Европейское хитросплетение языков
Клод Пирон

В заглавии этой статьи упоминается Европа. Я сразу же уточню, что, говоря о Европе, я не ограничиваюсь Европейским Союзом. Я имею в виду всю нашу часть света, в которой различие языков порождает много проблем.

Языковые проблемы

Языковые проблемы бывают очень разные. Подумайте о беженцах, о людях, которые просят политическое убежище. Сколько из них легко ориентируются в языке той местности, куда они в конце концов попадают? И сколько проблем у руководителей! Директор небольшого предприятия может упустить весьма интересный контракт из-за того, что его уровень владения английским недостаточен для напряженных, тонких переговоров с партнером из Японии или Саудовской Аравии. А что уж говорить о проблемах, с которыми сталкивается авиация? Согласно исследованиям "Боинга", по крайней мере 11% авиакатастроф с человеческими жертвами вызваны непониманием между пилотом и диспетчерской службой.

Унижение и боязнь

Языковые проблемы представляются в различных аспектах - политическом, экономическом, социальном, культурном, педагогическом, психологическом, - причем каждый из них допускает дальнейшую детализацию. Например, невозможно серьезно исследовать психологический аспект, не различая чувственную, интеллектуальную и нейропсихологическую сферы. С точки зрения чувств, эмоций, надо учитывать, что язык связан с нашим чувством идентичности. Мы идентифицируем себя с нашим языком. Выступать против нашего языка или придавать ему ущербный статус - значит выступать против нас, унижать нас. Переходя на другой язык, личность может меняться. Как однажды заметил г-н Винкель, мэр одного из голландских городов, выступая по национальному телевидению: "Даже хорошо выучив английский, как это часто бывает в Нидерландах, не решаешься обратиться на нем к многонациональной группе, потому что в этой ситуации боишься. Боишься сказать что-то не то, боишься ошибиться, боишься смешного акцента, боишься не чувствовать себя достаточно свободно в иностранном языке, чтобы немедленно ответить англоязычному от рождения оппоненту со всей необходимой убедительностью".

И меня очень тронула фраза японского делегата, сказавшего мне однажды на заседании Всемирной Организации Здравоохранения: "Говоря на иностранном языке, вы кажетесь менее интеллигентным, чем на самом деле".

Наряду со всеми факторами, принадлежащими к различным вышеописанным аспектам, появляются проблемы сугубо практические. Однажды я купил программируемую кофеварку, в инструкции к которой, во французской части, было предупреждение, набранное жирными буквами: "Внимание! Вода, заливаемая в аппарат, ни в коем случае не должна быть теплой!". А рядом был итальянский текст, который предупреждал такой же строкой: "Внимание! Ни в коем случае не заливайте в емкость холодную воду!" И что же делать?

Проблемы различны

Языковые проблемы сложны не только тем, что они, так сказать, различны горизонтально - т.е. они возникают во многих различных областях жизни - но еще и тем, что они разнятся вертикально: они затрагивают несколько уровней, например, уровень международных учреждений, уровень правительств внутри стран и уровень граждан.

Что касается уровня международных организаций, то, например, строящаяся Европа стоит перед ужасной дилеммой из-за вступления новых государств-членов. Отдать ли предпочтение демократии и втянуться в страшный финансово-экономический лабиринт, сопровождаемый многочисленными практическими осложнениями, как, например, необходимость установления системы микрофонов и наушников для 380 пар языков, или же, под предлогом экономического здравого смысла, лучше выбрать систему, в которой некоторые языки, по словам Оруэлла, "более равны, чем другие"?

Многое заставляет думать, что в высоких инстанциях считают, не решаясь сказать об этом открыто, что решение состоит в том, чтобы не принимать никакой язык, кроме английского, в качестве средства общения между различными частями Европейского Союза. Так, для переговоров с восточноевропейскими странами-кандидатами единственный дозволенный язык - английский. Тот факт, что подобная манера навязывать язык означает, что такие страны, как Словения, Словакия или Литва, должны изначально находиться в ущербной позиции, ничуть не смутил высоких представителей, которые, навязывая этот стереотип общения, давали знать: "Вы - просители, мы - сильные мира сего, вам следует приспособиться". Поскольку в Восточной Европе традиционное средство общения - немецкий язык, а не английский, этим странам пришлось назначать своих представителей на переговорах по их уровню владения английским, а не по глубине понимания той или иной проблематики.

