на столбе, на французском и эсперанто: "Цветочный мед, лучшее маточное молоко" - и направление к дому Лебрена.
Фаркаш писал: "Поравнявшись с домом, мы увидели старца, который, заметив нас, молодо вскочил на ноги и бодро пошел навстречу. Он шел к нам босой, в широких штанах и подпоясанный рубашке навыпуск, что придавало ему сходство с русскими мужиками, известными мне лишь по картинам.
Я был приятно поражен тем, как в облике этого француза угадывалось не просто русское - толстовское: верность раз избранным идеалам, моральным устоям. Внешностью Лебрен напоминал мне Толстого. Я готов был сразу же поверить, что он был близок к великому писателю. Но нужны были доказательства, которые удовлетворили бы скептиков.
Мы представились. Лебрен отлучился к себе в избу и вернулся с русским самоваром, банкой меда, лимонами и печеньем.
Мы сели за стол под деревом в саду. Началась неторопливая беседа - разумеется, по-французски, хотя Жюльен все торопил меня перейти на русский.
- Господин Лебрен, не сохранилось ли у вас чего-либо, написанного рукой Льва Толстого?
Лебрен ничего не ответил и снова удалился в избу. Мы с Жюльеном страшно волновались: от того с чем он вернется, зависел результат нашей поездки.
Виктoр Анатольевич вышел, торжественно держа на вытянутых руках папку, где в пластиковом пакете лежало... 24 (!) оригинала писем, написанных рукой Льва Толстого.
- Письма эти адресованы мне, - скромно заметил Лебрен.
- И все они опубликованы? - спросил Жюльен.
- Нет, вот эти три Лев Николаевич не доверил копировальной книге.
"Я держал в руках бесценные листы - до сих пор их видели двое, Толстой и Лебрен. Я был третий", - писал мне затем Фаркаш.
- Вы могли бы передать через нас эти письма в Музей Льва Толстого в Москве, - заметил Жюльен.
- Только копии. Оригиналы поедут в Россию вместе со мной. Ведь к ним потребуются мои комментарии. К тому же я мог бы рассказать немало нового, неизвестного о жизни моего учителя.
На прощанье Лебрен подарил гостям копии трех потаенных писем. Фаркаш передал их мне.
Когда я принес эти письма в Музей Толстого, там шел Ученый совет, обсуждался очередной толстовский том литературного наследства и вдруг - эти письма.
Члены совета стали выходить в коридор один за другим, окружая меня и читая письма.
А через пару дней мне позвонил В.Ф.Булгаков, секретарь Льва Толстого: "Я же им в музее сказал: Лебрен не такой человек, чтобы сгинуть бесследно. Раз нет сведений, что умер, значит жив. Ну что с того, что ему за 80? Мы с ним почти ровесники, а я-то жив. Нужно непременно пригласить его в Союз, а затем уже печатать письма".
Однако Булгакова не послушались. Письма были опубликованы по копиям в "Литературной России" 25 февраля 1966 года. А командировку для Лебрена удалось "выбить" лишь два года спустя. Он приехал в Москву летом 1968 года.
К тому времени мы находились с Лебреном в постоянной переписке. Нашел я для него и толстовцев, что помнили его с дооктябрьских времен. И потому встреча наша в Музее Толстого сразу оказалась неформальной, теплой. Он взял мою руку в мозолистые свои, назвал "голубчиком" и "сударем", стал расспрашивать о житье-бытье, про общих знакомцев, эсперантистов, переживших ГУЛАГ. Он обрадовался, узнав, что жить будет не в гостинице, а у своей родственницы, на Солянке.
Я проводил его в Московский эсперанто-клуб, что был тогда в Доме медработников на Герцена 19, и, окруженный друзьями и единомышленниками samideanoj (так друг друга называют эсперантисты), он стал неспеша рассказывать о себе и о Льве Толстом.
Толстой считал эсперанто делом божеским. Некогда Бог покарал людей за их гордыню, смешал их языки. Теперь же с появлением языка эсперанто разноязыкие обрели средство понимать друг друга. Проклятие как бы теряло силу.
