3. «ПЕРЕХОДНАЯ ФОРМА» ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ЯЗЫКА?

Александр Александрович Малиновский, известный как Богданов (1873-1928), по образованию врач, философ-идеалист, в последние годы жизни - основатель и директор первого в мире Института переливания крови, умерший в результате неудачно поставленного на себе опыта, был видным общественно-политическим деятелем, ученым-обществоведом и играл заметную роль в марксистском движении России. С 1903 г. А. А. Богданов примкнул к большевикам,на трех съездах Российской социал-демократической рабочей партии избирался в ее Центральный Комитет, был членом редколлегии трех большевистских газет, но в годы реакции отошел от большевизма.

С самого начала своей общественно-политической и литературной деятельности А. Богданов проявлял интерес к проблеме общего языка людей труда всего мира. Первоначально она была затронута им в работах: «Всеобщая организационная наука (тек-тология)» (т. I, 1913), «Наука об общественном сознании» (1914), «Курс политической экономии» (1919) (написан совместно с И. Степановым), глава «Идеология в эпоху коллективизма», раздел «Развитие речи».

А. Богданов рассуждал так: «Различие национальных языков есть огромное препятствие, замедляющее процесс выработки общечеловеческой организации как теперь - в классовом движении, так и впоследствии - в постройке всей системы производства. Отсюда вытекает тенденция к единому языку человечества, в настоящем мало заметная для поверхностного взгляда, но глубокая и непрерывно прогрессирующая» (307). Всеобщий язык при капитализме он считал невозможным, как ни велики распространение и употребление того или иного языка.

Объединение практической трудовой организации человечества, полагал Богданов, необходимо поведет к выработке единого языка («Всеобщая организационная наука...»). Но вопрос о выработке общечеловеческого языка оставался для него до конца жизни неясным. Он не без основания отвергал не только индивидуальное, но и мелкогрупповое создание всеобщего языка.Группа специалистов не может создать всеобщий язык, ибо их усилия были бы объективно несоизмеримы с широтой, глубиной и разнообразием самой задачи (308). Ту же мысль выразил он в «Науке об общественном сознании». Но он высказывал какие-то неопределенные суждения о «тенденции к единству речи» и «лингвистическом объединении» при коллективизме (под которым понимал социалистическое общество) (309). Что сие должно означать? Стихийно-эволюционный процесс интеграции языков? Перерастание одного из национальных языков во всеобщий?

В 1919 г. Богданов опубликовал тезисы «Пролетарская культура и международный язык» (310), в которых фактически примкнул к вульгарно-эволюционистской и англофильской концепции Каутского, склонность к которой проявлял еще до мировой войны.

Интерлингвистическая концепция Богданова оформилась вскоре после зарождения движения пролеткульта, одним из вдохновителей которого он стал. В 1918 г. на I Всероссийской Конференции пролетарских культурно-просветительных организаций было провозглашено, что задача победившего пролетариата - выработка пролетарской культуры, дабы пролетариат «мог организовать себя новым знанием, организовать свои чувства посредством нового искусства и преобразовать свои бытовые отношения в новом духе, истинно пролетарском, т. е. коллективистском». (Все это было сформулировано Богдановым в «Конспектах общих лекций для студийцев пролеткульта». (311))

Богдановские тезисы «Пролетарская культура и международный язык» начинаются с утверждения: «...Если язык есть основная из организующих социально-идеологических форм, то пролетарская культура необходимо должна характеризоваться и в этой области своими особыми тенденциями. И если пролетариат развивается в интернациональном направлении, стремится стать международно-классовым коллективом, то он неизбежно должен явиться носителем тенденции к развитию международного языка».

Классовость языка Богданов понимал лишь в том смысле, что и лексика, и стиль речи, й содержание понятий, выражаемых одними и теми же словами, у разных классов различны.

Он полагал, что «и в пределах старой культуры экономическое развитие с его расширяющимися в мировые связями порождало ту же международно-организующую тенденцию к единому языку. Она в сильной степени парализовалась и еще больше маскировалась тенденциями борьбы Национальных капиталов, закрепляющих границы между народами, вплоть до искусственной поддержки их лингвистической розни» (лингвистической в смысле 'языковой') (310а).