На самом деле режим с английским языком в качестве единственного средства общения был бы глубоко несправедлив для большинства государств, а значит и народов, не говоря уже о том, что страной наибольшего благоприятствования оказалась бы как раз та, которая, вообще говоря, держит себя наименее европейски, наименее солидарно с другими членами ЕС.

Язык - оружие

Быть может, вы полагаете, что я преувеличиваю, говоря о "стране наибольшего благоприятствования". Однако я достаточно присутствовал на межгосударственных переговорах, чтобы заверить, что это действительно так. Однажды на всемирной ассамблее неправительственных организаций, состоящих в официальных отношениях с ООН, я представлял одну из таких международных организаций. Там заседали представители со всего мира. Теоретически было два рабочих языка - английский и французский. Я тщательно записывал, на каких языках были выступления, а также родные языки выступавших. Оказалось, что 92% всех выступлений было на английском, причем для 87% выступавших английский язык был родным. Мы собрались отовсюду: с Ближнего Востока, из Латинской Америки, из Восточной Европы, из Азии, из Африки. Но дискуссии велись между британцами, американцами, ирландцами, австралийцами. Когда я обратил на это внимание моей соседки, она сказала: "Большинство ассоциаций выбирает своими представителями англоязычных, чтобы быть уверенными, что их интересы будут хорошо защищены". Это доказывает, что язык является оружием. Международные переговоры подобны игре в настольный теннис. Если я веду переговоры с англоязычным - это все равно что он имел бы право играть правой рукой, которой он пользуется постоянно, в то время как я, правша, должен был бы играть левой, что значительно снизило бы мои игровые возможности и шансы на победу. В мире спорта это вызвало бы бурю негодования. Но никто не осознаёт, что именно так обстоят дела в международной жизни.

Вы, возможно, опять решили, что я преувеличиваю, сравнивая изъяснение на иностранном языке с необходимостью играть неудобной рукой. Однако это сравнение вполне корректно. Кто бегло говорит на каком-либо языке, тот должен был внедрить в свой мозг сотни тысяч рефлексов. Ведь язык - это сложное хитросплетение программ (в компьютерном смысле слова), функционирование которых постоянно ослабляют сотни тысяч подпрограмм различного назначения. Это мы не осознаём, потому что освоение нашего родного языка произошло несознательно, в возрасте, когда мы даже не подозревали об объеме работы, выполняемой нашими нервными клетками. Точно так же мы забыли гигантскую работу, проделанную нашими нервными клетками, когда мы овладевали всеми движениями повседневной жизни; однако правша, сломав правую руку, сразу же с этим сталкивается: он утрачивает ловкость и снова становится неуклюжим. Мы это замечаем также, наблюдая, с каким трудом маленький ребенок завязывает шнурки на ботинках, а нам на это нужно едва ли больше двух секунд. Чтобы правильно выразиться, мы должны постоянно блокировать естественные нейропсихологические пути. Например, чтобы выразить по-французски понятие "который невозможно решить", спонтанный мозговой импульс приводит к irresolvable. Но это - неправильное слово; необходимо блокировать этот путь и поставить указатель, ведущий к правильной форме insoluble (неразрешимый). В английском естественный импульс приводит к I comed, the sheeps, he knowed, но эти формы должны быть изъяты из мысленного словарного запаса и заменены на I came, the sheep, he knew. Я мог бы привести тысячи примеров. Нервные сигналы не могут следовать своей естественной привычке - выражать параллельные понятия параллельными формами.

Нам свойственно обобщать любую языковую закономерность. Все французские дети говорят plus bon вместо правильной формы meilleur, все английские - foots вместо feet: они обобщают самую частую форму, какую они находят во французских сочетаниях plus beau, plus fort, plus petit, в английских hands, toys, books и т.п. Изучать язык - значит освобождаться от рефлексов родного языка, вновь внедрять в мозг ряд различных рефлексов, а потом ослаблять значительную их часть, чтобы прийти к нужной форме, которая противоречит спонтанному желанию обобщать. В английском, например, первый импульс нервного сигнала приводит к he comed, но постепенно ребенок, сознательно или несознательно, блокирует этот естественный путь, ставит там предупреждение, что туда идти запрещено, а следует идти к правильной форме he came.