Дальше наш гость рассказал о себе. Родился Виктoр Лебрен в 1882 году во Франции, но пяти лет был привезен в Россию. Отец его, инженер-путеец, строил железные дороги в Сибири и Средней Азии.
В Средней Азии он рос без матери, один, и отец, отправляясь на работу, сажал его на ослика. Мальчик рано стал наблюдать за жизнью в пустыне, задумываться над вопросами жизни и смерти. Когда отец спел ему песню о французе, ушедшем на войну и вернувшимся уже к могилам умерших за это время родителей, Виктoр заплакал, впервые поняв, что люди смертны.
Затем семья Виктoра переехала во Владивосток. Там, учась в гимназии, он все больше задумывался над вопросами жизни и смерти. А так как все люди смертны, то мальчик носился с мыслью покончить с собой.
Ни отец, ни учителя не давали ответа на мучившие его вопросы. Он нашел их в рассказах Льва Толстого. Так, его поразила притча о человеке, упавшем в колодец и зацепившимся за куст. На дне колодца поджидал его хищный зверь. А куст подгрызали две мыши, белая и черная.
"Да это же день и ночь - неумолимое время", - решил Лебрен. О своих размышлениях, о желании либо изменить свою жизнь или же покончить с ней написал он Льву Толстому. Писатель ответил на письмо юноши из Владивостока. А в 1899 году 17-летний Виктoр Лебрен приехал к Учителю в Ясную Поляну.
Льва Николаевича он встретил на заднем крыльце его дома у "дерева бедных". "Я Виктoр Лебрен, я писал вам". Хозяин пригласил юношу в дом, принял по-отцовски, а затем поселил недалеко, в Овсянниково, у М.А.Шмидт, куда сам не раз приходил для задушевных бесед. Виктoру он посоветовал осесть на землю, кормиться трудом земледельца и лишь досуги посвящать литературным занятиям.
Вскоре Лебрен переехал на Кавказ, в Геленджик, где купил участок земли и пасеку. В свободное время писал книгу о А.И.Герцене и землеустройстве крестьян. Лев Николаевич, нередко отговаривавший своих последователей от писательства, Лебрена в этом деле, напротив, поддерживал. Об этом свидетельствуют и письма к адресату, и долгие беседы во время встреч, когда Лебрен подолгу жил в Ясной Поляне, работая над своими книгами и делая секретарскую работу для Льва Николаевича.
- Платных секретарей у нашего Учителя не было. Если нужна была помощь, он говорил: "Уважьте меня, старика" или же "Пожалейте мою старость".
Толстой, как известно, вел обширную переписку чуть ли не со всеми странами мира. Всего же Толстой получил 50 тысяч писем, из них девять тысяч из-за рубежа на 26 языках. Его ответные письма занимают треть 90-томного собрания сочинений писателя.
- Я готовил ответы на письма, написанные по-французски. Но с самим Толстым переписывался по-русски.
- Лев Николаевич, обычно, делал копии всех писем, кроме трех, посланных вам. Почему?
- Ах, эта история, - засмущался Виктор Анатольевич. - В первые годы в Геленджике я был еще неженатым. Встречался с дочерью хозяйки дома, где жил. И было у нас то, что называют физической связью. Я решил, что, как честный человек, должен на ней жениться. И обратился ко Льву Николаевичу за советом.
Он ответил, что одной физической связи для брака мало, что мужа и жену должны связывать духовные узы.
К счастью, дочь хозяйки вскоре вышла замуж, а я встретил свою будущую жену - верного друга, мою Юлиану, Юлечку. Мы прожили с ней счастливо 34 года, до ее кончины в 1942 году, уже во Франции.
Хотелось расспросить Виктoра Лебрена о жизни в Ясной Поляне. Но ведь столько написано о клубке противоречий, из которых так и не удалось выпутаться великому писателю. За его душу и за рукописи боролись две партии - одну возглавлял В.Г.Чертков, друг и хранитель рукописей Толстого, другую - Софья Андреевна, жена и друг.