Богданов считал, что при устранении враждебных «монизму языка» тенденций «единый для всего человечества язык создастся с большой быстротой»: при повсеместном утверждении «коллективного строя». Напрашивается вопрос: как же это он «создастся»?

К попыткам «искусственного создания» международного языка (Воляпюк, Эсперанто, Идо и проч.) Богданов относился скептически: «На каком-нибудь наивно-шаблонном Эсперанто немыслимо выразить объективно, т. е. общезначимо, бесконечную сложность и разнообразие социальных отношений и переживаний с их оттенками и сплетениями» (310б).

Но разве победивший во всех или во многих странах пролетариат не мог бы создать для себя язык, на котором можно было бы наилучшим образом выразить всю бесконечную сложность и разнообразие социальных отношений, переживаний и всего, что угодно? Таким вопросом Богданов, однако, не задавался.

Он писал далее: «Следует ли из этого, что культурная позиция пролетариата в области языка должна была сводиться к пассивному ожиданию результатов стихийно идущего языка? Очевидно, нет: здесь, как и в других областях, задача заключается в том, чтобы внести в развитие планомерность, выяснивши его тенденцию, поддерживать ее и устранять противодействия ей, словом - сознательно идти по линии жизни. Чем это должно выражаться практически? Активным содействием процессу лингвистического объединения в дролетарско-классовых рамках и соответственно пролетарско-классовым интересам» (310б). Сказано очень неконкретно. Что за процесс лингвистического объединения? Процесс унификации всех языков, их интеграции?

Считая, что средством для этого в первую очередь должно служить распространение иностранных языков среди рабочего класса, Богданов понимал, что это «требует от каждого изучающего затраты огромной энергии, большого количества времени». Целесообразна, разумна ли такая растрата времени и энергии людей труда? Отдавая себе отчет в неразумности этой растраты, он ставил вопрос о «переходной форме» [!!] общечеловеческого языка, которую представлял себе так: «...Английский, немецкий, французский встречаются на общем мировом поле и в разной мере разливаются в нем. При этих условиях... тот язык, который в мировой конкуренции окажется жизненно сильнее других, должен получить все большее преобладание над ними и становиться международным языком по преимуществу. Это и есть его превращение в ту переходную форму, которая нас интересует, - в естественную базу развития единого языка человечества. Ибо, находясь в наибольшем соприкосновении со всеми народами, в наибольшем общении со всеми другими языками, он в наибольшей мере и должен впитывать их жизненные элементы, усваивать из них все нужное и полезное...» (310в)

Но можно ли ожидать от английского или от какого-нибудь иного языка существенно большее, чем дополнительное лексическое обогащение, которое вряд ли превысит несколько процентов его общеупотребительной лексики? Исторический опыт новейшего времени не дает оснований для больших надежд. Значит, «переходная форма» всеобщего языка будет очень мало отличаться от его окончательной формы. Если переходная форма общечеловеческого языка выразится в английских лексике, грамматике, фонетике и орфографии, то и окончательной формой его будет тот же английский язык, быть может, лишь несколько подновленный. То же можно сказать о французском, немецком, русском, любом из национальных языков: они уже сформировались, стали традиционными и подвержены лишь незначительным изменениям.

По Богданову, задача пролетариата в данной области заключается в том, чтобы «установить, какой именно язык исторически предназначен для этой роли, помочь ему, чтобы он овладел ею...» Эту задачу, во всяком случае первую часть ее, выполнил в тех же тезисах сам Богданов: «Ряд объективных данных намечает для этой роли английский язык». Следует логический вывод: необходимость «пропаганды в пролетариате всех стран, кроме англосаксонских, изучения в первую очередь английского языка». Богданов, как и Каутский, фактически считал, что пролетариат и марксизм должны приспособиться к языковой действительности мира, а не изменять ее.

Богданов отдавал себе отчет в том, что проект превращения английского языка в язык всемирного пролетариата и в дальнейшем - в язык всемирного бесклассового общества встретит сопротивление со стороны пролетариев всех остальных стран, всех наций, не говорящих по-английски. В этом отношении, писал он, «национализма окажется достаточно даже в германском пролетариате, а мелкие нации, наверное, займут реакционную позицию» (310г) Но такого рода «национализм» и такая позиция - лишь требование национального равноправия; в этом нельзя усматривать что-либо реакционное.