Следовательно, изучать язык - значит накладывать друг на друга несколько слоев рефлексов. Я пользуюсь термином "рефлекс", потому что недостаточно понять и запомнить правильные формы. Если для того, чтобы найти нужное слово, вы должны задуматься, перебрать все расположенные в вашей памяти "карточки" и "папки", то вы не говорите свободно.

Привилегированный режим в ЕС

Однако вернемся к языковому режиму в Европейском Союзе. Некоторые полагают, что единственный способ разрешить языковую проблему - свести число языков к трем, например, к английскому, французскому и немецкому. Но это не сделало бы нынешнюю систему более демократичной, разве что несколько больше государств пользовалось бы привилегиями.

Правда, существует система, которая позволила бы ограничиться приемлемым числом языков без привилегий кому бы то ни было. Речь идет о том, чтобы принять, например, три вышеупомянутых языка, но с условием, чтобы никто, будь то делегат, государственный представитель, участник переговоров, составитель документов или выступающий в политической либо технической дискуссии, не имел бы права пользоваться своим родным языком. Если бы британские представители должны были изъясняться по-французски или по-немецки, а франкоговорящие - по-немецки или по-английски, то они бы поняли, чего они требуют от чехов, финнов, португальцев, венгров и других. Они бы на собственном опыте почувствовали, что значит быть вынужденным отказаться от привычного способа общения и приспосабливаться к совершенно иному способу самовыражения.

Но всякий раз, когда я предлагал такое решение, мне возражали, что это нереально. Почему? Потому что, мне говорят, британцы и французы никогда этого не примут. И мы вновь оказываемся в той же ситуации, что и на переговорах со странами Восточной Европы. Налицо две группы: те, что имеют право требовать, и те, что могут лишь подчиняться. Те, которые чувствуют себя как дома, со стопроцентным уровнем удобства, не согласны снизойти до 75 или 50 процентов удобства. Они хотят сохранить все 100% своих возможностей. А если так, то вправе ли мы сказать, что Европу строят на принципах, лежащих в основе ее цивилизации: равенство, демократия, взаимное уважение?

Таким образом, Европейский Союз стоит перед альтернативой: либо демократия, либо экономическое и практическое удобство. Понятно, он не ищет третьего пути, и очевидно, что в умах правящих кругов практический и экономический рационализм должен одержать верх над демократизмом.

Нормальны ли мы?

Теперь перейдем к уровню граждан. Поскольку все больше людей находит работу в иноязычном регионе, и поскольку возрастает число массовых переселений, международных деловых и туристических поездок, число лиц, сталкивающихся с проблемами разноязычия, постоянно увеличивается. В речах часто упоминается еще один очень важный аспект этой проблемы, в котором, однако, политическая практика далеко отстает от красноречия политиков: это культурный аспект. Нет конца заявлениям, что языковое разнообразие - это крупнейшее богатство, которое следует всемерно поддерживать. Например, часто встречается призыв, чтобы каждый европеец владел тремя языками. Подобные речи всегда произносятся в том духе, что "нужно, необходимо, достаточно сделать то-то и то-то". Но что происходит на практике? Всё делается для того, чтобы люди сосредоточили свои усилия на единственном языке - английском. Обратим внимание, что это проявляется на ниве общественного образования. Английский - это первый иностранный язык для 92% учащихся всего мира. Если исключить несколько двуязычных и многоязычных европейских стран, где сперва учат другой язык своей страны, как в Финляндии и Швейцарии, то эта цифра возрастет до 99% (на самом деле даже в значительной части восточной Швейцарии сейчас перешли на английский как первый язык).

