 |
el la rusa lingvo tradukis Valentin Melnikov |
 |
| Царь Никита жил когда-то Праздно, весело, богато, Не творил добра, ни зла, И земля его цвела. Царь трудился понемногу, Кушал, пил, молился богу И от разных матерей Прижил сорок дочерей, Сорок девушек прелестных, Сорок ангелов небесных, Милых сердцем и душой. Что за ножка - боже мой, А головка, темный волос, Чудо - глазки, чудо - голос, Ум - с ума свести бы мог. Словом, с головы до ног Душу, сердце всё пленяло. Одного не доставало. Да чего же одного? Так, безделки, ничего. Ничего иль очень мало, Всё равно - не доставало. Как бы это изъяснить, Чтоб совсем не рассердить Богомольной важной дуры, Слишком чопорной цензуры? Как быть?... Помоги мне, бог! У царевен между ног... Нет, уж это слишком ясно И для скромности опасно, - Так иначе как-нибудь: Я люблю в Венере грудь, Губки, ножку особливо, Но любовное огниво, Цель желанья моего... Что такое?.. Ничего!.. Ничего, иль очень мало... И того-то не бывало У царевен молодых, Шаловливых и живых. Их чудесное рожденье Привело в недоуменье Все придворные сердца. Грустно было для отца И для матерей печальных... А от бабок повивальных Как узнал о том народ - Всякий тут разинул рот, Ахал, охал, дивовался, А иной, хоть и смеялся, Да тихонько, чтобы в путь До Нерчинска не махнуть. Царь созвал своих придворных, Нянек, мамушек покорных - Им держал такой приказ: "Если кто-нибудь из вас Дочерей греху научит, Или мыслить их приучит, Или только намекнет, Что у них недостает, Иль двусмысленное скажет, Или кукиш им покажет, - То - шутить я не привык - Бабам вырежу язык, А мужчинам нечто хуже, Что порой бывает туже". Царь был строг, но справедлив, А приказ красноречив; Всяк со страхом поклонился, Остеречься всяк решился, Ухо всяк держал востро И хранил свое добро. Жены бедные боялись, Чтоб мужья не проболтались; Втайне думали мужья: "Провинись, жена моя!" (Видно, сердцем были гневны). Подросли мои царевны. Жаль их стало. Царь - в совет; Изложил там свой предмет: Так и так - довольно ясно, Тихо, шопотом, негласно, Осторожнее от слуг. Призадумались бояры, Как лечить такой недуг. Вот один советник старый Поклонился всем - и вдруг В лысый лоб рукою брякнул И царю он так вавакнул: "О, премудрый государь! Не взыщи мою ты дерзость, Если про плотскую мерзость Расскажу, что было встарь. Мне была знакома сводня (Где она? и чем сегодня? Верно тем же, чем была). Баба ведьмою слыла, Всем недугам пособляла, Немощь членов исцеляла. Вот ее бы разыскать; Ведьма дело всё поправит: А что надо - то и вставит". - "Так за ней сейчас послать!" Восклицает царь Никита. Брови сдвинувши сердито: - "Тотчас ведьму отыскать! Если ж нас она обманет, Чего надо не достанет, На бобах нас проведет, Или с умыслом солжет, - Будь не царь я, а бездельник, Если в чистый понедельник Сжечь колдунью не велю: И тем небо умолю". |
Vivis iam car'
Nikita – gaja, richa, dorlotita, sen klopodoj pri regad', do prosperis lia shtat'. Agis car' poiomete, manghis, trinkis, kaj kviete kun diversaj li patrinoj kreis opon da filinoj: kvardek junulinoj belaj, bonkondute puranghelaj, ravaj korpe kaj anime. Kiaj gamboj – ho, sublime! Nigraj haroj – sen riproch', la okuloj, charma voch', brila sagho, belstaturoj... Do, de l' kapo ghis la kruroj chio logis kaj majestis; sola ajho nur forestis. Kio estis do mankanta? Vere, bagatelo vanta. Tre malgranda detaler', tamen – mankis sen esper'. Kiel tion do klarigi, por ne tute kolerigi stultulinon nian pian, la cenzuron prude fian? Kiel... Helpu Dio nure! Caridinoj interkrure... Ne, tro klare tiel estus kaj danghere malmodestus, do aliel, lau prefer': Belas mamoj de Vener', lipoj, gamboj – por adoro, sed fajrujo de amoro, dezirata mia cel'... Kio estas?.. Bagatel'!.. Tre malgranda detalero, sed ja - mankis sen espero al la caridinoj etaj, petolemaj, vigli pretaj. Tre konsternis onin tio. Tristis