За два года до своей трагической гибели Богданов написал для журнала эсперантистов-безнационалистов «Sennacieca Revuo» (1924, N 6/ 13) статью «De la filozofio al la organiza scienco», в которой признавал, что попытки создания международного искусственного языка выражают глубокую живую потребность человечества в общем орудии взаимопонимания, но высказывал предположение, что «реальное осуществление этого во всемирном масштабе будет достигнуто на другом пути, менее искусственном, хотя, к сожалению, также и более стихийном, более длительном и трудном...» (312) Более стихийный, более длительный и трудный nyjb, который Богданов вслед за Каутским избрал для идеи всеобщего языка, это путь перерастания английского в общий, а затем и единый язык всего населения Земли.

* * *

Язык той или иной нации может стать и в определенных случаях становится для тех или иных иноязычных наций и народностей вторым языком в условиях как капитализма, так и социализма. Но в условиях всемирного социализма и особенно всемирного коммунизма наступит уже более высокое единство всего человеческого общества, будут исчезать и в конце концов исчезнут его национально-языковая раздробленность и этническая пестрота, как это можно предвидеть без особого риска ошибиться.

Этого вопроса касается и К. X. Ханазаров в своей докторской диссертации «Сближение наций и национальные языки в СССР». В ее заключительной части он утверждает, что «коммунистическое решение языковой проблемы» завершится «превращением одного из наиболее совершенных межнациональных языков, победившего в длительном «соревновании» выделившихся зональных межнациональных языков, в единый мировой язык нового человечества».

К. X. Ханазаров видит путь к перерастанию одного из национальных языков в общий и единый язык будущего человечества в процессах предварительного перерастания национальных языков, ставших национально-интернациональными, в общие и единые языки интернациональных общностей, интернациональных многоязычных стран (317).

Против подобной возможности решительно возражали советские лингвисты, собравшиеся в 1962 г. в Алма-Ате на Всесоюзную конференцию, посвященную закономерностям развития литературных языков народов СССР в советскую эпоху (318).

Английский ученый и писатель-фантаст Артур Кларк недавно написал книгу о том, что, по его предположению, внесут в жизнь людей новейшие открытия науки. Там он пишет: «Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что первенство в организации систем связи с помощью искусственных спутников Земли может предопределить, какой язык будет через пятьдесят лет основным языком человечества - русский или английский?» Он считает, что всеобщая система связи вызовет глубочайшие изменения в языковой действительности мира. Эта всеобщая система связи «может привести к утверждению одного господствующего языка, все другие языки станут просто местными диалектами. Более вероятен другой исход: на планете останутся два или три языка» (318). Кларк, вероятно, сам того не подозревая, почти дословно повторил высказывание Каутского более чем полувековой давности.

В упоминавшейся статье Ю. Дешериева, М. Каммари и М. Меликяна («Коммунист», 1965, № 13) затрагивается вопрос о двух путях решения проблемы международного языкового общения: пути дальнейшего расширения интернациональных функций великих национальных языков (вопрос о выделении одного из них на роль всемирного уже не ставится!) и пути создания всемирного международного (интернационального) языка

Авторы находят, что первый из этих путей имеет ряд преимуществ по сравнению с введением во всеобщее изучение и употребление одного из существующих проектов международного языка, например Эсперанто. Ведь языками крупных наций сотни миллионов людей овладевают с детства, на этих языках существует веками созданная литература по всем отраслям науки (добавим: и художественная литература!), ими пользуются в повседневной общественной, культурной, научной жизни многомиллионные армии преподавателей, научных работников (добавим: люди всех профессий!), ими владеют и в других странах миллионы людей. Такой массовой базы нет ни у одного из искусственных языков.

Да, конечно, по сравнению с существующими проектами международного языка все это так. Однако все преимущества - на стороне проблематичного на сегодня всеобщего языка будущего. И авторы указанной статьи с этим вполне согласны! Они считают, что «современное состояние и перспективы общественного развития выдвигают проблему вспомогательного языка науки, всеобщего, всемирного языка», и не отрицают «саму возможность создания такого языка путем научного синтеза всех достижений языкового развития человечества и повсеместного изучения этого языка». Вряд ли целесообразно в вопросе о всеобщем языке стоять на распутье. Из нескольких возможных путей к нему надо избрать путь наилучший, наиболее правильный, хотя он может оказаться и самым трудным, особенно на первое время.