Наше общество оказывает аналогичное давление с помощью рекламы и СМИ, распространяя обманные призывы, например, такие: "Английский язык выручит вас повсюду в мире", "Языковая стажировка от фирмы Y в англоязычной стране позволит вам повысить профессиональный статус", "Изучите английский за три месяца на курсах X". Эти беспардонные, жульнические приманки настолько стали частью нашей повседневной жизни, что мы их уже и не замечаем. Порой эта система действует еще наглее, не останавливаясь перед психологическим манипулированием, как в следующем объявлении на Женевской ярмарке языков: "Вам нет прощения, если вы еще не овладели английским" (читай: поскорее избавляйтесь от этой аномалии, записавшись на наши курсы по методу X). Такая фраза действует, как если бы читающий услышал от начальства: "вы ненормальны, вы ущербны, вы жалкий тупица, все кроме вас владеют английским". Но это вовсе не так. Агентство по трудоустройству "Майкл Пейдж" проверяло в Европе уровень знания английского у более чем 40 000 кандидатов на объявленные вакансии; оказалось, что только 4% могли правильно изъясняться по-английски.

Согласно исследованию агентства "Линтас Уорлдуайд" в странах Европейского Союза, 94% опрошенных оказались неспособны правильно понять три небольших примера повседневного английского языка. Так что внушать кому-то, что он ненормален, когда речь идет о ситуации, характерной для 94% населения - это уж слишком. Но никто не возражает.

Точно так же никто не протестует против рекламы, утверждающей, что можно выучить язык за три месяца, хотя рефлексов, обусловливающих владение языком, насчитывается миллион или около того, в зависимости от языка. Те из вас, кто изучал иностранный язык, знают, как легко утратить владение им, если практика прекращается на несколько лет. Почему? Потому что условные рефлексы нестабильны, их нужно постоянно подкреплять, и когда вы прекращаете пользоваться языком, вы лишаете их такого подкрепления. Они автоматически распадаются и улетучиваются.

Можно ли выучить английский?

В нашем глобализированном обществе миллионы и миллионы молодых людей прилагают значительные усилия для овладения английским. Но чем больше они стараются, тем дальше цель. В то время, когда главным критерием становится эффективность, вплоть до того, что ради нее многие фирмы сокращают число сотрудников, как же получается, что никто не задается вопросом о рациональности этой системы? Ведь это изучение языка представляет собой обширную коллективную инвестицию мозговой энергии. А результат? На выпускных экзаменах лишь один учащийся из ста в Европе и один из тысячи в Азии способен более-менее правильно говорить на английском, который они учили в школе. Когда министры сталкиваются с этим плачевным результатом, они жалуются на методики, учителей, нехватку учебных часов. Но они отказываются заглянуть в глаза объективному факту, а именно, что посредством лишь школьного образования невозможно овладеть иностранным языком до уровня, необходимого для повседневного общения или для публичного выступления, без риска стать объектом насмешек. Школьное преподавание дает максимум 1200-1500 часов. А согласно проведенному мной исследованию, для того чтобы сравняться с владеющими языком от рождения, необходимо 10 000 часов практики. Иными словами, по-настоящему овладевают английским, кроме имеющих ежедневную практику в профессиональной жизни, только те, которые провели не один год в англоязычной стране, особенно если это было связано с получением высшего образования. Поскольку такие стажировки дорого стоят, в обществе возникает разрыв между теми, кто может себе это позволить, и остальными.

У людей, которые посвящали английскому 4-5 часов в неделю, плюс домашние задания, в течение 6-7 лет, преобладает неполное владение языком.

Недавно в письме, которое молодой человек попросил меня проверить, я нашел фразу: "I will eventually do as you say". Он имел в виду: "возможно, я сделаю то, что вы сказали", но на самом деле написал: "я в конце концов сделаю то, что вы сказали". Разница существенная. Столь же существенная, как и ляп г-жи Хелле Дегн, датского министра, которая однажды, председательствуя на международном заседании, хотела сказать: "Извините меня, если я плохо владею вопросом, я только что назначена министром", а сказала: "I'm at the beginning of my period", что означает: "у меня первый день менструации". Многие английские слова отличаются по смыслу от похожих слов в других европейских языках.