cara familio. Vartistina klach-parol' baldau trafis al popol'. Eksciinte tion, certe, chiu gapis bush-aperte, veis, miris au ne fidis, kaj alia, ech se ridis, do mallaute vochis tion, por eviti Siberion. Foje lau alvok' de l' caro kolektighis servistaro. Jene sonis la ordon': "Se okaze pri malbon' la filinojn vi sciigos, au pripensi nur instigos, au aludos opinion, ke malhavas ili ion; diros ion dubasence, au figestos senintence, - do - sen serch' - neglekte rangon al virinoj tranchi langon, sed al viroj - ech pli grave, kio povas ighi mave". Car' severis, sed prudentis. La ordono elokventis; Chiu klinis sin kun trem', pro la tim' kaj obeem', kaj atente, sindetene la havajhon gardis pene. La edzinoj sentis timon, ke ne faru l' edzoj krimon; Pensis edzoj en sekret': "Kulpu, kara edzinet'!" (eble, krudis launature). Caridinoj jam mature kreskis. Caro pro l' kompat' konsilion de la shtat' vokis; diris li sekrete la problemon, kaj diskrete, kashe de servista greg' ekmeditis la korteg': kion fari por riparo de la ghena korpdifekt'. Kaj subite jen bojaro, sin klininte pro respekt', kalvan frunton pugni ekis, al la caro tiel blekis: "Moshta car'! Pro l' interven' volu lasi min senpuna, se pri l' karna abomen' diros mi. En agho juna Pri l' parigistin' mi audis (Kion nun shi faras? Chu - - plej probable - same plu). Tiam multaj shin tre laudis: onidire - sorchistin'. Chiajn morbojn shi kuracis, korpajn fortojn redonacis. Eble indas trovi shin. Sorchistino helpi pretos, la mankajhojn tuj enmetos". - "Urghe shin retrovi penu! - tiel diras car' Nikita kun mieno sulkigita: - Ke shi helpu. Kaj se ne - nu, se shi trompos nin fripone, ne akiros laubezone, se intence, en arog' nin ofendos per mensog' - - estu mi ne car', sed hundo, se mi dum la Pura Lundo ne kondamnos shin je brul' por la glor' de l' Eternul'." |
| Вот секретно, осторожно, По курьерской подорожной И во все земли концы Были посланы гонцы. Они скачут, всюду рыщут И царю колдунью ищут. Год проходит и другой - Нету вести никакой. Наконец один ретивый Вдруг напал на след счастливый. Он заехал в темный лес (Видно, вел его сам бес), Видит он: в лесу избушка, Ведьма в ней живет, старушка. Как он был царев посол, То к ней прямо и вошел, Поклонился ведьме смело, Изложил царево дело: Как царевны рождены И чего все лишены. Ведьма мигом всё смекнула... В дверь гонца она толкнула, Так примолвив: "Уходи Поскорей и без оглядки, Не то - бойся лихорадки... Через три дня приходи За посылкой и ответом, Только помни - чуть с рассветом". После ведьма заперлась, Уголечком запаслась, Трое суток ворожила, Так что беса приманила. Чтоб отправить во дворец, Сам принес он ей ларец, Полный грешными вещами, Обожаемыми нами. Там их было всех сортов, Всех размеров, всех цветов, Всё отборные, с кудрями... Ведьма все перебрала, Сорок лучших оточла, Их в салфетку завернула И на ключ в ларец замкнула, С ним отправила гонца, Дав на путь серебреца. Едет он. Заря зарделась... Отдых сделать захотелось, Захотелось закусить, Жажду водкой утолить: Он был малый аккуратный, Всем запасся в путь обратный. Вот коня он разнуздал И покойно кушать стал. Конь пасется. Он мечтает, Как его царь вознесет, Графом, князем назовет. Что же ларчик заключает? Что царю в нем ведьма шлет? В щелку смотрит: нет, не видно - Заперт плотно. Как обидно! Любопытство страх берет И всего его тревожит. Ухо он к замку приложит - Ничего не чует слух; Нюхает - знакомый дух... Тьфу ты пропасть! что за чудо? Посмотреть ей-ей не худо. И не вытерпел гонец... Но лишь отпер он ларец, Птички - порх и улетели, И кругом на сучьях сели И хвостами завертели. Наш гонец давай их звать, Сухарями их прельщать: Крошки сыплет - всё напрасно (Видно кормятся не тем): На сучках им петь прекрасно, А в ларце сидеть зачем? Вот тащится вдоль дороги, Вся согнувшися дугой, Баба старая с клюкой. Наш