- Ко мне хорошо относились и Софья Андреевна и Владимир Григорьевич. Я находился как бы несколько в стороне от схватки. А Лев Николаевич между ними был, как между жерновами. Если бы вы знали, как он страдал!
- Чертков много лет провел в ссылке, страдая за свои, а значит и за толстовские убеждения. И был он больше толстовцем, чем сам Толстой, - продолжал Лебрен, улыбаясь в пышные усы.
Как-то Лев Николаевич убил у Черткова на лбу комара. А тот ему: "Как же так? Ведь вы погубили живое существо". Толстой был смущен.
А когда Чертков увозил толстовские рукописи в Лондон, где хранил их в стальном сейфе, Софья Андреевна заявляла: "Опять он грабит нашу семью".
Лев Николаевич хватался за сердце и возражал: "Как ты можешь так говорить? Это ты лишаешь меня и воли моей и чести".
Смотреть на эти сцены было больно. Изменить в Ясной Поляне что-либо я был не в силах. И я уезжал к себе в Геленджик. А в 1910 году Толстого не стало.
Четыре года спустя Лебрен рассказал о своем учителе в книге "Лев Толстой. Воспоминания и думы". А в конце 20-х годов, пережив разруху, революцию, голод, вернулся с семьей во Францию. В то время зажиточных крестьян - а Лебрен был одним из них - депортировали в дальние края. Создавались колхозы.
Обосновался в Провансе, недалеко от Экса. Купил пасеку.
"Пчелы кормили меня, но досуга для литературного труда было мало", - писал он В.Г.Булгакову в Чехословакию. Заодно просил передать президенту этой страны Т.Масарику свой трактат о землеустройстве.
Войну пережил тяжело. Как я уже писал, в 42-м году умерла жена. Старший сын вернулся из немецкого плена, но попал на годы в психбольницу; младший, винодел, стал инвалидом.
А Лебрен продолжал работать, и не только на ферме. Читал лекции о Толстом в университете Прованса. Создавал библиографию трудов Толстого, изданных во Франции. И трудился над рукописью "Лев Толстой. Полвека спустя".
Эту рукопись он и привез в Россию, надеясь там ее опубликовать. Но обивая пороги издательств, я понял - все это безнадежно. Уж больно это расходилось с тем, что писал о Толстом Ленин.
- Но ведь Ленин с ним не был даже лично знаком, - возмущался Лебрен.
Что я мог ему сказать?
А когда Лебрену сказали, что рукопись не разрешат вывезти обратно из страны, он возмутился: "х... получат они у меня, а не рукопись".
Она осталась у меня. С друзьями перевели ее на эсперанто. Лебрен авторизировал текст. В Италии одно издательство согласилось ее опубликовать. Но подготовка рукописи к печати требовала времени.
Из Франции мне сообщили, что Виктoр Анатольевич заболел. Издатели забеспокоились - старику шел в то время 96-й год, а им хотелось, чтобы мемуары Лебрена вышли при жизни их автора.
Я позвонил в больницу:
- Виктoр Анатольевич, у меня лежит ваше письменное обязательство не умирать до выхода вашей книги.
- Я, что же, так никогда и не умру?
- Умрете, конечно, но куда спешить? К тому же нам хотелось бы, чтобы в 1982 году вы были на своем столетнем юбилее.
- Что вы, что вы - присутствовать на таком юбилее мне даже неприлично. А вообще моя жизнь в моих собственных руках. Я так зажился - старше Учителя. Из жизни уйду в сентябре. Так что поторопите издателей.
В августе 1978 года в Люцерне (Швейцария) состоялся очередной международный конгресс эсперантистов. Либрена на нем не было, но популярностью пользовалась его, изданная на эсперанто, книга "Лев Толстой. Воспоминания друга и секретаря писателя".
А 9-го сентября 1978 года, в день, когда мир отмечал 150-летие со дня рождения Льва Толстого, Лебрен скончался. Запись на письменном столе гласила: "Ныне отпущаеши раба своего, Господи". Он сам приказал своему сердцу остановиться.
www.vestnik.com/issues/98/0512/koi/khark.htm