Сравнивать сравнимое

Теперь я перейду к роли государств. На мой взгляд, они избегают брать на себя ответственность в языковой сфере. Языковое разнообразие - это богатство, надо сохранить. Но в практической жизни оно порождает осложнения, от которых стоило бы избавиться. Поэтому нужно искать решение, которое удовлетворяло бы этим двум противоречащим постулатам. Но ответ не может быть найден, пока не поставлен вопрос. Однако ни одно государство не берет на себя смелость сформулировать вопрос: "Что удовлетворяет интересам всех в области языкового общения?". И уж тем более они не отваживаются на объективное исследование имеющихся возможностей.

Чтобы знать истину, необходимо сравнивать. Вам неведома длина предмета, если вы не сравниваете его с определенным эталоном, например, метром. При агрономическом эксперименте половина участка засевается новым сортом семян, а другая половина - старым. Известно, что почва на обеих половинах идентична, что они подвержены одинаковым метеоусловиям. Поэтому если на одной половине урожай выше, то известно, какой сорт семян дает бoльшую эффективность. После того как изобретено новое лекарство, его не отправляют на рынок, пока не проведены т. н. клинические испытания, означающие, что оно сравнивается с лекарством известного действия или с нейтральным веществом (плацебо). А когда предпринимают строительство крупного объекта, объявляют конкурс, чтобы получить несколько проектов и сравнить их друг с другом.

На фоне того, что это - нормальная практика в разнообразных сферах, представляется невероятным, что ни одно государство не заявило: "Мы инвестируем гигантские богатства в преподавание английского, а также в письменные и устные переводы. Чтобы знать, что именно эта система наилучшим образом удовлетворяет интересам нашего населения, сравним ее с конкурирующими системами".

Возможно, я ошибаюсь, но мне представляется, что я единственный, кто сравнил на фактическом материале различные языковые средства, используемые при общении на высоком уровне, и опубликовал результаты. Я говорю "на высоком уровне", потому что на элементарном уровне сравнивать очень трудно. В свое исследование я не включил общение при помощи жестов или примитивное изъяснение на ломаном языке, которые часто единственно доступны для простых людей. Я рассматривал только системы, применяемые на интеллектуально высоких уровнях, как, например, коммерческие или  межгосударственные переговоры, политические ассамблеи, конгрессы специалистов, международные рабочие группы и т. п. На таком уровне в мире имеется лишь пять систем. Это следующие, по частоте использования в мире:
1) система нескольких языков - используется лишь несколько языков, с письменным и устным переводом; такая система применяется в ООН и связанных с ней организациями, а также на многочисленных международных конгрессах;
2) система одного языка - применяется в ряде многонациональных компаний и на многих международных форумах: используется лишь один язык, как правило, английский;
3) система всех языков, применяемая Европейским Союзом - приняты все языки стран-участниц, с устным и письменным переводом;
4) система нейтрального языка - используется только один язык, не являющийся, однако, языком какого-либо народа: латынь, эсперанто; и
5) т. н. швейцарская или скандинавская система - каждый пользуется своим языком, но перевода нет, т. к. каждый участник понимает языки всех. Такова система, применяемая в авиакомпании "САС"; ею часто пользуются и в Швейцарии, особенно в парламенте, где на заседаниях комиссий каждый говорит на немецком, французском или итальянском языке, причем предполагается, что каждый понимает все три языка.

Эту пятую систему мы не будем здесь рассматривать, поскольку она неприменима, если языков более трех, а также потому, что она предполагает определенную культурную атмосферу и систему преподавания, которые в мировом масштабе являются исключением.

Четыре остальных системы я сравнил по целому ряду критериев. Результаты представлены в таблице. Заметьте, что в ней отмечается только наличие (1) или отсутствие (0) данного недостатка в соответствующей языковой системе. Это была единственная возможность воспользоваться достоверными данными.

	Система:
Недостатки:	нескольких языков	одного языка	всех языков	нейтрального языка
предварительное индивидуальное изучение языка	1	1	0	1
предварительные общественные инвестиции (преподавание языка)	1	1	0	1
служебные инвестиции (языковой сервис)	1	0	1	0
неравенство и дискриминация	1	1	0	0
языковая составляющая дороговизны заседаний	1	0	1	0
дороговизна документации	1	0	1	0
замедление получения документов	1	0	1	0
потеря и искажение информации	1	1	1	0
разное владение языком на заседании	1	1	0	1
разное владение языком при чтении документов	1	1	0	1
ограничения и неудобства (например, переводческие кабины и наушники)	1	1	1	0
вероятное возрастание сложностей в ближайшие двадцать лет	1	0	1	0
Всего недостатков	12	7	7	4