гонец ей бухнул в ноги: "Пропаду я с головой! Помоги, будь мать родная! Посмотри, беда какая: Не могу их изловить! Как же горю пособить?" Вверх старуха посмотрела, Плюнула и прошипела: "Поступил ты хоть и скверно, Но не плачься, не тужи... Ты им только покажи - Сами все слетят наверно". "Ну, спасибо!" он сказал... И лишь только показал - Птички вмиг к нему слетели И квартирой овладели. Чтоб беды не знать другой, Он без дальних отговорок Тотчас их под ключ все сорок И отправился домой. Как княжны их получили, Прямо в клетки посадили. Царь на радости такой Задал тотчас пир горой: Семь дней сряду пировали, Целый месяц отдыхали; Царь совет весь наградил, Да и ведьму не забыл: Из кунсткамеры в подарок Ей послал в спирту огарок, (Тот, который всех дивил), Две ехидны, два скелета Из того же кабинета... Награжден был и гонец. Вот и сказочки конец. 1822 |
Jen tra tuta lando
slava por plenum' de l' tasko grava chien rajdas en sekret' kurieroj lau dekret'. La chevalojn ili pelas, sorchistinon trovi celas. Pasas jaro, pasas du - la novajhoj mankas plu. En arbaro, en malhel' (diablo gvidis lin al cel') vidas li: domet' arbara, loghas sorchistin' grizhara. Estis cara li sendit', do envenis sen hezit', klinsalute shin aliris, la aferon caran diris: pri la caridinoj lindaj kaj la mankoj bedaurindaj. Sorchistin' komprenis bone, pelis lin desurperone, diris tiel: "Iru for, sen rigardi mian neston, au vi tuj ricevos peston... Post tri tagoj - venu por havi jam la pretan keston, tamen nepre - che l' auror'." Shi enfermis sin por sorcho, provizinte sin per torcho, dum tri tagoj sorchis, ritis, do demono shin vizitis. Por plenumi caran volon, mem alportis li skatolon, plenan de la peka var', Kiun shatas la virar': Tre diversaj lau grandeco, lau koloroj - chia speco, luksaj, buklas la harar'... Ilin sorchistin' inspektis, la kvardekon elselektis, tuken volvis la provizon kaj enshlosis en valizon; kun ghi sendis kurieron, por la vojo ech moneron donis. Rajdas li sen ghen'... Ekripozas je maten', manghas panon kun viando, plezurigas sin per brando: Al la car' li bone servis, chion por la voj' rezervis. La cheval' sin pashtas. Revas la bravul' - ke l' car' lin levas, nomas grafo plej solene... Kio do trovighas ene? Kion sorchistino sendas? - pensas nia kurier'. Rigardindas la mister', sed valizo ja senfendas. Kaptas lin la scivolemo, tiel ke obsedas tremo. La orelo che l' serur' ne perceptas ion. Nur tra l' kovrilo la odoron sentas nazo kuriera... Damne! Jen miraklo vera! Shatus fari li esploron. Kurieron venkis tent'... Li malfermis - post moment' la birdetoj - flug! - elane, kaj eksidis sur la branch'. Logas ilin li per mangh', disshutante - tute vane: Panon ili ne bezonas (ja alias la konsum'): sur la branchoj kanti bonas - kial sidi en mallum'? Jen sur pad' sin trenas peze kun bastono oldulin' - kurba nazo, ghiba spin'. Genuighis li kompleze: "Avineto, savu min! Helpu per konsil' au ag'! Vidu, trafis kia plag': Kapti ilin mankas povo, Kion fari por retrovo?" Oldulin' rigardis sor, krachis, siblis en rankor': "Achas via scivolem', sed ne ploru senutile... Vi nur montru - kaj facile tuj alflugos ili mem." "Dankon!" - diris li tutkore, montris - kaj birdetoj tuj lin alflugis plenfavore kaj lokighis che la uj'. Ke ne estu plu minac', senprokraste kaj singarde li enslosis chiujn kvardek kaj rapidis al palac'. La princinoj ilin prenis kaj en kaghoj zorge tenis. Pro triumfo de l' reven' tuj okazis la festen': oni dum semajn' festenis, dum monat' - ripozo plenis; konsilion sian car' rekompencis sen avar', ankau sorchistinon same: al shi sendis el muze' grandan stumpon enbalzame (tiun, konsternigan tre), plus du bufoj kaj skeleto el la sama kabineto... Chiuj kun la caro festis, chiuj kun donacoj restis. Same ankau kurier' - Jen la fino de l' afer'. * * * Multaj damnas min
kolere |