Самая эффективная система

Вы понимаете, почему я говорю, что государства не относятся серьезно к своей ответственности. Ясно, что эсперанто обеспечивает наилучшую систему, или, если угодно, наименее дефектную. Однако мои подсчеты особенно несправедливы к ней. Например, в первом пункте - "предварительное индивидуальное изучение языка" - равным образом учитываются все мероприятия, в которых некоторые участники должны были заранее изучить иностранный язык. При этом не принимается во внимание тот факт, что в среднем, при равном количестве учебных часов в неделю, шесть месяцев изучения эсперанто дают такой же уровень владения языком, какой достигается только через шесть лет при изучении другого языка. Аналогично для критерия "разное владение языком на заседании": не учитывается тот факт, что эсперанто, причем для всех, в произношении легче такого языка, как английский, и значительно яснее на слух, а значит, он понятнее.

Если принять во внимание тот легко проверяемый факт, что из всех способов, используемых людьми для преодоления языковых барьеров, эсперанто - это тот, который обеспечивает максимальный эффект по отношению к вложенным средствам и наилучшее владение языком по отношению ко времени обучения, то представляется недопустимым, что правительства ведут себя так, как будто его не существует. Если бы они по крайней мере заявили: "Мы объективно изучили проблему, мы сравнили эсперанто, как средство общения людей из разных стран, с другими используемыми системами, и из этого исследования мы заключили, что эсперанто уступает иным способам общения по таким-то и таким-то соображениям", это было бы понятно. Но ведь ни одно правительство исследований не проводило. Эсперанто отбрасывают, точнее - никто не желает задаться вопросом, для которого он мог бы дать удовлетворительное решение, и это происходит сугубо априорно. На эсперанто навешивают ярлыки "идиотский", "бредовый", "несерьезный", его обрекают на существование вне гражданской жизни. Но разве это нормально - обвинять и осуждать, вместо того чтобы разобраться, собрать информацию, изучить факты и прийти к каким-то выводам? Это все равно что отчислить студента, не поинтересовавшись его успеваемостью, не прочитав его работ и не посмотрев его оценки на экзаменах. Претензии на построение Европы, основывающиеся на позиции столь антидемократичной, настолько противоречащей принципам объективности и проверки фактов, всегда применяемым в праве и науке, не предвещают ничего хорошего в будущем развитии нашей части света.

Дешевое лекарство

Тот факт, что государства, таким образом, уклоняются от своей ответственности, тем менее простителен, что им не придется брать на себя много работы; более того, они не должны тратить практически ни копейки. Многие черты языкового общения в современном мире позволяют квалифицировать частое отсутствие взаимопонимания между людьми как общественную болезнь. По отношению к этой болезни эсперанто представляется действенным и дешевым лекарством. Иными словами, государства уподобляются министру здравоохранения, который перед лицом эпидемии - вернее, эндемии - отказывался бы рекомендовать больным адекватное и недорогое лекарство и запрещал бы своим подчиненным проводить клинические эксперименты для выяснения свойств этого лекарства по сравнению с другими методами, применяемыми для борьбы с данной болезнью. Такое поведение не только аморально, не только мазохистично, оно глупо.

Я сказал, что государства могли бы помочь решить проблему, прилагая минимум усилий и не расходуя почти ни копейки. Наверное, это утверждение вы сочли невероятным. И все же я полагаю, что оно отражает правду. То, что должны были бы сделать государства - это всего-навсего поведать правду. Нет необходимости, чтобы они организовали всеобщее обучение эсперанто. Но пусть они скажут своим народам: "Мы изучили этот вопрос. Эсперанто в состоянии решить проблемы, порожденные разноязычием, без культурной или политической дискриминации (в противоположность английскому) и за относительно короткое время. Поэтому мы рекомендуем всем нашим гражданам приступить к изучению эсперанто. Через некоторое время они смогут преодолевать языковые барьеры способом, психологически наиболее приятным среди всех существующих, и при помощи средства общения, которым можно овладеть быстрее всего". И тогда вы увидите, что все фирмы, которые предлагают языковые курсы, организуют изучение эсперанто. Радио- и телестанции предложат такие курсы по нескольку минут в день. Родители потребуют от школ организовать изучение эсперанто, и школы введут его в факультативном порядке, наряду с дзюдо, игрой на флейте и искусством макраме. Многие станут учить язык по своей инициативе - либо при помощи самоучителя, либо посредством того или иного курса из многих, имеющихся в Интернете, либо на курсах, организуемых клубами эсперантистов на местах.

Через некоторое время европейцы станут общаться на точном, богатом, не лишенном юмора языке, которым пользоваться очень приятно и который больше любого другого считается с естественным самовыражением мозга, причем этот язык достанется им, не потребовав большего расхода нервной энергии, чем ежедневный кроссворд для многих. Надеюсь, я не шокирую вас, если скажу, что встречал человека, который изучал эсперанто в туалете, уделяя ему несколько минут утром и вечером в течение четырех месяцев, после чего он уже хорошо объяснялся. Притом европейцы будут общаться не только между собой; они обнаружат, что в Японии, Корее, Монголии, Китае, Иране, России, Конго, Бразилии - фактически почти везде есть люди, которые владеют этим языком и готовы беседовать с ними, будь то лично или по электронной почте. Откровенно говоря, разве не стоило бы стремиться к такому замечательному результату, если учесть, что он не требует от государственных властей почти ничего, кроме совершенно необременительной проверки фактов, подкрепленной торжественным заявлением, которое было бы повторено в СМИ достаточное количество раз, чтобы его смысл дошел до умов?

После того как благодаря эсперанто языковые проблемы исчезнут для рядовых граждан, высокие чиновники европейских учреждений в конце концов заметят произошедшую перемену и спросят себя, не принять ли и им то решение, которое до них востребовало население.

Чтобы этот проект реализовался, возможно, понадобится дождаться момента, когда найдется адвокат, который на американский манер подготовит иск для судебного процесса против правительств с требованием компенсировать ущерб, понесенный гражданами, которые потеряли значительное количество времени, денег, усилий на изучение английского с разочаровывающими результатами, только потому, что государства отказались объективно проинформировать их о существовании системы гораздо лучшей, более дешевой и быстрее осваиваемой.

Социальный невроз на мазохистской почве

Я сменил языковую профессию на психологическую и стал психотерапевтом. Один из выводов, которые всегда впечатляют меня в моей практической деятельности, гласит, что излечивает реальность, вернее - тот факт, что реальность приемлема и узнаваема. На мой взгляд, наше общество страдает ужасным неврозом, который основан с одной стороны на взаимном недоверии, а с другой - на мазохизме, который заставляет верить, что сложные решения ценнее простых. Можно подумать, что алфавит из 28 букв не позволяет выразить столь же глубокие мысли, что и письменность из сотен тысяч иероглифов. Но этот социальный невроз излечим, как и индивидуальный - столкновением с реальностью. Однако каждый, кто занимается психотерапией, знает, что заглянуть в глаза реальности часто требует смелости. Для наших правителей, для многих интеллигентов эсперанто - это словно мерзкий, страшный крокодил, который в воображении четырехлетнего ребенка прячется под кроватью. На самом деле никакого крокодила там нет; но чтобы удостовериться в этом, вам надо встать и посмотреть. Разве вы не рискуете оказаться лицом к лицу со страшным диким зверем, готовым вас съесть? Поэтому легче остаться в постели и ничего не проверять, какими бы ни были издержки такого решения - несмелого, но типично человеческого. Взглянуть на факты, сравнить - вот смелый поступок, который считает столь труднореализуемым интеллектуальная и политическая элита нашей части света. То, что эти люди, при всем своем высоком положении в обществе, не торопятся взять на себя соответствующий риск, вполне понятно: им пришлось бы признать, что они ошибались на протяжении более чем ста лет. А кто же из сильных мира сего согласится признать свои ошибки и выставить их напоказ? Однако их отказ сталкиваться с реальностью в этой области весьма прискорбен для Европы, которая пробует строить себя. И быть демократичной.

Перевод с эсперанто В.Ароловича